Мэтью, сделав усилие, заставил себя заговорить.
— Его дела плохи. Я как раз шел к доктору Шилдсу, чтобы узнать подробности. Кстати, как добраться до его лечебницы?
— Это на улице Гармонии, недалеко от городских ворот.
Мэтью понял, что пора уходить. Похоже, его присутствие только усугубляло мрачное настроение Рейчел.
— Я это так не оставлю, — сказал он.
— Что именно вы не оставите?
— Поиски ответа. Решение головоломки. Я не сдамся, потому что… — Он повел плечами. — Потому что не могу иначе.
— Спасибо, — ответила она. — Думаю, если вы даже найдете ответ, это случится слишком поздно, чтобы спасти мою жизнь, но в любом случае я вам благодарна.
Он направился к двери, а там почувствовал необходимость еще раз оглянуться на Рейчел. И увидел, как она накидывает на голову капюшон, словно в попытке хоть как-то отгородиться от всех несправедливостей этого мира.
— До свидания, — сказал он.
Ответа не последовало. И он покинул тюрьму с явственным ощущением, что оставляет там частицу самого себя.
Глава двадцать вторая
Миссис Неттлз перехватила Мэтью у лестницы, когда он вернулся в особняк после посещения доктора Шилдса.
— Судья просил, чтобы вы зашли к нему сразу как появитесь. Вам не во вред будет знать, что давеча сюда нагрянул этот пастырь, и глотку он драл будь здоров.
— Этого следовало ожидать. Спасибо за предупреждение.
И Мэтью, собираясь с духом перед непростым разговором, начал подниматься на второй этаж.
— Ох, сэр! — спохватилась миссис Неттлз, прежде чем он преодолел половину лестничного пролета. — Я тут вспомнила одну вещь, которая может быть вам интересна. Это насчет преподобного Гроува…
— Продолжайте, — попросил Мэтью.
— Так вот, сэр… вы спрашивали про недругов преподобного, и я тогда сказала, что таковских не знаю. Но позднее мне припомнился один чудной случай где-то за три-четыре дня до его убийства.
— Что именно?
— В тот день он ужинал здесь с мистером Бидвеллом и мистером Уинстоном, обсуждали какие-то церковные дела. Преподобный пришел один — его супружница дома осталась. Помнится, после ужина все трое сидели перед камином в той комнате… — Она указала кивком. — Потом мистер Бидвелл и мистер Уинстон вышли из дома к подъехавшей повозке. А я спросила преподобного, не надо ли снова наполнить бокал. Он сказал, что нет, ему хватит. Я уже повернулась уходить, как он вдруг говорит: «Миссис Неттлз, как бы вы поступили, узнав нечто важное, что надо бы сообщить другим, но им от этого станет лишь хуже?» Именно так он и сказал.
— Вы попросили уточнить, что он имел в виду?
— Нет, сэр, это было бы невежливо с моей стороны. Я сказала только, что мне не пристало давать советы человеку Божьему, да и вообще я не могу судить, не зная сути дела.
— И что вам ответил преподобный?
— Он сидел молча и глядел на огонь. Но уже на выходе из комнаты я услышала его слова: «Не знать латыни». Причем сказал он это тихонько, я едва разобрала. Тогда я спросила: «Сэр?» На всякий случай — вдруг ему чего понадобилось? Но он не ответил, просто сидел там, смотрел в огонь и думал о своем.
Мэтью задумчиво хмыкнул:
— Вы уверены, что он произнес именно эти слова, а не что-то другое?
— Он сказал: «Не знать латыни». По крайней мере, мне так послышалось. А потом вернулся мистер Бидвелл, и я ушла на кухню.
— Вы сказали, что преподобный Гроув был убит через три-четыре дня после того?
— Да, сэр, именно так. Жена нашла его на полу в церкви. — Она наморщила лоб. — Как по-вашему, при чем тут может быть латынь?
— Даже не представляю, — сказал Мэтью. — Но, судя по всему, грозившая мистеру Гроуву опасность имела скорее физическую, нежели призрачную природу. Хорошо бы выяснить, что за открытие так его потрясло. Позвольте спросить: почему вы не сообщили мне об этом раньше?
— Просто выпало из головы, а нынче утром вдруг вспомянулось. Ведь преподобный много чего знал об очень многих людях. Но, как я вам уже говорила, врагов у него не было.
— Видимо, все-таки были, — рассудил Мэтью. — Только этот враг скрывался под личиной друга.
— Да, сэр, очень похоже на то.
— Спасибо за сведения, — сказал Мэтью, но размышлять над этим сейчас у него не было времени, ибо еще предстояла встреча с судьей. — Мне пора.
И он с мрачным лицом поднялся по лестнице.
Ранее он подробно обсудил здоровье судьи с доктором Шилдсом, по словам которого, болезнь была серьезной, но вполне поддавалась лечению. Доктор сказал, что придется еще раз пустить кровь, после чего состояние судьи будет то улучшаться, то ухудшаться, но в конечном счете он пойдет на поправку. Однако процесс выздоровления, по словам доктора, не может быть легким, особенно для заболеваний вроде этой болотной лихорадки. К счастью, судья — человек физически крепкий и не страдает никакими другими болезнями, посему можно рассчитывать на благотворное действие кровопусканий, и тогда он поправится через неделю-другую…
Подойдя к комнате Вудворда, Мэтью осторожно постучал в дверь.
