всерьез.
Есть человек, который видит себя рядом с ней.
Он казался разумным. Человеком здравомыслящим в лучшем смысле слова: повидавшим жизнь, со своими недостатками… Иными словами, нормальным. Редкая птица. И Людивине казалось, что оба они по-своему дополняют недостатки друг друга. Хорошая основа для долгих отношений.
Остановись. До этого еще далеко.
Но искра надежды уже загорелась. Совсем крошечная, но все же. И эта надежда, какой бы эфемерной она ни казалась, радовала Людивину. Ей хотелось лелеять эту искру, беречь ее, чтобы она не угасла. Кто знает, что из нее получится со временем? Праздничный костер до небес?
Или страшный пожар.
Подходя к дому, Людивина заметила фургон перед воротами и выругалась. Она никуда не собиралась на машине, но, если вдруг понадобится выехать, придется сигналить на весь квартал.
Она вошла в сад, зимой казавшийся очень печальным. Придется поработать над ним следующей весной, когда будет время. Надо посадить кустарники и растения, которые выглядят повеселее в межсезонье. Сейчас казалось, что она идет по кладбищу среди скелетов растений, торчащих из могил.
Она погрузилась в свои мысли, отвлеклась, обдумывая бытовые хлопоты, как вдруг из-за угла, от лестницы, ведущей в погреб, показался человек. От неожиданности Людивина заметила лишь собачий поводок, который тот держал перед собой.
– Извините, я ищу свою собаку, – заявил он, пока она стояла оторопев.
Едва услышав эти слова, даже не попытавшись рассмотреть лицо, скрытое под козырьком кепки, она все поняла.
Ее рука метнулась к висящему на боку «зиг-зауэру».
Поводок щелкнул, словно кнут, и ударил девушку по запястью, отвлекая ее внимание от другой руки.
Удар электрошокером.
Все мышцы Людивины напряглись, нервы свело судорогой, в голове сверкнула белая вспышка.
Что-то упало, ее рот накрыли влажной, чем-то пропитанной тряпкой, и все вокруг закружилось.
Дурманящий запах пробрался в самое горло. Она попыталась задержать дыхание, но чуть не задохнулась. Попыталась сопротивляться, но руки и ноги не двигались, словно залитые гипсом. Тогда она рефлекторно, желая выжить любой ценой, сделала резкий глубокий вдох.
Все, в чем она была уверена, пошатнулось, и ее поглотил мрак.
36
Сеньон склонился над раковиной, плеснул в лицо водой и принялся наблюдать в зеркале, как по щекам cтекают капли. Глаза у него были красные. Тяжелая ночь.
Летиция его замучила.
После нападения на казарму жена умоляла его уйти из жандармерии. Бросить все и уехать на юг, к солнцу. «И кем я буду работать? – спросил он. – Охранником в супермаркете? Или в ювелирном магазине? И в конце концов схлопочу пулю от недоноска, который вообразит себя Робертом Де Ниро из боевика? Нет, серьезно, Лети, ты правда хочешь, чтобы я бросил всю свою жизнь, карьеру, все, что я люблю?..»
Они уже вели этот разговор полгода назад, когда Летиция очутилась в том жутком автобусе. На этот раз Сеньону казалось, что она слишком драматизирует.
Он ударился об угол аптечки и про себя обругал ванную комнату, где такому гиганту, как он, было слишком тесно.
Летиция ждала его в коридоре, держа в руках пеструю серую толстовку с крупной надписью: «ПЛОХИШ».
– Держи. Та, что на тебе, не подходит к штанам.
Она хотела помириться. Сеньон знал ее лучше всех – это был ее способ сказать: «Видишь, я подошла к тебе, я забочусь о тебе, так что не сердись и тоже постарайся» или что-то еще более длинное и запутанное. Летиция никогда ничего не делала наспех, особенно когда речь шла о примирении.
– Я думал, красный с зеленым – хорошее сочетание, – признался Сеньон, стараясь говорить как можно мягче.
Летиция покачала головой:
– Ты прав. Оставайся следователем, там ты, во всяком случае, звезда.
Они молча смотрели друг на друга в полутьме коридора. Сеньон провел по ее лицу широкой ладонью. Она притянула его к себе.
Он очень любил жену и всем сердцем надеялся, что она не станет и дальше уговаривать его бросить работу. Ведь он сделает что угодно, лишь бы сохранить их счастье.
Сеньон пришел на работу последним: так происходило с тех пор, как он решил раз в два дня отвозить близнецов в школу. Точнее, он думал, что придет последним, пока не заметил, что Людивина в кабинете отсутствует.
– Лулунатора еще нет? – удивился он.
Так они называли ее за глаза – гибрид уменьшительного имени и Терминатора. Сама Людивина терпеть не могла это прозвище, полагая, что оно совсем не отражает суть, и умоляла придумать что-то другое, ну хоть поженственнее.
– Не-а. Мыши в пляс… – хмыкнул Гильем, копаясь в интернете с электронной сигаретой в руках.
– Ты уже перебрал все свои досье?
– Нет, морально готовлюсь к рабочему дню. Я уже сдох.
– Сколько у тебя сейчас?
