вшей ткани.
Он боялся будущего. Не только близящегося перелома веков и новых бедствий, какие могло принести этому страждущему миру новое столетие, но и завтрашнего дня, и послезавтрашнего, и следующего за ним. Он боялся всех демонов этих неведомых завтрашних дней, ибо те же самые твари уничтожали образы и сущность дней вчерашних ради веселой пляски адского огня.
— Сейчас-сейчас, еще чуть-чуть, — приговаривал доктор Шилдс, и кровь капля за каплей сочилась из ланцетных порезов.
В то время как Вудворд подвергался лечебным процедурам, Мэтью лежал во тьме на соломенной подстилке и боролся со своими собственными страхами. Стыдно будет, если завтра утром под ударами плетью он потеряет контроль над собой и осрамится на глазах у судьи. Ему доводилось присутствовать при наказаниях преступников и наблюдать, как иные из них не могли сдержать естественные отправления тела — так велика была боль. Он сможет вытерпеть три удара, уверял себя Мэтью. Или не так: он надеялся, что сможет. Если дюжий мистер Грин будет вкладывать в удары всю силу… нет, лучше не думать об этом сейчас, чтобы не начала представляться всякая жуть — например, как спина его лопается под плетью, будто переспелая дыня.
Издали донеслись раскаты грома. В камере холодало. Хорошо бы накрыться плащом; вот только плаща у него, увы, нет, а вся его одежда — судя по запаху и заскорузлости — годится лишь на то, чтобы после кипячения в котле ее порезали на тряпки. И тут же он подумал, сколь ничтожными были его невзгоды по сравнению с Рейчел, которая провела здесь много ночей в одеянии из саднящей кожу мешковины, а уготованная ей участь была несравнимо страшнее трех ударов плетью.
Мысли так густо роились в его голове, что та казалась горячей, как печка, притом что тело его замерзало. Клонило в сон, однако сейчас он был сам себе строгий надсмотрщик, понимая, что расслабляться нельзя. Он сел, обняв себя руками, и уставился в темноту, словно рассчитывал увидеть там ответ на терзавшие его вопросы.
Куклы. Показания Вайолет Адамс. Троица демонических созданий слишком причудливого вида, чтобы их могло породить скудное воображение Джеремии Бакнера. А как объяснить появление карлика — или «чертика» — в рассказах и Бакнера, и Вайолет, которые видели эту тварь в разное время и в разных местах? А черный плащ с шестью пуговицами? А эта фраза Дьявола: «Передай им, чтобы освободили мою Рейчел»? Это ли не убийственные свидетельства против нее?
Но Мэтью сейчас беспокоило другое: упомянутый в рассказе Вайолет мужской голос, певший в темноте задней комнаты того самого дома. Что это — несущественная деталь общей картины? Или зацепка, ведущая к чему-то чрезвычайно важному?
— Вы не спите. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Да, — сказал Мэтью.
— Я тоже не могу заснуть.
— Ничего удивительного.
Он прислушался к дробной капели с протекающей крыши. Вновь глухо пророкотал гром.
— Я кое-что вспомнила, — сказала Рейчел. — Не знаю, насколько это важно, но в то время это показалось мне необычным.
— Что именно?
Он посмотрел туда, где в темноте смутно угадывались ее контуры.
— Вечером накануне убийства Дэниела… он спросил, люблю ли я его.
— Это был необычный вопрос?
— Да. Для него необычный. Дэниел был хорошим человеком, но не из тех, кто говорит о своих чувствах… тем более о любви.
— Могу я узнать ваш ответ?
— Я ответила, что люблю его. А потом он сказал, что я сделала его очень счастливым в эти шесть лет нашего брака. Он сказал… что хоть я так и не родила ему ребенка, все равно я — главная радость в его жизни, и никто не сможет этого изменить.
— Это его точные слова, вы хорошо запомнили?
— Да.
— В то же время, по вашим словам, ему не были свойственны внешние проявления чувств? Не случилось ли накануне каких-то событий, побудивших его завести разговор о любви? Может, вы поссорились?
— Не припомню ничего такого. Не скажу, чтобы мы жили совсем без размолвок, но они никогда не длились долго.
Мэтью кивнул — тотчас осознав, что она все равно этого не видит, — и обхватил колени сплетенными пальцами.
— Значит, вы с ним хорошо ладили? Несмотря на разницу в возрасте?
— Мы оба хотели одного и того же, — сказала Рейчел. — Мира в доме и процветания для нашей фермы. Что касается разницы в возрасте, то она ощущалась только вначале, но с годами все меньше.
— То есть у него не было причин усомниться в вашей любви к нему? Почему же тогда он задал такой необычный для него вопрос?
— Не знаю. По-вашему, это что-нибудь значит?
— Трудно сказать. В этом деле возникает слишком много вопросов. Какие-то вещи не стыкуются, хотя, по идее, должны бы, а где-то, напротив, случаются неожиданные совпадения. Как только я отсюда выберусь, попробую выяснить, почему это так.
— Что? — В ее голосе прозвучало удивление. — Даже после рассказа этой девочки?
— Да. Ее показания — простите за откровенность — стали сильнейшим ударом, какой только мог быть вам нанесен. И разумеется, вы ничуть не помогли себе осквернением Библии. Однако… есть еще вопросы, которые нуждаются в ответах. И я не могу просто так оставить их без внимания.
