атом году, когда он был сослан в Осовец, откуда его не отпустили в Петроград даже на похороны…
Но все же кто-то родной склонился над ним, провел по лбу рукой и произнес те самые слова:
— Все хорошо, Вадик, все хорошо, ты скоро поправишься…
Сказано было почему-то по-испански, но он прекрасно понял.
Перед глазами все плавало, он сделал сверхусилие, и из колеблющейся пены вырисовалось лицо Баррикады Аполлинарьевны. Она сняла свое старинное пенсне и смотрела на Вадима тепло и нежно, что было совсем на нее не похоже.
И вдруг вскрылся запечатанный, казалось бы, намертво тайничок памяти — детской, почти младенческой. Эта женщина, тогда еще не такая дряхлая, а напротив, по-спортивному подтянутая и подвижная, приходила несколько раз к ним в дом на Заневском, а потом исчезла, и он больше никогда ее не видел.
— Бабушка, — прошептал Вадим. — Ты…
— Лежи-лежи! — сказала она уже по-русски, тоном ласковым и вместе с тем повелительным. — Тебе нельзя вставать.
— Я не встаю… Как ты меня нашла?
— Я знала, что ты появишься. Знала, где и когда. — Морщинки вокруг ее глаз собрались в расходящиеся лучики. — Не такая уж плохая я гадалка… Надо было только занять свое место и подождать.
— А тогда… в прошлом веке… куда ты делась?
— Это не важно. Может быть, потом… когда-нибудь позже… ты все узнаешь. А сейчас тебе нужно выздоравливать.
Вадим сбросил с себя остатки наваждения и сел. По лицу ручьями стекал пот. Верейская стояла возле его койки, держала два апельсина. Глядела строго и отчужденно — как всегда.
— Вот, — она положила апельсины на простыню. — Это вам от нашего коллектива. Их в Москве днем с огнем не достанешь, но Александр Васильевич через наркомпрод-с выбил — специально для вас.
— Спасибо. Баррикада Аполлинарьевна. Извините, мне почудилось… — Вадим почувствовал, как загорелись щеки. — Я подумал, будто вы…
— Мало ли что могло почудиться! — прервала она. — С огневицей шутки плохи. Так что отдыхайте и поправляйтесь. Всего доброго.
Она пошла к двери, открыла ее, но, приостановившись, обернулась и досказала:
— А то, что померещилось, вы забудьте. К чему всякие безделки в голове держать?
И вышла.
Вадим упал на койку, вжался в подушку. Свалившиеся на пол апельсины запрыгали, как мячики.
Не-ет! Ничего он больше не забудет. Никогда.
Даже не просите.
Конец.