— Кто там? — донеслось изнутри. Голос был слабый и сиплый, но вполне внятный.
— Это я, сэр.
Последовала многозначительная пауза.
— Войди.
Мэтью вошел в спальню. Вудворд полусидел в постели, подпираемый парой подушек. Рядом лежала коробка с документами; часть бумаг он держал на покрытых одеялом коленях. На прикроватном столике горели три свечи.
— Закрой дверь, пожалуйста, — сказал он.
Мэтью так и сделал.
Вудворд заставил своего секретаря еще какое-то время простоять у порога. Горло судьи вновь горело, нос не дышал, голова раскалывалась; его бросало то в жар, то в холод — воистину адское чередование, — а рассказ Исхода Иерусалима о недавнем поступке Мэтью дополнительно отразился на нервах и душевном состоянии судьи. Однако внешне он сохранял спокойствие и продолжал чтение, не желая хоть чем-то выказать свой гнев.
— Сэр, — начал Мэтью, — мне известно, что вас посетил…
— Я пока занят, — оборвал его Вудворд. — Позволь дочитать эту страницу.
— Да, сэр.
Мэтью уткнулся взглядом в пол, убрав руки за спину. Наконец он услышал, как судья с шелестом отложил бумаги и откашлялся — натужно и, суда по звуку, с болью.
— Как всегда, свою работу ты выполнил отлично, — начал Вудворд. — К протоколам не придерешься.
— Спасибо, сэр.
— Я закончу читать их сегодня, самое позднее — завтра утром. Ах, как же я буду рад наконец-то уехать из этой дыры!
Он поднял руку и помассировал больное горло. Ранее бритвенное зеркало показало ему неприглядную картину — мучнисто-бледное лицо, темные впадины под глазами, лихорадочная испарина на щеках и лбу. К тому же он чувствовал себя предельно усталым, ослабленным как болезнью, так и кровопусканиями. Сейчас ему хотелось лишь одного: вытянуться на постели и уснуть.
— Уверен, ты тоже будешь рад уехать отсюда, верно?
Хочет меня подловить, подумал Мэтью. Но это настолько очевидно, что вряд ли стоит изворачиваться.
— Я буду рад, когда свершится правосудие, сэр.
— Что ж, этого осталось ждать недолго. Завтра я вынесу вердикт.
— Однако, — сказал Мэтью, — вы обычно тратите на изучение протоколов не менее двух дней.
— Это что, непреложное правило? Мне вообще не обязательно читать эти записи, если на то пошло.
— И для вас совсем ничего не значит мое мнение — мое убеждение, — что Рейчел Ховарт не является ни убийцей, ни ведьмой?
— Показания свидетелей, Мэтью. — Вудворд похлопал по стопке бумаг. — Доказательства налицо. Ты сам их слышал, и ты их записывал. А вон там на комоде лежат ведьмовские куклы. Теперь скажи, чем ты можешь все это опровергнуть?
Мэтью промолчал.
— Ничем, — сказал Вудворд. — У тебя есть лишь мнение, ни на чем не основанное.
— Но вы же согласны, что некоторые показания не очень убедительны?
— Я считаю свидетелей заслуживающими доверия. А ты можешь как-то объяснить наличие совпадений в их историях?
— Не могу.
Вудворд сглотнул и поморщился от боли. Но приходилось говорить, пока голос не сел окончательно.
— Ты знаешь не хуже меня, что только так можно помочь этому городу. Мне это не доставит удовольствия. Но такова необходимость.
— Вы позволите задать еще несколько вопросов свидетелям, сэр? Я уверен, что Вайолет Адамс…
— Нет, — прозвучал решительный ответ. — Оставь девочку в покое. И я хочу, чтобы ты впредь, начиная с этой минуты, держался подальше от тюрьмы.
Мэтью глубоко вздохнул.
— Полагаю, я вправе ходить, куда мне вздумается, сэр, — сказал он и заметил, как гневно сверкнули глаза Вудворда даже при его болезненном состоянии. — Если причиной ваших ограничений стал рассказ Исхода Иерусалима, должен вам сообщить, что сам этот пастырь имеет грязные планы насчет миссис Ховарт. Он убеждал ее сознаться в преступлениях и воззвать к вашему милосердию, обещая выступить поручителем за ее вновь обретенную христианскую душу. И все это с целью сделать ее своей походной шлюхой.
Вудворд начал говорить, но его голос сорвался, так что пришлось подождать, когда он восстановится.
— Да мне плевать на этого Иерусалима! Ясно же, что он гнусный обманщик. Это я понял сразу, как только его увидел. Я о твоей душе беспокоюсь.
— Моя душа не нуждается в чьей-либо защите, — ответил Мэтью.
— Неужели? — Вудворд уставился в потолок, собираясь с мыслями.
— Мэтью, — сказал он, — я за тебя боюсь. Эта женщина… может тебе навредить, стоит лишь ей захотеть.
— Я способен позаботиться о себе.
Здесь Вудворд не удержался от смеха, несмотря на жестокую боль.
— Знаменитые последние слова, услышанные миллионами отцов от своих сыновей!
— Я не ваш сын, — произнес Мэтью, двигая желваками на скулах. — И вы мне не отец. У нас с вами профессиональные отношения, сэр, и не более того.
Вудворд не ответил, а только закрыл глаза и откинулся на подушку. Его дыхание было медленным и ровным, хотя и сопровождалось хрипами. Потом он открыл глаза и посмотрел прямо на Мэтью.