— Неверно! — Вадим ударился в новые объяснения, но и они не возымели действия.
Бугрин по-ковбойски покручивал «наган» на пальце.
— По революционным законам раскатать бы тебя прямо здесь… Говоришь, в ящике золотишко?
— Да. И без меня вы его триста лет откапывать будете. Пещера большая, завалило доверху.
Вадим преувеличивал, но для того лишь, чтобы отговорить Бугрина от самосуда и потянуть время. Надо, чтобы подоспел Барченко, вмешался. А там, глядишь, и Аристидис с Аделью подтянутся. Может, уже и Макар со станции вернулся — знатная была бы поддержка!
— С тобой кто-нибудь пришел?
— На друзей-товарищей надеешься? — Бугрин выпятил нижнюю губу в павианьей усмешечке. — Не надейся, они в селе, я их с собой не взял. Шпокну тебя, и никто не узнает… Что побледнел? А я и правда могу так сделать.
— Можешь, — ответил Вадим, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Но не стану. — Бугрин протолкнул между прутьев разомкнутые американские наручники «Пирлесс» — два браслета, соединенных цепочкой. — Надень и застегни. Тогда выпущу.
Вадим повиновался — надел браслеты на запястья, защелкнул. Бугрин поднял связку ключей, открыл решетку, и Вадим вышел из своего вольера.
— С освобожденьицем! — съехидничал Прохор Игнатьевич. — А теперь шпарь на выход!
Плита, запиравшая лаз, была отодвинута, и Вадим беспрепятственно вышел наружу. В лицо уперся мокрый ледяной ветер, он гулял над озером, лизал сопки. Полярное сияние в небе затеяло такое светопреставление, что померкли бы все пиротехнические изыски, виденные Вадимом в довоенном Петербурге на Рождество и Новый год.
Бугрин проверил, плотно ли обхвачены кандалами руки пленного. Подтянул браслеты туже, отчего железо немилосердно впилось в кожу запястий.
— Так-то оно вернее будет, — просвистел, закашлявшись на ветру, и внезапно повернулся к туннелю, из которого только что вышел.
Вадим тоже посмотрел туда и ужаснулся. Видимая в глубине груда камней зашевелилась, приподнялась, и из-под нее вылез Крутов — изувеченный, но живой! Руки были перебиты и неестественно выворочены, кожа на лице иссечена, правый глаз вытек… Отбивная, а не человек!
— Куд-да! — вывалил он изо рта искрошенные зубы.
Вадим только позже понял, как Крутову удалось выжить. Вышибло дверь «светелки», она накрыла его, упавшего, и на нее уже обрушился камнепад. Это уберегло Олега Аркадьевича от немедленной смерти, но вид его свидетельствовал о том, что отсрочка будет кратковременной.
Бугрин тремя выстрелами прекратил мучения Черного Человека. Крутов повалился, как сноп, и больше уже не встал.
— Сколько ж у него жизней было, туда его в…? — проговорил Прохор, глядя в туннель.
Вадим сцепил пальцы и с размаха опустил обе руки с наручниками на голову спецагента. Бугрин пропахал носом снег, выронил «наган». Вадим бросился к оружию, поскользнулся, юзом проехал мимо. Извернулся, подобрал под себя ноги, чтобы сделать прыжок назад, но Бугрин, не особенно пострадавший от удара, смягченного шапкой, первым поднял револьвер.
— Твою в…! А вот теперь тебе кранты! — «Наган» уперся Вадиму в кадык. — Если в поповские враки веришь — молись!
Загремело. Вадим откинулся на спину в полной уверенности, что душа сейчас вылетит из простреленного тела и унесется в эмпиреи. Но ощущения остались прежними: покалывающий кожу мороз, резь в руках, затекших от браслетов… Боли в том месте, куда угодила пуля, не было.
Лежа и глядя в пышущее всецветными зарницами небо, он ощупал горло, грудь, не обнаружил ни раны, ни крови.
Около него кто-то повизгивал. Вадим не без труда сел и увидел катающегося по земле Бугрина, у которого из бока выплескивался горячий темно-пурпурный поток. А в двух шагах далее стояла Адель с «манлихером». Черты ее пригожего личика оставались ровными и спокойными.
— Потешно… Никогда не думала, что смогу кого-то убить. — Приблизилась, навела пистолет на затылок вопящего Прохора Игнатьевича. — Но гадину пристрелить не так сложно.
Она вкатала ему в голову подряд три пули, и он умер.
Вадим со второй попытки поднялся на ноги (мешали скованные руки). Требовалось время, чтобы осознать: смерть снова подразнила его, поскребла когтями и отступила прочь.
— Адель! Как ты здесь?.. Ты услышала?
— Взрыв? Да. — Она деловито подняла выпавший «наган» Бугрина, спрятала в карман своего тулупчика, ногой перевернула труп на спину. — Я следила за этой скотиной… Он пошел к озеру, я за ним. Немного отстала, чтобы не заметил.
— Ты успела! — Вадим протянул к ней скрепленные кандалами руки. — Возьми у него ключ и сними с меня эти вериги. Идем в село, приведем отряд. Там, в пещере, ящик. То, что в нем, стоит кучу денег… Его нужно откопать из-под завала.
Адель отступила на полшага.
— Стой где стоишь! Никуда мы не пойдем. Ты поможешь мне достать ящик. И если не хочешь сейчас отправиться вслед за этой падалью, работать будешь быстро.
— Что ты сказала?
— Что слышал. Марш в пещеру!
Кто бы знал, что Адель может разговаривать таким тоном — повелительным, требующим беспрекословного подчинения!
