— Саймон, это вы?
— Отец мой, — ответил он, — рад найти вас в добром здравии.
Пастор Прайс открыл дверь и впустил гостя в дом. Саймон сразу же почувствовал запах кедра. Осмотревшись, он заметил, что мебели в комнатах почти нет — жилище истинного аскета, — а деревянные полы отполированы до блеска.
— Я пожертвовал большую часть собственности и мебель нашей религиозной общине.
— Это не вызвало подозрений?
— Вероятно, все считают, что я переберусь жить в общину и проведу там остаток дней среди своих вещей. Представляете, какая досада! Впрочем, я это заслужил, а они пускай жалуются сколько угодно.
— Давайте присядем и поговорим, отец мой, — предложил Саймон.
Старый пастор провел гостя в гостиную, где еще сохранились два стула и прочный деревянный стол. Старик с трудом опустился на стул — у него был рак позвоночника.
— Сильно мучает спина? — участливо поинтересовался Саймон.
— Достаточно сильно. По крайней мере не дает забыть, что я еще жив! — Пастор посмотрел на тяжелый черный саквояж, который Саймон поставил на стол. — Как все произойдет?
— Постепенно и без боли. Вы никого не ждете?
— Обычно ко мне захаживают часто, но я задернул шторы, будто меня нет. Да и на стук можно просто не отзываться… Знаете, у меня только есть просьба.
— Просите что угодно.
— Я бы хотел помолиться.
— Мы обязательно помолимся, отец мой.
— Я предпочитаю молиться по канонам церкви, не так, как вы. Хочу обратиться к Господу Богу и попросить прощения за деяние, которое, как вы знаете, является грехом.
— Уверен, Господь простит вас ради нашего великого общего дела.
— И все же позвольте мне помолиться.
Саймон подумал немного, после чего снял сумку со стола и опустил на пол. Поставив локти на стол, он приподнял руки, пастор взял их в свои и, закрыв глаза, приступил к молитве: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое. Да придет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам прегрешения наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не введи нас во искушение. Но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава ныне и присно и во веки веков. Аминь». Пастор открыл глаза.
— Концепция греха очень интересная. Как по-вашему, Саймон?
— Довольно занимательная.
— В староанглийском говорится о долгах, но говорить о прегрешениях для меня намного интересней. На этом свете душа рассматривается как определенная территория, на которую любой может ступить без позволения. Но мы прощаем им прегрешения.
— Вы боитесь, отец Прайс?
— Нет. — Пастор убрал руки со стола. — Просто я позволяю вам совершить грех, но Господь простит нас обоих.
— Господь услышит наши молитвы. Мы снова станем единым целым и создадим праведный союз.
— Сын мой, сядь по правую руку от меня, пока я буду молиться за то, чтобы враги твои стали пылью под ногами.
Саймон снова поставил саквояж на стол и открыл.
— У нас нет врагов. Те, кто выступает против нашей веры, просто останутся позади. Они будут жить, утратив нашу веру. Мне искренне жаль их.
Он вынул из саквояжа пузырьки с травами и расставил на столе. Пастор с интересом следил за его действиями.
— Скляночки с порошками станут инструментом смерти моей?
— Это белладонна, — объяснил Саймон. — Благодаря ей вы заснете глубоким сном.
— А что потом вы сделаете со мной?
Саймон встал из-за стола, взяв пузырек с белладонной. На кухне пастора он нашел две чашечки и чайник. Саймон поставил чайник на плиту и вскипятил воду. Через полуоткрытую дверь он видел сгорбленную фигуру старика, сидящего за столом. И вновь неутомимый странник подумал, как жестоко давать человеку плоть лишь для того, чтобы он стал свидетелем ее разрушения и гибели.
В детстве Саймон и Питер часто лежали под одним одеялом и сравнивали свои тела: напряженные плечевые мускулы, идущие по плечу и под ключицей, тонкую кожу под глазами, головки пенисов. Любая часть одного тела повторялась в другом, будто повторялась и сама жизнь. Саймон видел себя в возрасте Питера, чувствовал, как его жизнь проходит через жизнь брата, словно электричество по проводам. Их бренное существование представлялось в виде раскаленной спирали, помещенной в стеклянный сосуд, из которого выкачали воздух. Спираль очень скоро сгорит. Бремя, возложенное на братьев Господом, стало благословением для них обоих. Вот так, через общую слабость, Саймон понял истинное призвание, свое и брата.
— Я разрублю вас пополам, — ответил он наконец на вопрос пастора. — Как разрубают кокос, чтобы добыть молоко.
Старик повернулся к нему:
— Мне будет больно?
— Обещаю, боли вы не почувствуете.
— Тогда, пожалуй, приступим, сын мой.
Чайник закипел, и Саймон заварил для пастора специальный чай из белладонны. Отец Прайс пил заваренное снадобье маленькими глоточками, улыбаясь гостю, в котором видел своего спасителя. Глаза старика начали слипаться.
— Этим утром, — медленно произнес пастор Прайс, — я отослал бутылочку со святой водой вашему брату. Надеюсь, он скоро ее получит.
— Мой брат оценит вашу доброту, святой отец, как ценю ее я.
— По дороге на почту я, откровенно говоря, ломал голову над тем, что же ваш брат сделает с таким странным подарком. А все ваши… друзья посылали религиозные подарки?
