— Тот же почерк… — Вадим взял Подберезкина за ворот полушубка, притянул к себе. — Давно ты здесь?
— Только пришел, твою в… Сменить его хотел, а он… Да пусти ты!
Прохор ударил Вадима по тыльной стороне руки.
— М-мамочки! — захлебываясь, проныл Непей-Пиво.
— Врача! — Аристидис двинулся назад, но замер в нерешительности, вспомнив, что врач лежит зарезанный.
Дробно застучали подбитые железом сапожки, и к раненому подбежала Адель — расхристанная, без шапки, в расстегнутом тулупе. Вадим удивился.
— Вы здесь? Я думал, вы спите.
— Потешно… По-вашему, я глухая? Топот, крики… Конечно, я услышала. Что с ним?
— Гайло перерезали, на… — хмуро ответил Подберезкин.
Адель, не колеблясь, склонилась над несчастным красноармейцем, дернула залитую алым шинель.
— Посветите мне!
Аристидис услужливо запалил спичку. Адель умеючи зажала вену на шее Непей-Пива, и поток крови остановился.
— Поднимите его! Надо перенести в вагон… Живее, чего вы копаетесь!
Будто и не было повадок субтильной институтки. Действовала категорично, в голосе зазвенел металл, и даже слово «потешно» исчезло из лексикона.
Вадим ухватил красноармейца за плечи, Прохор — за ноги. Подняли, понесли. Адель шла рядом, продолжая зажимать пальцами рану. Аристидис исчиркал полкоробка, зажигая по три-пять спичек за раз и освещая дорогу. Непей-Пиво мычал и брыкался, как теленок.
— Да не дергайся, мать твою в… — по привычке забранился Подберезкин, но Адель приказала ему засохнуть таким тоном, что он не посмел ослушаться.
Пострадавшего внесли в теплушку и уложили на полку, еще хранившую тепло Адели. Разбуженное вагонное население загудело.
— Кто его?.. Где?.. За что?..
Вбежал оповещенный Александром Васильевичем Макар, разогнал всех по местам.
— Ша! Кто сунется, тому блох на пупке передавлю!
Близ лежанки, на которой хныкал Непей-Пиво, стало пусто. Адель прощупывала его порезанную шею. Вадим, не дожидаясь указаний, собрал по вагону коптилки и расставил их на полу поближе к фельдшерице, а оставшуюся взял в руки и поднял повыше.
— Хорошо, — одобрила Адель. — Теперь подай мне мою сумку, а посторонних гони прочь.
Вот так непринужденно перешли на «ты». Вадим отметил это не без удовольствия и напустился на Аристидиса с Подберезкиным:
— Вы еще здесь? Марш на посты! Эшелон без охраны оставили, а кругом бандиты… — И довесил, совсем как Чубатюк: — Растудыть вашу через коромысло! И смотрите в оба, чтобы вас тоже не…
В присутствии Макара Подберезкин бухтеть не стал, вышел. За ним растворился в полумраке тамбура Аристидис. Чубатюку Вадим разрешил остаться — чтоб было кому охранять «операционную».
— Дай рому! — распорядилась Адель, точно Билли Бонс из стивенсоновского романа.
Вадим протянул флягу. Полагал, что слабонервная девочка хочет глотнуть для храбрости, но ошибся — выпивка предназначалась пациенту.
— Разожми ему зубы!
Адель влила в рот страдальцу лошадиную дозу тростникового пойла. Непей-Пиво, который по молодости лет вел тверезую жизнь в соответствии со своей праведной фамилией, издал вопль, изогнулся дугой, но Вадим навалился ему на живот, утихомирил. Вскорости бедняга заохал, всхрапнул и выключился. Адель резво достала из целлулоидного футлярчика иглу, вдела в нее шелковую нить и принялась, как умелая портниха, зашивать рану. Вадим с восхищением смотрел на ее искусную работу.
— Выживет?
— Потешно… Крови потерял много, но крупные сосуды не задеты. Гарантии не даю. Шансы есть, что выживет.
Уже это вернувшееся «потешно» говорило о том, что дела Непей-Пива не так плохи.
Покончив со штопкой, Адель выколупнула из туго набитой сумки склянку с йодом объемом в половину кварты, нацедила из нее в суповую ложку до краев и вылила йод на зашитую шею горе-караульного. Вадим зажмурился, представив, какая боль должна пронзить сейчас этого тщедушного мальчишку. Но Непей-Пиво, сраженный ромом, дрых как младенец.
Адель обложила рану корпией, перевязала и села на полку, уронив руки.
— Все. Пускай спит. Если рана не загноится, через неделю будет как новый.
У Вадима язык чесался похвалить ее за мастерство, выразить восторг и все такое. Но он видел, как она утомлена, поэтому просто предложил ей лечь. Она, не чинясь, пристроилась бочком на его месте, он накинул на нее бушлат, погасил коптилки, кроме одной. В теплушке к тому времени все уже угомонились, выводили носами рулады. Ночь взяла свое.
К Вадиму с развальцей, по-медвежьи, подошел Чубатюк.
— Айда, браток. Не мешай ей шлямку давить. Умаялась…
Вышли в тамбур. Макар сел на подножку, свесив ноги-ходули наружу, закурил. Предложил и Вадиму, но тот табаком баловаться не любил. Чтоб матрос ненароком не застудил себе что-нибудь ценное, Вадим вернул ему бушлат, а сам прошел в кабинетик Барченко. Был уверен, что после ЧП с часовыми руководитель экспедиции не заснет.
