Вудворд вновь помассировал горло.
— Мой голос вот-вот сядет совсем, но я должен рассказать тебе одну историю, — прошептал он. — Жил однажды некий купец. Трудолюбивый и предприимчивый малый. Его работа… вынуждала его вставать спозаранку, и потому он всегда рано ложился спать. Но однажды вечером… он бодрствовал дольше обычного… и до него донеслись чудесные звуки, каких он не слышал ранее: то пела ночная птица. Следующим вечером он отошел ко сну еще позже… чтобы дольше слушать это пение. То же самое повторилось и сутки спустя. Его настолько… опьянил голос ночной птицы, что в течение дня он уже не мог думать ни о чем другом. Потом он стал уже все ночи напролет слушать это пение. А при свете солнца работа валилась у него из рук. Вскоре он совсем забросил дела и целиком отдался прекрасному голосу ночной птицы… что самым печальным образом угробило его карьеру, его здоровье… и в конечном счете его жизнь.
— Чудненькая басня, — коротко заметил Мэтью. — И в чем ее мораль?
— Ты знаешь в чем. Да, это всего лишь басня, но в ней заключена великая правда и предостережение. — Он проницательно взглянул на Мэтью. — Не получается любить просто пение ночной птицы. За этим неизбежно следует любовь к ночной птице как таковой. А под конец… придется полюбить и саму ночь.
— Вы ошибаетесь насчет моих мотивов. Я заинтересован лишь в том, чтобы…
— …Чтобы помочь ей, — прервал его Вудворд. — Установить истину. Принести пользу. Называй это как хочешь… Рейчел Ховарт — твоя ночная птица, Мэтью. Никчемным бы я был опекуном, если бы не предупредил об опасности, видя, что тебя вот-вот поглотит тьма.
— Поглотит тьма? — поднял брови Мэтью. — Думаю, вы преувеличиваете эту опасность, сэр.
— Скорее я ее преуменьшаю.
Вудворд смотрел в потолок, силы его почти иссякли. Он чувствовал себя так, будто его телесная оболочка уподобилась обжигаемому над огнем глиняному горшку, внутри которого застряла его истинная сущность, мечтая о глотке свежего, прохладного воздуха.
— Эта женщина тебя околдовала, преследуя своекорыстные цели. Она хочет лишь одного: чтобы ты помог ей избежать костра… а это станет греховным деянием, которое навеки заклеймит тебя в глазах Господа.
Мэтью встал, не желая более слушать этот вздор. Он уже был готов потихоньку покинуть комнату, однако передумал, понимая, что судья искренне стремится ему помочь и что сам он впоследствии пожалеет о своем уходе.
— Сэр, можно задать вам один вопрос, на который прошу ответить обдуманно, без спешки?
Последовал согласный кивок.
— Скажите мне честно — от всей души и от всего сердца — вы верите, что Рейчел ведьма?
— В твоем вопросе… перевешивает эмоциональная сторона, — произнес Вудворд. — А я стою на стороне закона и несу ответственность за его исполнение. Улики указывают на то, что эта женщина — ведьма. Следовательно, я обязан действовать по всей строгости закона.
— Да забудьте хоть на миг о судейской мантии и просто скажите, что думаете вы лично!
— Я удовлетворен результатами расследования, — твердо заявил судья. — Да, кое-каких деталей не хватает. Да, есть еще вопросы, на которые хотелось бы получить ответ. И свидетелей маловато. Но… я должен принять решение, исходя из того, чем располагаю. А я располагаю… это очевидно для нас обоих… показаниями и вещественными доказательствами, которые любой судья сочтет достаточными для отправки ее на костер. Она это понимает. И потому ищет путь к спасению… для этого используя тебя.
— А я-то считал, что Сатана всегда может ее освободить, если она действительно ему служит.
— Слуг он ценит дешево, — сказал Вудворд. — Думаю… в этом случае Сатане выгоднее устраниться и позволить ночной птице говорить за него.
Мэтью собрался парировать выпад, но понял, что это бесполезно. Их с Вудвордом совместное путешествие закончилось тупиком, и дальше их пути должны были разойтись.
— Мне надо дочитать протоколы, — сказал судья. — Не хочу выносить вердикт до того, как все проверю.
— Можно мне просмотреть те страницы, которые вы уже прочли?
— Если хочешь. — Вудворд взял стопку листов и протянул их своему секретарю. — Но учти… отныне больше ни слова на эту тему. Ты меня услышал?
— Да, сэр, — сказал Мэтью, хотя это согласие отозвалось горечью во рту.
— И ты впредь не будешь посещать в тюрьме миссис Ховарт?
С этим возникла загвоздка. Однако Мэтью ответил без раздумий:
— Извините, но этого я обещать не могу.
Судья поджал губы, испустив тоскливый вздох. Впрочем, он уже знал, до каких пределов может простираться покорность Мэтью.
— Это твой выбор, — прошептал он. — Молю Бога, чтобы он был мудрым. — Он махнул рукой в сторону двери. — Ступай. Мне нужно отдохнуть.
— Да, сэр.
Мэтью еще несколько мгновений смотрел на Вудворда, как будто изучая все мельчайшие детали его лица.
— Что еще? — спросил Вудворд.