— Вовсе нет, — ответил Саймон. — Это не имеет значения. Я только прошу, чтобы подарок делался от всего сердца. Дары от души. Эти посылки расскажут брату, на какой точке пути я нахожусь. Например, теперь он узнает о нашей встрече. Он увидит, насколько мы приблизились к нашей цели. — Саймон улыбнулся священнику. — Я ответил на ваш вопрос?
— Да-да, я вовсе не хотел вас допрашивать, я просто…
— Ничего страшного, — прервал он пастора. — А теперь скажите: вы сможете устоять на ногах?
Отец Прайс осторожно встал со стула, и Саймон, предварительно извинившись, раздел его догола. Старик стоял под взглядом гостя, чуть подрагивая от холода.
— Жизненные бури вас почти не тронули. Это очень хорошо, я доволен. — Он помог пастору одеться и придвинул стул, чтобы тот снова присел.
— Выпью еще капельку вашего снадобья, — сказал отец Прайс, но руки так ослабли, что он едва мог удержать чашку. — А после такого питья не захочется в туалет?
— Нет, — ответил тот, кто называл себя Саймоном, и опять наполнил чашку пастора. — Давайте помолимся, святой отец!
Глава 10
16 ноября, вторник, 12:00
Грин с видом триумфатора въехал на парковку. На пассажирском сиденье восседал Кен Лонерган в наручниках.
— Господи! — радостно воскликнула Хейзел, обнимая своего заместителя. — Я уже не чаяла увидеть тебя живым!
— Он не имел права меня арестовывать! — сердито выкрикнул в открытое окно Лонерган. — Хейзел, сейчас же сними наручники!
Она отпустила Рея и наклонилась к Лонергану:
— Послушай, придурок, да тебя надо все время держать в наручниках! Надо же, додумался устроить стрельбу на улице, где полно народу!
— Причем стрелял он дважды! — уточнил Грин. — Я бы не стал тебя арестовывать, Кен, положи ты ружье на землю по первому требованию.
Лонерган что-то раздраженно пробурчал в ответ, стукнув ногой по бардачку.
— Составь подробный акт о происшествии, и пусть этот идиот катится ко всем чертям, — распорядилась Хейзел. — А теперь дайте взглянуть на бедняжку.
Рей открыл багажник, и детективы увидели лежащую на боку мертвую пуму.
— Страшно подумать, что жизнь может оборваться из-за такого психа, как Кен Лонерган, — с горечью в голосе заметил Грин. — Какое красивое животное! Я уже позвонил в Службу защиты дикой природы. Они скоро приедут и заберут пуму. — Рей открыл пассажирскую дверцу, и арестованный вышел из машины, проигнорировав протянутую руку. — Скажи спасибо, Кен, что я тебя брал живым, а мог бы и пристрелить на месте!
— Заткнись, Рей! Эта тварь съела трех собак, прежде чем я ее остановил. А ты не думал, кто мог стать следующей жертвой, а?
— Ну, тебе-то нечего опасаться. Ты у нас парень жилистый, ни одна пума жрать не станет!
— Заканчивай с ним скорей и зайди сразу ко мне, Рей, — попросила Хейзел.
Грин повел Лонергана в участок, а она, бросив последний взгляд на мертвую пуму, закрыла багажник.
Грин ознакомился с актами экспертизы из лаборатории Торонто и уселся напротив Хейзел, пытаясь найти ответ на вопрос босса. Кажется, они правильно определили почерк преступника. Усыпитель продолжал свой кровавый путь.
Еще до обеда Уингейт нашел четвертую жертву в Джимли, в провинции Манитоба. Жертвой оказалась женщина сорока лет по имени Руфь Марис, страдавшая неизлечимым неврологическим недугом. Ее обнаружили в собственной постели под одеялом, но без головы. Позже в морозильной камере холодильника нашли голову, разрубленную пополам и развернутую так, что глаза смотрели друг на друга. Место преступления повергло в ужас всех присутствующих, и о страшном преступлении передали в «Новостях» даже в Виннипеге, что за тысячу километров от Джимли.
Убийство произошло третьего ноября, а шесть дней спустя в Пикангикуме Усыпитель совершил еще одно преступление, и, конечно же, никому не пришло в голову связать два убийства между собой. Впрочем, до сих пор не выяснили, убили ли мистера Этлукана из Пикангикума или он действительно покончил с собой. Власти резервации не хотели сотрудничать и не отвечали на запрос Уингейта без подписанного высшим начальством ордера. Никаких документов по делу об убийстве в Порт-Дандасе до сих пор не получили, и расследование застряло на мертвой точке.
В который раз Хейзел задавала себе один и тот же мучительный вопрос: если нельзя предугадать, в каком месте убийца вновь нанесет смертельный удар, стоит ли вообще рассылать ориентировки во все населенные пункты восточнее Онтарио? С одной стороны, преступник быстро догадается, что за ним идет охота, а с другой — станет нервничать, а значит, ошибаться. Полицейским на руку, чтобы преступник как можно скорее начал совершать ошибки и помог себя обнаружить. Существовали веские аргументы и против рассылки ориентировок. Кого прикажете искать?! О чем предупреждать людей, если и сама полиция не знает истины?! К тому же в восточной части провинции Онтарио проживают несколько тысяч человек со смертельными диагнозами, и они обязательно поднимут панику, опасаясь за собственную жизнь. Как им объяснить, кого следует остерегаться? Странного мужчину за рулем, разъезжающего по малонаселенным пунктам с канистрой крови в багажнике? Да уж, глупее не придумаешь!