– Человек десять, и все примерно подходят. По крайней мере, во время первого убийства все жили в парижском регионе, в Вексене или в Эре. То есть не на другом конце страны. А у тебя?
– Примерно столько же, двенадцать-тринадцать, но я еще не закончил.
Сеньон взглянул на стол Людивины и отметил, что коллега отобрала всего восемь человек, но стопка дел на разбор довольно высокая. Людивина продвигалась очень медленно: боялась упустить что-нибудь важное.
Четверть часа спустя в дверях показался Марк Таллек. Он растерянно оглядел временный кабинет.
– Вас нелегко найти, – сказал он и бросил Сеньону пакет с круассанами, который тот поймал на лету.
– Днем переезжаем обратно, – сообщил Гильем, протянув руку к пакету. – Спасибо, это так мило.
– Все остальные в казарме, составляют отчет, – добавил Сеньон.
Марк выглядел ужасно. Под красными глазами обозначились черные круги, а хипстерская небритость превратилась в неряшливую бородку.
– Я решил вас задобрить – простите, что так и не принес новостей. Просто с той субботы только сейчас заехал домой, помылся и переоделся. Людивина в казарме?
– Еще не приехала.
– Она не берет трубку. Обижается?
Сеньон покачал головой:
– Может, у нее будильник сломался. До чего вы докопались в Леваллуа?
– Задержали кучу народа, но все молчат. Зато мы разговорили пару мобильников и компьютеров. Пока связали с Каримом троих – мелкое хулиганье, не слишком умные. Они околачивались рядом с Фиссумом, все указывает на то, что они подумывали перейти черту.
– Стать радикалами?
– Это они уже сделали. Нет, я имею в виду, что они собирались действовать. Они искали информацию о том, как изготовить бомбу.
– И вы про них раньше не знали? – удивился Гильем.
– Знали, мы за ними присматривали из-за связи с Фиссумом. Они были из тех, за кем следили пристально. Похоже, нам повезло, что Карим решил действовать в одиночку.
– Он что, не посвятил их в свои планы? – поинтересовался Сеньон.
– Вероятнее всего. Он был самым чувствительным и параноидальным из них. Но самым решительным. Не смог пережить гибель своего драгоценного имама и обвинил государство в том, что это оно его убило. Судя по тому, что нам известно на сегодня, он единственный имел оружие. Стащил автомат у старшего брата, который торгует наркотой в Аржантёе.
– То есть вы взяли всю ячейку? И мы… в безопасности? – спросил Сеньон, думая о жене.
Поджав губы, Марк озабоченно оглядел Сеньона и Гильема.
– Те парни полные придурки, – наконец сказал он.
– Придурки, которые могли перебить кучу народа, – ответил Гильем, набив рот круассаном.
– Да, но есть и кое-что странное. Мы перехватили переписку. Фиссум играл с ними. Накачивал салафитской пропагандой, но в то же время велел ничего не делать и не высовываться.
– Кнут и пряник. Разве это не лучшая тактика манипулирования?
– Нет, тут что-то другое. Судя по тому, что нам удалось обнаружить, их присутствие чуть ли не смущало Фиссума. Главарь их группки даже уговаривал не рассказывать имаму об их планах, чтобы тот не попытался их разубедить.
– Но ведь Фиссум был идеологом, организатором? – вспомнил Сеньон. – Может, он ждал подходящего момента, достойной цели? А они казались ему бешеными псами… которых он не мог удержать.
Марк развел руками:
– Это нам и предстоит узнать. Ладно. Скажите Людивине, что я заходил, и передайте привет от меня. Я возвращаюсь в чистилище.
– Таллек! – позвал Сеньон, когда он уже был в дверях. – Как думаете, будут еще нападения?
Марк глубоко вздохнул и приподнял брови.
– Мы взяли не всех, в этом я уверен. Фиссум не был истинным вдохновителем, а дурачки, которые сидят у нас, не доросли как исполнители до уровня имама. Есть еще что-то, но я не понимаю, что именно, и от этого мне не по себе. Я уверен, что убийца, которого вы ищете, – это связующее звено, и он объяснит, что происходит.
С этими словами он вышел из кабинета.
Но через пятнадцать минут его имя высветилось на экране мобильника Сеньона.
– Она не отвечает на звонки, и ее нет дома, – сообщил Таллек. – У нее всегда распахнута калитка в сад?
Озадаченный серьезным тоном Марка, Сеньон пробормотал:
– Мм… Не знаю. Ее точно нет внутри?
– Я обошел дом, тут никого.
У Сеньона часто забилось сердце. От природы он был спокойным, не любил воображать невесть что, но события последних четырех дней сделали их всех немного параноиками. Он заметался, не зная, что сделать и что сказать, пока инстинкт не подбросил верные слова:
– Ясно, ждите, я еду.
37
Она боялась этого момента. Как могла оттягивала его, была готова пойти на любые сделки, лишь бы он никогда не настал, но понимала, что это неизбежно.
Она чувствовала себя скотиной, которую везут на бойню. Она мечтала, чтобы ее везли вечно.
Но вот фургон остановился, двери сарая распахнулись, и она услышала, как мясники надевают фартуки и точат ножи.
Над головой открылась гробница.
– Выходи, – скомандовал бесцветный голос.
Людивина слегка ошалела от долгого заточения и с