— Кажется, вы сомневаетесь, — произнес Саймон.
Он услышал, как Тамара встала, вышла из комнаты, но вскоре вернулась, поставила сумку Саймона на пол у изголовья кровати и открыла.
— Расскажите, что здесь есть, — попросила Тамара. — Это наперстянка?
— Я не заслужил подобного обращения ни одним своим поступком.
— Так это точно наперстянка?
— Да, для моего сердца.
— И не только вашего, полагаю. Это ж бомба замедленного действия! — Она бросила пузырек обратно в сумку, и тот, обо что-то ударившись, жалобно звякнул. Тамара вынула другую склянку, на этот раз с порошком. — А это еще что?
Саймон повернулся, чтобы получше разглядеть.
— Гриб.
— Грибочек? Интересно, для чего?
— Он усыпляет и обезболивает.
— Сколько ж надо такого порошка, чтобы убить человека?
— Совсем немного. Послушайте…
— Нет, это ты меня послушай, чертов извращенец! — Она подняла саквояж и швырнула в угол подвала. Саймон услышал, как в сумке что-то разбилось. — Я-то думала, ты какой-нибудь шаман! А ты оказался безумным маньяком. Боюсь даже представить, сколько людей попалось на твои…
— Тамара! — перебил ее Саймон громогласным голосом, эхо которого прокатилось по комнате. — Если вы желаете рассуждать о зле, которое якобы я воплощаю, продолжайте в том же духе. Вы ведь понимаете, что я не представляю угрозы в нынешнем состоянии. Коли я приехал, может быть, вы доверитесь мне и позволите помочь?
— Помочь? Да у меня нет ни одной здоровой клетки, все поражено раком! Впрочем, меня и самой уже нет! Я не человек, а огромная ходячая опухоль с лицом! Чем здесь поможешь?
— Нельзя убивать людей, даже если заранее получаешь их согласие, — сказал Саймон. — Ведь убийство — это тяжкое преступление. А следовательно, я совершаю преступления, и потому лучше скрывать свои цели. Я приношу безболезненную смерть во имя великой цели, Тамара, а потом, если считаю нужным, делаю так, чтобы никто не узнал правды. Я не оставляю следов, исполняю только то, что задумал, и то, о чем вы просите сами.
Она горько рассмеялась:
— Вы со всеми жертвами проводите душеспасительные беседы?
— Никто меня об этом еще не просил. А вы, став невольным свидетелем моей слабости, почему-то решили, что я могу вас оскорбить. Вы меня сами пригласили, Тамара. Пригласили для того, чтобы приобщиться к великой цели. Почему же вас удивляет выбор моих инструментов? Либо вы присоединяетесь к нам, либо нет! Только, что бы ни предпочли вы, все равно умрете, а я предлагаю выбор!
— Выбор смерти.
— Нет, нечто совсем другое! Осмысленный выбор!
На минуту Тамара замолчала, а Саймон лежал и сосредоточенно смотрел на потолок. Ему очень хотелось выдернуть все иглы из рук, но в первую очередь необходимо вернуть доверие женщины. Заменить ее некем. Осталась только она, а после нее Карл Смоутс в Тринити-Бей, а там и конец долгому пути.
— Давайте я сама все расскажу, — вымолвила наконец Тамара. — Вы приезжаете в дома, предлагаете людям безболезненную эвтаназию, а потом измываетесь над мертвыми телами. Так?
— Иногда, — признался он. — Я бы не сдержал обещания, данного всем страждущим, если меня в чем-то заподозрят или поймают на лжи. Разве это лучше?
Тамара на минуту задумалась. Саймон видел, что злость и неверие возвращают ее к тому состоянию, в котором она впервые к нему обратилась. Тамара снова принадлежит ему!
— Как вы собирались поступить со мной?
Он приподнялся на локтях, чтобы лучше ее видеть. Тамара сидела на стуле в другом конце комнаты, шаль туго стянута на груди.
— Я сделал бы для вас особый чай. Чтобы вы уснули. Потом я изучил бы ваше тело, чтобы быть уверенным, что оно совершенно…
— Совершенно?
— Да! Я писал вам, что только те, кто сохранил свое тело в первозданном состоянии, могут стать частью миссии.
— Мне удалили пятнадцать фунтов опухоли!
— Я имею в виду операции, связанные с человеческим тщеславием. Например, операции по удалению складок на животе или увеличению груди. Меня больше интересует тело в первозданном виде, каким его создал Господь. Так что ничего страшного, если вам удалили миндалины и… опухоли.
— А если в сердце установлен искусственный клапан?
Саймон сник.
— У вас в сердце искусственный клапан, Тамара?
— Нет, просто любопытно.
— Это, пожалуй, чересчур. Что еще хотите узнать?
Она заерзала на стуле, который скрипел намного тише, чем ее суставы.
— А что произойдет после чая?
— Я сделал бы еще и настойку. Для каждого случая она своя, всегда разная. Для вас мы попробуем смесь опиума с каким-нибудь ядом, чтобы сердце безболезненно остановилось.
— Что потом?
Саймон смотрел на Тамару, ожидая, что та вот-вот откажется, крикнет, что не желает ни о чем слышать, однако она не сводила с него требовательного взгляда.
— В вашем случае, Тамара, я хотел отделить руки и ноги от туловища.
Она пару раз моргнула и нервно усмехнулась:
— Правда? А как вы собираетесь сделать это?
