– Честно говоря, я не знаю, красиво это или безумно. Ты верующий?
– Мог бы им быть.
– Упустил шанс?
– Примерно. Так говорила о времени моя бывшая жена. Ей почти удалось сделать из меня верующего, но все же я так и не добился главного.
– Не сумел поверить?
– Не сумел погрузиться в веру с головой.
– То есть?
– Отбросить сомнения. Целиком отдаться Ему. Если Он существует… Вот видишь… Как только я говорю о Боге, сразу начинаю сомневаться.
– Твоя жена очень религиозна?
– Это часть ее культуры. Она из франко-марокканской семьи. Мусульманка. Выросла в среде, где важную роль играют традиции и вера.
– Ого…
Неожиданное открытие. Порой Людивина видела Марка полицейским, слегка ожесточившимся из-за работы по выслеживанию исламистов. Ей казалось, что он скатывается в цинизм, делает поверхностные выводы и почти никогда не доверяет иностранцам, особенно из Магриба. Теперь ее предположение разлетелось вдребезги. Это открытие убедило ее в том, что в нем нет предубеждения.
– Как раз поэтому я и стал специалистом по исламскому терроризму: я десять лет варился в мусульманской культуре, немного знаю арабский, так что ГУВБ оставалось лишь обучить меня азам фундаментализма, но в целом я и без того представлял для них интерес.
– Поэтому вы с женой и расстались? Потому что ты боролся против радикалов ее веры?
– Нет, плод уже был с гнильцой. Поначалу ей даже нравилось, что я, как она говорила, «навожу порядок в ее религии». Ловлю тех, кто пятнает ислам. Но на самом деле все было гораздо сложнее. К тому же мы больше не были влюбленными подростками, как в начале отношений. Мы были обречены.
– Ты считаешь, что они отдаются вере целиком? Те, кого мы преследуем?
– Вере? Несомненно. Думаю, некоторым так легче жить: когда целиком чему-то подчиняешься, то снимаешь с себя ответственность, ведь на все Его воля. Другие отдаются вере, потому что не могут принять себя, для них это способ самоотрицания. Еще кто-то верит, потому что боится жизни: вера придает смысл смерти, которую они начинают ценить. Еще кто-то верит по глупости и делает все, что скажут. И так далее…
– То есть террористов, отдающихся Богу по любви, не существует?
– Способных взорвать полтора десятка человек из одной любви к Богу? Нет. Те, кто просто любит Бога, довольствуются аполитичным фундаментализмом, не переходят к действиям. Если тебе попадется джихадист, рассуждающий о любви к Богу, это наверняка обманутый муж, пытающийся убедить себя, что еще любит жену, которая принесла ему столько горя, хотя он уже ненавидит ее сильнее всех на свете. О любви к Богу говорят лишь слепцы, которых переполняет ненависть. Люди, с которых при жизни сорвали кожу, жаждут смерти.
Тут машина затормозила. Приехали, догадалась Людивина. Она так углубилась в свои воспоминания о том, как началось это утро, что не обращала внимания на дорогу и теперь не знала, где они. Ясно было одно – это какой-то рабочий пригород Парижа. Серая улица, запруженная машинами, забитая крошечными магазинчиками, застроенная разномастными, но одинаково уродливыми домами в два-три этажа.
Марк подтолкнул ее к кебабной с яркой зелено-желтой витриной. Людивине и правда уже хотелось есть, но она точно не собиралась обедать в этом заведении, воняющем горелым маслом. Она уже хотела заявить об этом Марку, но он, остановившись на ступеньках, предупредил:
– Помнишь, я говорил, что мы встретимся с настоящим злодеем? Оба хозяина этого места – бывшие преступники. Старшего подозревают в том, что он сжег дом и семью инкассатора, который не открыл машину его дружкам и не дал ее обчистить. Из-за процессуальных нарушений и недостатка улик его не смогли приговорить к пожизненному. В тюрьме Френа он обрел веру. Вышел год назад. Второй не лучше: сутенерство, торговля наркотиками, драки, вооруженные ограбления. Иными словами, если ты не проявишь к ним уважение, они порежут тебя на кусочки и скормят своим клиентам.
– Ты с ними знаком?
– Никогда не встречался лично, но мне только что описали их по телефону.
– Они знают, что мы придем?
– Нет.
– Они хотя бы на месте?
– Да, мне это подтвердили, пока мы ехали.
– Ясно, отлично. Так зачем мы здесь?
Марк огляделся в поисках чего-то и с удовлетворенным видом снова повернулся к ней:
– Увидишь. Разговаривать буду я, ты можешь вмешаться, если захочешь, но лучше будет, если ты помолчишь, – так тебе не в чем будет себя упрекнуть.
– Не в чем себя… Ты меня пугаешь! Почему…
Но Марк уже повернулся к ней спиной и толкнул дверь кебабной.
Трое клиентов обедали картошкой фри и жареной бараниной за столом возле стойки, у которой стоял коренастый мужчина лет тридцати, с бритой головой и черной густой бородой. Едва Марк и Людивина вошли, он оглядел их с головы до ног своими темными глазами, и на щеках под тонкой кожей заиграли желваки. Явно понял, что перед ним представители сил правопорядка.
Марк подошел прямо к нему:
– Мы хотим увидеть Селима.
– Его нет.
– Он в подсобке, его машина стоит за домом.