Так и оказалось. Барченко бодрствовал, сидел, задумавшись, глядел на догорающую свечку. Приходу Вадима обрадовался, пригласил сесть, налил настоящего коньяку.
— Непей-Пиво жив, — отчитался Вадим, пригубив пахнущую клопами бурду. — Фельдшер Адель… — осекся, обнаружив, что не знает ее фамилии, — она его спасла.
— Значит, имеем одного раненого и одного убиенного, — подытожил Александр Васильевич. — Кто их, а? Белофинны? Те, которые рельсы разворотили?
Вопрос, что называется, повис. Списать бы все на финских диверсантов, да и ладно. Но нет — наитие нашептывало Вадиму, что финны ни при чем. Угроза таилась где-то здесь, в каком-то из вагонов. Она жила в черепной коробке одного… а то и не одного?.. из тех людей, которых считали своими.
— Гляжу, сия мистерия особого мудрования требует, Вадим Сергеевич… Вы коньяк-то пейте, пейте! Это из личных запасов Глеба Ивановича Бокия. Так сказать, от щедрот… И давайте вот что обсудим. Поелику эскулап наш помре… царство ему небесное!.. Кем мы его заменим? Без медика в эспедиции невозможно, а приискать его в захолустье — задачка не из простых. Что мыслите?
Не в пример «мистерии» с убийством Яакко, здесь у Вадима все было заготовлено, обдумано и разложено по полочкам. Он в красках расписал шефу, как мужественно и со знанием профессиональных тонкостей боролась Адель за жизнь Непей-Пива. И ведь вытащила с того света! С такой медичкой можно куда угодно идти, не пропадешь.
— К тому ж медичка диво как собою лепа! — подморгнул ехидно Александр Васильевич.
Скулы Вадима обдало жаром.
— Да я не об этом, — залопотал, как школьник, пойманный директором с папироской на заднем дворе. — Я ради общего блага…
И стал сам себе противен.
Барченко подлил коньяку и молвил незлобиво:
— Конечно, конечно… Я и не в укор. Так, поерничать вздумалось… Можете вы с сией особой перетолковать предметно? Предложите ей от моего имени выгодные условия: полное довольствие, жалованье в размере восьми… нет, даже десяти червонцев. Едва ли она в своей тьмутаракани больше четырех получает со всеми надбавками. Да пообещайте, что, коли справится, заберем ее с собой в Петроград или Москву, протекцию обеспечим. Будет жить, а не прозябать… Словом, уговорите. На вас вся надежда. Как согласится — шлите ко мне, оформлю бумагу, чтобы все чин чином.
Вадим вскочил из-за стола так бойко, что едва посуду не опрокинул.
— Постараюсь, Александр Васильевич… Разрешите идти?
Идея Александра Васильевича Адели не понравилась. Говорили утром, когда теплушка, пробудившись, жужжала на разные голоса — все вперебой обсуждали ночное нападение на стражу. Адель, не обращая внимания на долетавший до ее ушек треп, делала перевязку очнувшемуся Непей-Пиву. Тот похрипывал, подвывал, жаловался на похмелье, однако в целом не казался умирающим. Барченко, снедаемый тревогами, приступил к нему с допросом: как произошло нападение? Однако Непей-Пиво не пролил на ночное происшествие ни лучика света, сказал лишь, что стоял, как положено, в карауле, а кто-то подкрался сзади и взрезал горло. Лиходея не видел, куда тот убег, понятия не имеет. Дознание пришлось прекратить. О случившемся оповестили представителя Реввоенсовета в Лоухах и охрану путей сообщения. Милиционеры запротоколировали показания свидетелей, забрали Яакко в мертвецкую, на том все и завершилось.
После перевязки Вадим вывел Адель в тамбур.
— Ты не хочешь ехать? Почему?
— Потешно… Куда я с вами поеду? К черту на рога?
Истинная цель экспедиции находилась под грифом строжайшей секретности. Прикрытием служила информация о том, что отряд направляется на Север для продолжения геолого-разведочных работ, начатых Ферсманом. Для отвода глаз взяли с собой побольше шанцевого инструмента и геодезических приборов, а коротенькая заметка в «Красной газете», приуроченная к отбытию псевдогеологов, называлась «Отнимем богатства у барыни-природы!».
Но Александр Васильевич осознавал, что принять нового человека в команду можно только на основе полного доверия. Адель — не дурочка с переулочка, она и так уже углядела чекистские кожанки под солдатскими шинелями. Водить ее за нос не выйдет. Поэтому Вадим получил от начальника право поделиться секретом экспедиции, буде фельдшерица изъявит желание следовать с эшелоном в Заполярье. «Токмо допрежь попытайте, что у нее на уме, — остерег Барченко. — По всему видать, нрав открытый, а с вами-то и вовсе запираться не станет».
Но вот поди ж ты — и желания не изъявила, и карты свои держала в рукаве, не показывала. Никчемный из меня дипломат, подумал Вадим. И выложил начистоту: куда и для чего едет отряд.
Ждал, что бровки Адели удивленно вспорхнут, но она отреагировала почти без эмоций:
— Потешно… Я что-то такое слышала о лопарских шаманах. Их нойдами называют, да?
— Да. А от кого слышала?
— Тут до Мурмана рукой подать. Люди туда-сюда снуют, слухи разносят…
— И что же? Ты боишься?
— Потешно… Я материалистка, в потусторонние силы не верю.
— Тем более! Что тебе мешает поехать с нами? Хочешь, я у Барченко дополнительный паек выбью?