вляется полным безумием. Господство ИГИЛ в Ираке и Сирии. Преследования курдов, а это тридцать или даже сорок миллионов человек без собственной территории, пытающихся воспользоваться ситуацией и захватить земли, которые они считают своими, но сталкиваются с осуждением, а порой и ожесточенным сопротивлением заинтересованных стран. А посреди этой пороховой бочки – космополитичный, нестабильный Ливан и, конечно, Израиль и Палестина. И все это на участке земного шара площадью не больше Европы, меньше чем в трех часах лета от Парижа. Пороховая бочка? Нет, скорее целый военный арсенал, готовый взорваться и уничтожить добрую половину планеты. Как поняла Людивина, поэтому Европа и обязана вмешаться в происходящее. Просто чтобы выжить.
Она подавила зевок. Никто из окружающих не смог бы догадаться, что всего сутки назад она лежала в темной яме и ждала смерти. Даже ей эти события казались далеким прошлым. Она не пыталась отдалиться от переживаний, ей просто так казалось. Череда кошмаров, приглушенных памятью.
Но мурашки на руках подсказали, что тело помнит все очень живо. Резко потемнело в глазах, все внутри перевернулось от ужаса, от далеких отголосков криков и выстрелов. Людивина решила, что ее скудный ужин сейчас окажется прямо посреди этой шикарной террасы, но сумела взять себя в руки и скрыть минутную дурноту.
Она сосредоточилась на происходящем здесь и сейчас. Марк заканчивал повествование. Она залпом выпила остывший чай, чтобы избавиться от кислого привкуса.
– Все это очень интересно, лекция полезная. Спасибо тебе, – сказала она, склонившись к Марку. – Но ты мне показывал, как исламисты тренируются в парке, а сегодня привел меня к тому, кто их финансирует. Когда мы уже начнем действовать? Я подустала от теории.
Марк дружески похлопал ее по руке.
– Потому я и прочитал лекцию именно сегодня, – ответил он. – Завтра начнется движуха.
47
Офицеры, проводившие обыск, были специалистами по «разводилову» – так они называли умение преступников скрывать все, чтобы ничего нельзя было найти, при случае «нагибать» силы правопорядка и выходить сухими из воды.
Но спецназовцы ГУВБ отлично знали «Камасутру» своего лучшего врага.
Квартиру имама Фиссума перевернули вверх дном. Словно постель в страстную ночь любви. Но не сразу, а в несколько приемов.
Начали нежно, с прелюдии. Смотрели, ласкали, слегка касались, чуть приближались, начинали возбуждаться, ставили себя на место партнера, ощупывали, медленно тянули то тут, то там – стоя, на коленях, а иногда и вниз головой. Они фотографировали, но лишь поначалу, пока объект выглядит презентабельно, иначе потом черты смажутся, а волосы растреплются.
Затем ускорились, возможно, ощутили первые уколы разочарования. Они проникали, двигались все сильнее, все резче. Переворачивали, бросали.
Наконец громкий финал: все полетело в разные стороны. Они крушили, ломали, бесчинствовали.
Настоящее разводилово состоит в том, чтобы не дать партнеру кончить.
Но на этот раз офицеры, проводившие обыск, достигли нирваны. В этом им помог искривленный плинтус. Царапины на паркете говорили о том, что его часто сдвигали с места. За плинтусом, в дыре, лежал блокнот в черной обложке.
Линии цифр. Счета. Несколько разрозненных заметок.
Последние две страницы были вырваны.
– Спорим, что здесь было главным? – буркнул один из офицеров и передал блокнот товарищу.
Тот поднес к глазам последний листок блокнота, чтобы проверить, нет ли заметного оттиска.
– Гляди-ка, он на всякий случай выдрал сразу два. А использовал явно только один. Так мы ничего не разберем.
И блокнот исчез в пронумерованном пакете.
Лаборатория. Облицованные белым кафелем стены, яркий свет.
Рука в перчатке положила блокнот на стол, аккуратно отрезала канцелярским ножом последнюю страницу. Лаборант поднял страницу пинцетом и переложил на пластину из пористой меди – рабочую поверхность ESDA, прибора не больше и не намного симпатичнее сковородки. Лаборант осторожно накрыл страницу полиэфирной пленкой толщиной в несколько микрон и включил вакуумный насос.
Зашумел вентилятор, отдаваясь эхом от кафельных стен.
Страницу и пленку присосало к пластине.
Отработанным движением лаборант принялся водить по документу лампой, передавая и бумаге, и пленке электростатический заряд, затем насыпал мелкий серый порошок, поляризованный тонер для принтера. Тот распределился по всей странице, задержавшись в углублениях, едва видневшихся на бумаге.
На белом фоне проступили прямые и округлые линии.
Лаборант был опытным, он знал, что этот метод позволяет распознать написанное по третьей-четвертой странице снизу, ведь стержень ручки продавливает бумагу на несколько слоев, что не всегда заметно.
Насос отключился, лаборант поднял пластину и принялся рассматривать результат в ярком свете ламп.
То, что минуту назад невозможно было разобрать невооруженным глазом, теперь легко прочел бы любой человек.
Размашистый почерк. Разборчивые буквы.