— Я должен спросить вас об этом, сэр. Скажите, в тот раз вы пришли в сиротский приют, чтобы найти секретаря или же искали замену своему сыну?
— Моего сына… заменить невозможно никем.
— Я это понимаю. Но мы оба знаем, что вы могли бы нанять опытного секретаря через любую юридическую контору. Я просто должен был задать этот вопрос, вот и все.
Он повернулся и пошел к двери.
— Мэтью… — Вудворд приподнялся, хотя его лицо при этом побледнело от боли. — Я не знаю… пришел ли я туда в поисках сына. Возможно, так оно и было. Но я знаю, что хотел кого-нибудь воспитать. Хотел… о ком-нибудь заботиться… защищать его от всей грязи этого мира. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, — сказал Мэтью. — И хочу вас поблагодарить за заботу обо мне. Если бы вы не забрали меня оттуда, страшно представить, что могло бы со мной случиться.
Вудворд вновь откинулся на подушки.
— Весь мир открыт перед тобой. Тебя ждет блестящее будущее. Об одном умоляю: остерегайся тех, кто может это будущее уничтожить.
Мэтью покинул комнату с пачкой бумаг в руке, а у себя в спальне зажег свечу, умылся холодной водой и распахнул ставни. Уже почти стемнело, но он все равно устремил взор поверх крыш невольничьего квартала в направлении сторожевой вышки и болота за ней. Сейчас ему казалось, что предательская топь может внезапно разверзнуться под человеком в любое время и в любом месте. В этом мире не было легких ответов ни на один вопрос. Более того: год от года вопросы становились все сложнее.
Он был уверен, что судья посетил приют именно с целью найти себе нового сына. Но тогда для него должна быть невыносимой сама мысль о возможной утрате и этого воспитанника по злой прихоти судьбы. Но при всех своих чувствах к Вудворду Мэтью не собирался — да и просто не мог — отвернуться от Рейчел. Пусть он стал для судьи заменой сыну… но в то же время, будучи взрослым мужчиной, он должен поступать так, как считает правильным.
А это означало, что он должен упорно искать доказательства невиновности Рейчел и не сдаваться вплоть до момента ее казни.
Ночная птица или нет, но она действительно с ним говорила. Даже в эту минуту он слышал голос Рейчел, страдающей во тьме тюремной клетки. А как он поступит завтра, когда судья прикажет ему составить смертный приговор и подписать этот документ в качестве свидетеля строкой ниже подписи Вудворда?
Он поместил свечу в изголовье кровати и прилег — осторожно, поскольку рубцы на спине все еще горели. Затем начал просматривать судебные документы в надежде обнаружить какую-то зацепку, которая укажет на ранее незамеченный факт, способный стать ключом к свободе Рейчел.
Однако он сильно сомневался, что таковой обнаружится.
Время поджимало. Если Сатана действительно обретался в Фаунт-Ройале, ему было впору глумливо ухмыляться. А если Сатана тут был ни при чем… то ухмылялся кто-то другой. Хитрющая лиса, как выразилась миссис Неттлз.
Но Мэтью верил, что даже самая ловкая лиса оставляет следы. И он должен эти следы найти, используя свои инстинкты ищейки. Если же он потерпит неудачу, Рейчел погибнет, а Мэтью будет ждать участь, страшившая его даже больше адского пламени: до самой гробовой доски биться над разгадкой неразрешимых вопросов.
Глава двадцать третья
— Я принес тебе подарок, — сказал Сатана.
Мэтью был не в состоянии говорить или двигаться; его рот как будто сковало льдом, а тело казалось окаменевшим. В неровном свете алого пламени он разглядел, что на Сатане действительно был черный плащ с шестью золотыми пуговицами, расположенными в два ряда. Его голову покрывал капюшон, а в том месте, где должно было находиться лицо, зияла густая тьма.
— Подарок, — повторил Сатана голосом, весьма похожим на голос Исхода Иерусалима.
Длинными бескровными пальцами он раздвинул полы плаща, под которыми обнаружился шитый золотом камзол. А из-под камзола он достал шевелящую конечностями мокрую черепаху — вода капала с темно-зеленого панциря — и продемонстрировал ее Мэтью.
Руки Сатаны сдавили края панциря и легко, без видимых усилий, его взломали. Панцирь лопнул с треском, подобным мушкетному выстрелу. А дьявольские руки продолжили ужасающе неторопливым движением разрывать пополам тело черепахи, широко разинувшей пасть в агонии. Начали вываливаться кровавые внутренности — красные, белые и синие, как цвета британского флага.
И вдруг из массы раздавленных органов, как из разрезанного бритвой кошелька, посыпалось золото и серебро. Сатана пошарил левой рукой в черепашьих кишках и раскрыл перед Мэтью окровавленную ладонь — на ней среди ошметков плоти лежала золотая монета.
— А вот эта твоя, — сказал Сатана.
Он двинулся вперед и вытянул руку с монетой, зажатой между большим и указательным пальцем. Мэтью не мог отступить, руки и ноги его не слушались. А Сатана навис над ним огромным черным грифом и поднес край монеты к губам Мэтью.
Медленно, неумолимо золотая монета вдавливалась ему в рот. Мэтью чувствовал, как его глаза вылезают на лоб; на губах появился вкус крови. Только сейчас он заметил, что именно пылало за спиной владыки Пандемониума