[15]: там над гигантским костром корчилась в невыразимых муках привязанная к столбу человеческая фигура.
Мэтью услышал собственный стон. Монета застряла у него в горле, перекрывая дыхание. И тут под сенью капюшона Сатаны начало вырисовываться лицо — всего в нескольких дюймах от лица Мэтью. Первыми появились клыки на лишенной плоти, выступающей нижней челюсти. Затем голые кости и пустые глазницы собаковидного черепа. Этот череп вплотную приблизился к лицу Мэтью, дохнув жаром и гнилостным зловонием склепа.
Он снова издал стон и пробудился. Еще через несколько ударов сердца он понял, где находится и что встреча с Дьяволом была всего лишь чрезвычайно ярким и реалистичным сновидением. Во рту еще чувствовался вкус крови, но чуть погодя Мэтью опознал его как послевкусие сильно наперченной колбасы, которой потчевал его за ужином Бидвелл. Вполне возможно, эта тяжелая пища и спровоцировала ночной кошмар. Сердцебиение все еще было ускоренным, капли пота покрывали его лицо и грудь. Первым делом следовало развеять эту тьму. Он нашарил на столике огниво и коробку с серниками, высек искру (как обычно, серник упрямо не загорался с первой попытки, когда это было особенно нужно) и зажег свечу, которую погасил перед отходом ко сну. После этого встал с постели, подошел к камину, налил в кружку воды из кувшина, выпил ее всю и сразу же повторил это действие.
— Уф! — облегченно выдохнул Мэтью.
Но потрясение от кошмарного сна еще не прошло — казалось, на него со всех сторон надвигаются стены комнаты. Он подошел к окну, широко открыл ставни и сделал долгий, глубокий вдох, чтобы прояснилось в голове.
Тишину ночи разбавлял только лай собаки где-то в отдалении. В невольничьем квартале не было ни огонька. Мэтью увидел вспышку молнии над океаном, но эта гроза бушевала очень далеко от берега. А потом он заметил то, от чего душа его возрадовалась: мерцание звезд в разрывах между плывущими тучами. Не предвещало ли это отступление непогоды? Этот ненормальный май с его резкими перепадами от холода ко влажной духоте мог истощить энергию даже самого физически крепкого человека. Оставалось надеяться, что с приходом солнечных дней грядущий июнь будет более милостив к Фаунт-Ройалу.
Хотя ему-то что за дело? Они с мировым судьей уже очень скоро покинут этот городишко и никогда сюда не вернутся. Да пропади он пропадом вместе с Бидвеллом, подумал Мэтью. За ужином этот деятель язвительно прохаживался насчет Рейчел и среди прочего — между двумя кусками своей адской колбасы — заявил: «Писарь, если ты успел так привязаться к этой ведьме, мы вполне можем устроить так, что ты будешь держать ее за руку в процессе сожжения!»
Мэтью отвечал молчанием на его колкости, а через некоторое время Бидвелл перестал ехидствовать и целиком сосредоточился на чревоугодии. Мэтью предпочел бы поужинать наверху вместе с судьей, который с горем пополам пропихивал в свою многострадальную глотку жиденькую кашу, запивая ее чаем. Потом прибыл доктор Шилдс, который вновь пустил в ход свой ланцет и чашу для сбора крови. Мэтью покинул спальню судьи в разгар этой малоприятной процедуры, испытывая рвотные позывы; и не исключено, что зрелище кровавой капели внесло свой вклад в его последующий ночной кошмар.
Он наблюдал за тем, как звезды исчезали и вновь появлялись на небосводе по мере движения туч. Перед тем он просмотрел записи, уже прочитанные Вудвордом, но не нашел там ничего, могущего навести на след «хитрой лисы». Завтра он сможет прочесть показания Гаррика и Вайолет Адамс, но к тому времени Вудворд уже вплотную приблизится к вынесению вердикта.
Его продолжали терзать воспоминания о недавнем сне: Сатана в черном плаще с шестью золотыми пуговицами… пустая чернота на месте его лица… только что пойманная черепаха… костистые руки, взламывающие зеленый панцирь, и поток окровавленных монет…
Монеты, подумал Мэтью. Золотые и серебряные кружки. Перед его мысленным взором возникло содержимое черепашьих утроб, показанное ему Гудом. Испанские монеты, проглоченные черепахами. Откуда они взялись? Как получилось, что некий индеец, а также водяные черепахи стали обладателями этих сокровищ?
Его теория насчет испанского шпиона сохраняла право на жизнь, хоть и была изрядно подорвана откровениями Пейна. По утверждению Шоукомба, он нашел монету в сумке мертвого краснокожего, который, скорее всего, получил ее от испанца. Но какой испанец будет скармливать золото и серебро черепахам?
Его уже начал пробирать ночной холод, но Мэтью не спешил возвращаться в постель. Он еще немного понаблюдал за танцем звезд, а потом взялся за ставень с намерением его затворить.
Но прервал это движение, когда заметил оранжевый свет, донельзя неприятно напомнивший о сжигаемом человеке в его сне. Виден был не сам источник света, а скорее отсвет огня где-то в западной стороне. Прошло секунд десять, и отдаленный крик подтвердил уже возникшее подозрение Мэтью:
— Пожар! Пожар!