– Он пошел пешком в магазин.
– Значит, мы подождем у входа, пока он вернется, и выставим удостоверения, чтобы порадовать ваших клиентов.
– Чего вам надо от него?
– Просто поговорить.
Не скрывая злости, мужчина медленно обошел вокруг стойки и исчез за небольшой дверью. За ними, держа в руках длинный нож, наблюдал повар, высокий худой человек с отсутствующим взглядом.
– Что, если он сбежит? – одними губами спросила Людивина.
– Не сбежит.
Марк явно был уверен в себе.
Появился великан. Такой же бородач, как и его коллега, но в белом камисе и вязаной куфи на голове. Он встал перед Марком, не обращая внимания на Людивину:
– Что вам от меня нужно?
Марк указал ему на дальний стол.
Великан не шелохнулся, и Марк вытащил свое удостоверение сотрудника ГУВБ.
– Уделишь нам пять минут? Или сразу перейдем к жестким мерам? – с угрозой в голосе спросил он.
– Я хочу увидеть ее удостоверение, – процедил Селим, не глядя на Людивину.
– Можете попросить у меня напрямую, – ответила она, показывая документ.
– ГУВБ и жандармерия? Вы что, заблудились?
– Раз мы действуем вместе, значит тебе пора сообразить, что ты по уши в дерьме. Иди.
Марк подтолкнул его к скамье чуть поодаль, Людивина села рядом с напарником.
Двухметровый Селим, даже сидя, смотрел на них свысока. Людивина обратила внимание на его квадратные плечи, натренированное тело, огромные мозолистые ладони. Если он разъярится, им придется действовать молниеносно, иначе они не сумеют его удержать.
– Как ты связан с Абдельмалеком Фиссумом? – начал Марк.
– Не знаю такого.
Он смотрел полицейскому прямо в глаза, без колебаний, едва ли не с подозрением.
– Не ври мне.
– Я не понимаю, о ком вы.
– Об имаме Фиссуме. Я прекрасно знаю, что ты был с ним знаком.
– Я о нем не слышал.
– Тогда почему он записал твое имя в своем драгоценном блокноте, а потом выдрал страницу?
– Не знаю, надо было спросить у него, пока он был жив, да пребудет с ним мир и благословение Аллаха.
– То есть ты с ним незнаком, но знаешь, что он мертв?
– Об этом пишут все газеты.
Марк выдохнул и поставил локти на стол.
– Так вот. Фиссум прятал блокнот, но не слишком удачно – мы нашли его при обыске. В блокноте была его личная бухгалтерия – та, которую он вел вместе с официальной бухгалтерией мечети. Ты знал, что имам забирал часть пожертвований? Не себе, этому нет доказательств. Возможно, он финансировал менее… законные действия. Твое имя связано с этими деньгами.
Селим покачал головой:
– Я ничего об этом не знаю.
– Докажи. Пока не поздно. Заметь, мы пришли мирно поговорить, не стали громить твое заведение, не стали надевать на тебя наручники, не стали тебя вязать при всем честном народе. Мы даем тебе шанс обо всем рассказать лично, чтобы всем сэкономить время. Но если тебе больше нравятся жесткие методы, я только рад, а вот эта красотка, которую ты с самого начала пытаешься не замечать, будет рада унизить тебя, вывихнув тебе руки и упихнув в полицейскую машину на глазах у твоих ребят.
Селим даже не пытался скрыть отвращение к собеседнику. Он в ярости сжал кулаки.
– Имам вырвал страницу с твоим именем и суммой, которую хотел тебе предложить: пятьсот евро. Значит, он точно не хотел, чтобы мы вышли на тебя. Но он зря старался, потому что мы умеем читать все. Твое имя и сумма денег – в секретном блокноте Фиссума. Селим, ты попал!
Селим молчал. Марк продолжил:
– Если придется взять тебя под стражу, твое имя окажется в деле. Сам знаешь, что тебя ждет, учитывая твои прежние подвиги и нынешние убеждения. Если в наше-то время в деле о терроризме всплывет имя салафита, пусть и квиетиста, особенно с таким послужным списком, сам понимаешь, к чему это приведет. Судья тебя не выпустит.
– Я уважаю своих братьев из других стран, но не разделяю их методов.
– Если это все твое оправдание, мне не терпится услышать приговор.
– Я не связан с имамом Фиссумом. Он приходил поговорить со мной, но я отказался.
– Когда?
– Месяца два назад.
– О чем он тебя просил?
– Кое-кого найти.
– Кого?
– Он не сказал.
– Он попросил тебя кое-кого найти, но не назвал имя? Ты издеваешься?
– Я же говорю: я отказался. Я только знаю, что это был кто-то особенный. Он успел сказать, какого роста этот человек, как выглядит, хотел показать фотографию, но я сказал «нет». Я не хотел в это лезть. Мы тут все знаем, с какими людьми водился имам. Я его уважал, но не хотел нарываться на неприятности.
– У тебя что, репутация? – иронично заметил Марк.
– Ты хочешь все знать? Ладно, – разозлился Селим. – Если бы он пришел по-братски, попросил бы оказать ему услугу во имя уммы, я бы не отказал. Но он сунул мне под нос пачку наличных и стал говорить, что нужно сделать. Я этим больше не занимаюсь. Меня нельзя купить, тем более на