Имя и сумма.
48
Обервилье. Треугольник улиц, утыканных витринами магазинов, настоящие торговые каньоны. Каждый магазин – прихожая большого склада, занимающего несколько кварталов. Мир оптовиков, где в основном заправляют китайцы, где проходу мешает бесконечная толчея грузовиков и фургонов, где полчища грузчиков без конца заполняют тачки и тележки, а электропогрузчики «фенвик» с вилками наперевес ни с того ни с сего выкатываются из невидимых пакгаузов.
Марк предупредил: придется пройтись пешком, парковаться прямо там не стоит.
Людивина увернулась от груды коробок, которую кто-то тащил, пошатываясь, и юркнула в утреннюю толпу, стараясь прикрывать все еще болевшие ребра. На витринах в основном была выставлена одежда, миллионы вещей у прямых посредников между Китаем и продавцами во Франции, но вообще здесь можно было найти все. Людивина заметила нескольких оптовых торговцев париками, косметикой, украшениями, изделиями из кожи. Некоторые переулки заканчивались тупиком с сомнительными ходами, в которых виднелись витрины с непонятными надписями, загадочные вывески «импорт-экспорт» – вселенная, закрытая для простых смертных. Людивина предполагала, что, даже если она предъявит удостоверение жандарма, эти двери вряд ли распахнутся перед ней.
Марк потянул ее под навес, во двор, заставленный горами поддонов с китайскими иероглифами, затем в нишу, забитую объемистыми холщовыми мешками. Они прошли вдоль склада и зашли внутрь, хотя Людивина не заметила ни одной вывески, которая могла бы подсказать, что они там обнаружат.
Здесь было гораздо темнее и тише, чем снаружи. Просторное помещение, наполненное запахами.
Свет проникал через грязные слуховые окошки, выстроившиеся наверху вдоль потолочной балки. Косые лучи освещали высокие стеллажи со всевозможными коробками и ящиками, от которых шел сильный запах. В центре было свободнее, там стояли ряды мешков, образуя параллельные проходы. Мешки были наполнены финиками, арахисом, фисташками, курагой, чуть дальше – сушеными острыми перцами и специями всех цветов: вот почему на складе пахло, как на восточном базаре. Целый угол занимали груды марокканских бабушей, сумок из верблюжьей кожи – тоже с сильным запахом – и горы ковров.
Молодой североафриканец встретил их у входа, но Марк не взглянул на него, он явно прекрасно здесь ориентировался. Людивина проследовала за ним сквозь бисерную занавеску в еще более темную комнату, где с потолка свисало больше десятка мухоловок с неподвижными черными гроздьями мух. Вероятно, они уже давно покачивались здесь на сквозняке. Пол покрывали два больших ковра. Убранство комнаты составляли стул и газовая плитка, в углу виднелся небольшой телевизор с переносной антенной.
В небольшом дверном проеме показался полноватый усач лет пятидесяти, очень похожий на молодого человека со склада. При виде Марка он нахмурился и что-то пробормотал сквозь зубы.
– Привет, Фарид, давно не виделись, – начал Марк.
– Что тебе нужно?
– Передать тебе привет.
– Я тебя знаю, ты приходишь, только если тебе нужно что-то узнать.
Марк указал на Людивину:
– Ладно тебе, Фарид, не груби при моей новой напарнице.
Торговец переминался с ноги на ногу. Спустя несколько мгновений он что-то крикнул по-арабски и пригласил их сесть.
– Фарид, не мог бы ты объяснить коллеге, у которой мало опыта в наших делах, что такое хавала?
Людивина отметила, что Марк правильно произнес арабское слово: она уже не впервые это замечала и задумалась, знает ли он арабский.
Фарид шумно выдохнул и мрачно взглянул на Марка.
– Не только мы этим занимаемся! – вскипел он. – Узкоглазые тоже так делают, они это называют чоп!
– Не мне, Фарид, – ей объясни.
Торговец сглотнул и после долгих раздумий повернулся к Людивине:
– Хавала значит «я обещаю». Это способ передать деньги от одного человека другому, из одной страны в другую, не делая перевод.
– Как такое возможно? – удивилась Людивина.
– Для этого нужны два торговца, которые работают вместе. Например, я здесь и мой напарник в Алжире.
– Или в Багдаде, – иронично заметил Марк, и Фарид бросил на него еще более раздраженный взгляд.
– Представьте, что кто-то хочет передать из Алжира своей больной матери во Франции тысячу евро, но не хочет идти в банк, потому что банк берет большую комиссию, а матери во Франции придется платить налоги с этой тысячи. Он идет к одному из моих поставщиков апельсинов и просит оказать услугу за небольшое вознаграждение. Дает ему тысячу евро, поставщик звонит мне и говорит, что в следующем счете сумма, которую я ему должен, уменьшится на тысячу евро, но взамен я отдам эту тысячу евро человеку, который придет и скажет пароль. Для поставщика апельсинов это пустяк, тем более что он все равно получает свою тысячу евро – не от меня, так от этого парня в Алжире, да еще и комиссию сверху. Для меня это тоже ничего не меняет: какая мне разница, кому платить – поставщику или тому, кто живет здесь. Это и есть