Тревожный крик был подхвачен другим мужским голосом. Сразу вслед за тем Мэтью услышал, как шумно распахнулась дверь в коридоре, и догадался, что тревога подняла на ноги Бидвелла. Ударили в набат колокола, кричащих людей стало больше, и все собаки Фаунт-Ройала подняли яростный лай. Мэтью спешно натянул одежду, которую носил вчера, прихватил фонарь и вскоре уже был на крыльце. Оттуда он разглядел красно-оранжевое пламя, охватившее какое-то здание на улице Правды, совсем рядом с тюрьмой.
Настолько рядом, что Мэтью почувствовал резкую боль в животе, как от удара кулаком. Если загорится тюрьма, а Рейчел будет заперта в камере, как в ловушке…
С перекосившимся от ужаса лицом он устремился в сторону улицы Правды. Миновал источник, от которого как раз отъезжала повозка с наполненными водой бочками, а вторая такая же только что прибыла.
— Что там горит? — крикнула женщина, мимо дома которой он пробегал, но Мэтью не счел нужным ей ответить.
Десятка два горожан также спешили к месту пожара, некоторые в своих ночных одеяниях. Мэтью обогнал водовозов и с огромным облегчением обнаружил, что пламя пощадило тюрьму, но вместо нее уничтожало здание школы.
Причем это было на редкость жаркое пламя, очень быстро делавшее свое дело. Тут как тут был и Бидвелл — в напудренном парике, но при этом в ночном халате из синего шелка и домашних тапочках. Он заорал на зевак, чтобы те дали дорогу повозке. Лошади проехали через толпу, шестеро пожарных спрыгнули наземь и начали сгружать бочки. Один из них сразу зачерпнул ведро воды и побежал выплескивать ее на огонь, но — как и в случае с предыдущим пожаром, который наблюдал Мэтью, — было очевидно, что школа обречена.
— Гасите огонь! Быстрее, все вместе! — раздался крик, звучавший отчасти как приказ, отчасти как мольба.
Мэтью обернулся и увидел учителя — с непокрытой головой, в длинном темно-зеленом халате с желтой оторочкой. Джонстон стоял в опасной близости от ревущего пламени, одной рукой опираясь на трость, а взмахами другой подгоняя пожарных. Вокруг него алыми осами вились искры; лицо перекосилось в нетерпеливой гримасе:
— Быстрее! Умоляю, быстрее!
— Алан, назад! — крикнул Бидвелл. — Там слишком опасно!
Какой-то мужчина схватил Джонстона за руку и попытался оттащить его от огня, но учитель вырвался, гневно кривя рот.
— Проклятье! — вновь накинулся Джонстон на пожарных, которые делали все, что могли, выплескивая ведра в пламя с расстояния, на которое позволял приблизиться сильный жар. — Гасите огонь, идиоты несчастные! Вы можете шевелиться быстрее?
Увы, им это было не под силу, и уже все, кроме учителя, осознали тщетность этой борьбы. Даже Бидвелл молча стоял руки в боки и больше не пытался понукать пожарных, требуя от них невозможного.
Оценив скромные размеры здания и ярость огня, Мэтью усомнился, что спасти школу смогли бы и шесть десятков пожарных, непрерывно орудуя шестьюдесятью ведрами. Прибыла вторая повозка с водой и тремя пожарными, которые тотчас приступили к тушению. Несколько добровольцев из толпы также вызвались помочь, но проблема была не в нехватке рук или решимости, а в недостатке ведер и времени.
— Проклятье!
Теперь Джонстон уже не умолял; он был просто в бешенстве. Ковыляя туда-сюда, он периодически разражался бранью в адрес беспомощных огнеборцев или проклинал пожар как таковой. Между тем языки пламени уже начали пробиваться сквозь крышу. Через минуту-другую приступ ярости у Джонстона стих. Он, похоже, смирился с тем, что борьба проиграна — и была заведомо проиграна еще до ее начала, — и отошел подальше от огня и дыма. Пожарные продолжали работать, но теперь уже скорее для проформы, дабы оправдать свое присутствие. Мэтью наблюдал за Джонстоном, а тот, в свою очередь, не отрывал остекленевших глаз от пожара, ссутулив плечи под гнетом поражения.
А когда Мэтью случайно повернул голову на несколько градусов вправо, его сердце враз подскочило к самому горлу. Всего в десятке футов от себя он увидел Сета Хэзелтона. Кузнец, все еще с повязкой на покалеченном лице, сосредоточил внимание на эффектной пляске огня и потому не заметил своего недруга. Впрочем, Хэзелтон вообще мало что замечал вокруг, ибо держал в руках глиняный кувшин, из которого сделал долгий глоток как раз в ту минуту, когда на него смотрел Мэтью. О содержимом кувшина можно было легко догадаться по замедленному движению век и отвисшей челюсти Хэзелтона, а его грязные штаны и давно не стиранная рубашка красноречиво указывали на предпочтение, отдаваемое их владельцем вину перед водой.
Мэтью осторожно подался назад с таким расчетом, чтобы пара других зевак оказалась между ним и кузнецом на случай, если тот вздумает оглядеться по сторонам. Одновременно Мэтью посетила мысль — преступная, но тем не менее весьма заманчивая — воспользоваться этой ситуацией для обыска сарая Хэзелтона, пока тот глазеет на пожар и вдобавок раскис от выпивки…
«Нет уж!» — сразу сказал себе Мэтью. Этот сарай, что бы там ни хранилось, теперь было больно даже вспоминать. Да ну его ко всем чертям!