«Манлихер», из которого она только что убила Бугрина, смотрел в переносье Вадима.
Глава XI,расставляющая все точки над «i»
— Адель… ты чего?
До Вадима не сразу дошло, что она не шутит.
— Потешно… Что с тобой сделалось? Был умным и вдруг поглупел.
Ветер выдул из головы туман, и Вадим стал понимать, что попал из огня да в полымя.
— Тебя нанял Черный… Крутов? Это ты подложила мне жетон и сделала так, чтобы Бугрин его увидел?
Только тупоголовый доктор Уотсон не распознал бы столь простую комбинацию. Конечно, Крутов при всем его хитроумии не имел возможности залезть в вещмешок, находившийся в веже посреди села, и подложить жетон. Это сделал кто-то из своих. Адель завелась штопать дыру на глазах у Бугрина, а Вадим, как распоследний осел, умилялся заботой любящей женщины…
— Потешно… Меня никто не нанимал. Я действую вместе с теми, с кем мне выгодно действовать. Когда они отыгрывают свою роль, их можно убирать.
— Значит, и Бугрин был с вами?
— У него была роль статиста. Я сказала ему, что нашла у тебя в вещах жетон, указывающий на то, что ты служишь белым. Он скакал от радости, как сайгак. Потешный! Еще я сказала, что помогу ему взять тебя с поличным, потому что верно служу делу революции и не желаю быть пособницей врага народа.
Какой же многоходовый план они разработали — Крутов и эта овечка в волчьей шкуре! Подстроив сенсационное разоблачение, она сделала так, что Вадим оказался в положении изгоя. Предательский жетон, затем побег, двое зарезанных красноармейцев… Ему уже не было хода назад, в лагерь экспедиции, и Крутов мог играть им, как оловянным солдатиком. Адель знала дорогу в «светелку», но разумно держалась в стороне, дожидаясь развязки. И вот выступила на авансцену, чтобы сорвать банк. Кто в состоянии ей помешать? Крутов мертв, Бугрин тоже, Барченко с остальными далеко отсюда, в Ловозере, и они ничего не ведают. Вадим поможет ей вытащить из пещеры сокровища, и она его тоже убьет. А ящик припрячет, чтобы потом при содействии какого-нибудь легковерного лопаря довезти до финской границы…
— Как ты сумела такое провернуть?! Ты… врачиха из залесья… Ты же не была знакома с Крутовым!
Порывистый ветер мешал говорить, затыкал рот комьями обжигающе холодного воздуха.
Губки Адели сложились в сатирический бантик.
— Недотепа… Я познакомилась с Крутовым в начале войны. И с тобой тоже. Ты уже тогда был потешным… Разуй глаза!
Вадим ахнул. В воображении примерил ей приклеенную эспаньолку и очки-консервы, закрывающие половину лица.
— Миша…
— Свершилось! А то я боялась, что ты совсем соображалку потерял.
Он чуть не задал тупейший вопрос: «Так ты мужчина?» И задал бы, если б до того лично не проверил ее гендерную принадлежность эмпирическим путем.
— Р-разве девушек брали в летные школы?..
— Потешно… А разве на мне написано было, что я девушка? Я перед войной переболела дифтерией, меня остригли наголо, волосы еще не отросли. Я надела мужскую одежду и с документами жениха пришла проситься в Гатчинскую школу.
— Жениха?
— Миша существовал на самом деле. Он был авиатором-любителем, разбился на дельтаплане, который сам же и построил…
В голове Вадима, как заржавленные шестерни, крутились воспоминания. Он сопоставлял их с тем, что видел сейчас. Ну да… плоскогрудая, с низким голосом… вполне сошла за юношу. И даже прожженный спец Крутов не заметил?
— Заметил. Но не сразу.
…Адель стояла у окошка в «сакле» смотрителя Ибрагима и, сдвинув на лоб очки, глядела на завьюженный Кольский тракт. А что там можно было увидеть? Снеговая свистопляска, белая заверть… В двух шагах от дома уже ничего не рассмотреть.
Исчезновение спутников напрягало. Ушел лопарь, следом потопал Крутов, за ним убежал Вадим. Как с цепи сорвались. Оставшись одна, Адель чувствовала себя неуютно, хоть и ласкала ее домашним теплом нагревшаяся печка. Выйти на улицу? Невтерпеж томиться в неизвестности…
Она направилась к двери, но та отворилась, и в избушку вошел извалянный в снегу Крутов. Адель едва успела опустить очки. Ее изумил его вид: шлем сидит набекрень, куртка в нескольких местах прострелена, но кровь сочится только из глубокой борозды на шее.
— Потешно… А я гадаю: куда вы пропали?..
— Гадаешь? Нашелся Нострадамус! Ты что, и стрельбы не слышал?
— Нет… Ветер… А что случилось?
— Этот недоносок… который с нами летел… зарезал лопаря. И меня хотел завалить, а потом сбежал… Тати не жнут, а погоды ждут.
Каждое его слово было беспардонной ложью. Адель почти не знала Вадима, но не могла представить себе, как он режет человека. А вот Крутов бы с такой задачей справился. Вон и нож, весь в пятнах, у него в руке.
— Где Вадим? — спросила она, отступая в угол. — Не выдумывайте… Вы сами их обоих зарезали, да?
— Злое ремесло на плаху занесло, — процитировал Крутов невпопад очередную народную мудрость и приблизился вплотную. — Некогда мне лясы точить. Где твой кусок карты? Отдай! Все равно он тебе не нужен.