— Но судья Вудворд может?
— Не думаю, что он способен увидеть их моими глазами, — сказал Мэтью. — Потому что я секретарь, а не юрист, и мои взгляды на ведьмовство не формировались под влиянием судебных протоколов и комментариев по вопросам демонологии.
— Проще говоря, вы не верите в ведьм?
— Я однозначно верю в способность Дьявола творить зло руками людей — мужчин и женщин. Но в то, что вы являетесь ведьмой и что вы убили преподобного Гроува и собственного мужа…
Он запнулся, понимая, что вот-вот безвозвратно бросится в пламя, принимая одну из сторон в этом деле.
— В это я не верю, — закончил он.
То, что затем очень тихо произнесла Рейчел, заставило его желудок сжаться в болезненном спазме.
— А что, если вы ошибаетесь? Вдруг вы в этот самый момент находитесь под моим заклятием?
Мэтью хорошенько подумал, прежде чем ответить.
— Да, я могу ошибаться. Но если Сатана является вашим хозяином, он явно не дружит с логикой. Он требует вашего освобождения из тюрьмы, хотя сам же приложил массу усилий, чтобы вас сюда засадить. И если он поставил себе целью уничтожить Фаунт-Ройал, то почему бы разом не спалить весь город, вместо того чтобы тут и там жечь отдельные пустые дома? Разве Сатану должно заботить отсутствие или наличие людей в сжигаемых им домах? И какой смысл ему выставлять эту троицу демонов напоказ, как в спектакле? Зачем вам появляться перед Джеремией Бакнером и приглашать его в свидетели ночной оргии, одно только описание которой с гарантией отправит вас на костер?
Он помолчал, но не дождался ответа.
— Да, Бакнер поклялся на Библии. Он мог искренне верить, что все им увиденное — правда. Но у меня такой вопрос: что, если эти двое мужчин и маленькая девочка видели картины, казавшиеся им реальными, но на самом деле бывшие хитроумной фикцией? Это нечто большее, чем сновидение, потому что Вайолет Адамс уж точно не во сне посещала тот дом среди бела дня. Кто может создать такую фикцию и как можно придать ей такое правдоподобие?
— Не представляю, чтобы человек был на такое способен, — сказала Рейчел.
— Я тоже, но я уверен, что это каким-то образом было сделано. Моя задача: прежде всего разобраться со всеми «как». Потом дойдет очередь до «почему». А уже с опорой на первые два ответа я надеюсь добраться и до третьего: «кто».
— А если вы не сможете это выяснить, что тогда?
— Тогда… — Мэтью помедлил, не желая произносить то, что вертелось на языке. — Прежде чем думать о переправе, надо хотя бы дойти до реки.
Рейчел молчала. Притихли даже немногие крысы, вернувшиеся в свои норы после устроенного Линчем побоища. Мэтью вновь лег, пытаясь привести в порядок свои мысли. Раскаты грома приближались и набирали силу, сотрясая землю чуть не до самых глубин.
— Мэтью? — подала голос Рейчел.
— Да.
— Не могли бы… не могли бы вы взять меня за руку?
— Простите? — Он не был уверен, что правильно ее расслышал.
— Вы не могли бы взять меня за руку? — повторила она. — Всего на минуту. Мне не по себе во время грозы.
— А! — Его сердце забилось сильнее. Он представил себе, с каким подозрением отнесся бы к такой просьбе судья Вудворд, но почему он должен отказывать ей в столь скромном утешении? Он приблизился к решетке между камерами, но в темноте не смог найти Рейчел.
— Я здесь. — Она сидела на полу.
Мэтью также сел. Ее рука просунулась между прутьями, поискала и дотронулась до его плеча.
— Вот так, — сказал он, беря ее за руку.
Когда их пальцы переплелись, Мэтью словно обдало жаром, который в первый миг показался почти нестерпимым, но затем начал ослабевать, в то же время как будто распространяясь вверх по предплечью. Его сердце барабанило так отчаянно, что Мэтью невольно подивился: неужели она не слышит этот боевой марш, гремящий у самого ее уха? Затем ему пришло в голову, что для нее это может стать последним дружеским рукопожатием в жизни.
Вновь грянул гром, и вновь содрогнулась земля. Мэтью почувствовал, как инстинктивно напряглась рука Рейчел. Он не мог избавиться от мысли, что всего через семь дней она будет мертва. Она превратится в кучку костей и пепла, и ничего не останется от ее голоса, от ее прикосновений, от самой ее сущности. Ее прекрасные янтарные глаза будут выжжены напрочь, ее эбеновые волосы сгинут в пламени.
Через семь дней.
— Вы не могли бы лечь рядом со мной? — спросила Рейчел.
— Что?
— Вы не могли бы лечь рядом?
Ее голос звучал устало, как будто с завершением судебного процесса иссякли и ее душевные силы под натиском свидетельств обвинения.
— Быть может, я смогу заснуть, если вы будете держать меня за руку.
— Хорошо, — сказал он и откинулся на спину, не выпуская ее руки. Она также легла, вытянувшись вдоль решетки, — так близко к Мэтью, что он ощутил тепло ее тела даже сквозь грубую мешковину.