— У меня в машине лежит разделочный нож. Я не держу его в сумке. Слишком длинное лезвие. — Саймон взглянул Тамаре прямо в глаза и понял, что ей нужны все подробности. — До того как начнется трупное окоченение, я выдерну ваши руки и ноги из суставов. Через связки и хрящи легче будет отделить конечности от туловища. А потом я отделю руки чуть ниже подмышечной впадины, а ноги — чуть ниже таза.
Она судорожно сглотнула.
— Что вы сделаете с моими руками и ногами?
— Я положу их в духовку. Все будет выглядеть так, будто это сделал сумасшедший. Так, как вы и просили.
С трудом Тамара поднялась с места и осторожно подошла к кровати.
— Тем не менее вы утверждаете, что не сумасшедший!
— Я не безумнее вас. Да, я сам страдаю, причиняя боль и становясь причиной смерти, но еще не сошел с ума.
Тамара стояла возле кровати, теребя рукой один из ремешков. Она просунула большой палец под стальную застежку, что удерживала его голень, и расстегнула. Саймон почувствовал, как ремень ослаб, а Тамара вытащила его из застежки. После этого она отстегнула другой ремешок, удерживающий бедро.
— Я бы хотел избавиться от игл в руках, — произнес он.
— Знаете, я ввела вам четыре пинты крови. Пришлось украсть их из банка крови в больнице. К счастью, я не боюсь, что меня уволят. — Тамара вытащила иглу из его руки и перекрыла доступ физиологического раствора. — Вы больше походили на покойника, чем на живого человека, когда я вас нашла.
Саймон огорчился при мысли о том, что его спасла кровь незнакомых людей.
— Мне не нужна помощь. Я должен идти дальше, рассчитывая только на свои силы.
— Иначе вы бы умерли, — просто сказала она. Он почувствовал, как из вены на руке выскальзывает пластический стент. — А сейчас будет не очень приятно.
Тамара просунула руку под простыню, и он почувствовал ее тепло на внутренней стороне бедра. Резким движением она выдернула трубочку с иглой из бедренной вены. Потом Саймон ощутил боль от выдернутого из уретры катетера. Возникло ощущение, будто все внутри горит огнем.
— Извините, — проговорила Тамара.
Как и все дома, в которых раньше побывал Саймон, жилище Тамары Лоуренс сияло чистотой. Ему так никогда и не удастся узнать, убирали ли в комнатах специально перед его приездом или смертельно больные люди хотели упростить себе жизнь. В любом случае Саймон ценил такое уважение, и не важно, к кому оно проявлено: к нему или к надвигающейся смерти.
У Тамары в доме, обставленном в спартанском стиле, все говорило о скромности и неприхотливости хозяйки. Из украшений на стене висели лишь старинные часы да картина над камином, и ни одного зеркала. Саймон сидел за пустым обеденным столом, поджидая, пока Тамара поставит на плиту чайник и присоединится к нему. Волосы, которые выпали у нее после не принесшего облегчения курса химиотерапии, отросли вновь, хотя, пожалуй, не отросли, а выросли заново. Теперь они стали мягкими, тонкими и совсем редкими. Их даже можно собрать в небольшой хвостик, не закрывавший шеи.
Саймон расставил на столе флакончики и принялся объяснять, в каком порядке собирается их применить, что почувствует больная и как скоро они подействуют. Когда Тамара швырнула саквояж на пол, разбились только бутылочки с вязом ржавым и беленой. Порошок белены Саймон использовал совсем в малых дозах, и теперь придется импровизировать и что-то придумывать, чтобы заменить это лекарство. Тамара осторожно перебирала флакончики и опять ставила их на стол.
— Когда вы приходите к людям, они уже готовы к встрече с вами?
— Большинство из них — да! — ответил Саймон.
— И они не боятся?
— Реакция бывает разной: одни пугаются, другие смиряются со своей участью, но есть и те, кто испытывает чувство облегчения.
— Это не про меня! Облегчением здесь и не пахнет! — Тамара расставила бутылочки по порядку и снова стала их изучать. — Мне нравилось жить, и это неплохо получалось. В моей жизни встретилась большая любовь, и я отдавала душу работе. Знаете, я ведь очень хорошо работала!
— Вы помогли многим людям.
— Да уж, онколог, больной раком, — горько усмехнулась она, — это ли не ирония судьбы! Слава Богу, не выбрала профессию, связанную со взрывчаткой. — Тамара опять рассмеялась и придвинула к себе первый флакончик. — Этот для чая?
— Верно, — сказал Саймон.
Тамара взяла бутылочку с собой на кухню, а он сказал, сколько положить в чашку снадобья и сколько налить кипятку. И вот она стоит возле двери на кухню, держа в руках чашку с заваренным чаем.
— Я бы хотела умереть в своей постели. Если можно, конечно.
Саймон проводил ее по коридору до спальни. Тамара поставила чашку на тумбочку и разделась, стоя к нему спиной. Он намеревался избавить ее от этой процедуры в благодарность за то, что она подарила ему возможность продолжить великую миссию. Однако она стояла по ту сторону кровати и от обнаженного тела исходило сияние как от светящегося изнутри драгоценного камня. Тамара повернулась лицом, и Саймон увидел выпирающие кости и темно-красные пятна, разбросанные по телу. Она взяла чашку и стала пить чай маленькими глоточками.