Малуф посмотрел вокруг: «Может ли кто-нибудь из вас предъявить документы, обосновывающие ваши претензии?»
«Нам не нужны никакие документы, — прорычала Хунцель. — Наши требования основаны на простом арифметическом расчете».
Малуф взглянул на Монкрифа: «А вы? Что вы можете предъявить?»
«Только некоторые расписки и квитанции — может быть, пару учетных ведомостей с указанием прибылей и расходов, связанных с представлениями, перечень инвентаря и несколько сценариев будущих программ. Впрочем, эти документы могут пролить свет на достойное сожаления финансовое положение труппы».
«Никто вас не просил проливать свет! — рявкнула Сиглаф. — Не наводите тень на плетень и заплатите все, что нам причитается!»
Капитан поднялся на ноги: «Могу дать только один совет: каждая сторона должна собрать всю имеющуюся у нее документацию — памятные записки, договоры, заметки о путевых расходах и все остальное, что может иметь отношение к делу — и тщательно подготовить как можно более подробный перечень предъявляемых требований. После этого мы сможем вернуться к переговорам — в любое удобное для вас время».
Сиглаф и Хунцель разочарованно поморщились и удалились к себе в каюту.
«Я — профессиональный антрепренер, известный изобретательностью и сценическими успехами. Я устраивал бесчисленные балаганные представления на фестивалях и ярмарках, не говоря уже о многом другом, но никогда не считал гроши и не вел бухгалтерские книги», — уныло развел руками Монкриф.
«Вам следует внимательно просмотреть все свои записи, — порекомендовал Малуф. — Одна цифра стóит десятка допущений и предположений».
Дальнейшим переговорам при посредничестве капитана воспрепятствовало неожиданное происшествие. Ночью неизвестные лица тихо и незаметно, как призраки, вынырнули из степных просторов. Собравшись у дальнего склада, они со знанием дела, быстро и бесшумно взломали дверь, вынесли тридцать два баллона с кейзиком и скрылись в высокой траве.
4
Проснувшись рано утром, Винго пошел прогуляться, захватив с собой камеру в надежде застать врасплох меренга, привлеченного любопытными запахами. Проходя мимо дальнего склада, стюард заметил признаки взлома, а также множество следов в смятой траве и удалявшуюся на северо-восток колею, оставленную колесами фургона.
Винго отчитался о своих наблюдениях перед Малуфом, и капитан поручил Мирону известить о происшедшем начальника космопорта.
Когда Мирон явился в управление Освига, тот поглощал завтрак — горячую кашу — запивая ее сладким чаем. Ситуация не требовала проявлять особый такт, и Мирон обошелся без вступлений: «Плохие новости! Кейзик стащили».
Освиг безразлично уставился на Мирона и неспешно поглотил остатки каши, после чего повернулся к радиофону.
Находясь рядом, Мирон слышал, как Докерль весело отозвался на вызов: «Слушаю!»
Голос Освига почти срывался от раздражения: «Вопреки моим указаниям, вы не поторопились и все еще не выехали в Палактус».
Докерль стал поспешно оправдываться: «Мы готовились в отъезду, но нам пришлось иметь дело с чрезвычайными обстоятельствами! Теперь все препятствия преодолены, и мы можем выехать с минуты на минуту!»
«Не трудитесь! — сухо сказал Освиг. — Лалланкары вас опередили. Кейзик пропал. Если вы не возражаете, позвольте мне критически отозваться о вашей безответственной склонности к бесконечным проволочкам — надеюсь, вы сами понимаете, что ваше поведение никоим образом не согласуется с заветами рыцарского пути!»
Когда Докерль дождался, наконец, возможности вставить замечание, он воскликнул: «Вместо того, чтобы обвинять меня в чем-то — то есть ни в чем, потому что я ничего не сделал — вы могли бы похвалить меня за предусмотрительность, так как я предотвратил бесполезную сумасшедшую гонку по степи! Тем самым я не только сэкономил время и деньги, но и позволил вам не оказаться в исключительно неудобном положении — но никакой благодарности от вас ожидать не приходится!»
Когда Мирон вернулся в салон «Гликки», капитан Малуф совещался с Винго и Шватцендейлом. Присоединившись к ним, Мирон с интересом прислушался к обсуждению.
«Никакого особенного риска нет, — говорил капитан, — а преимущества очевидны. Как вы думаете?»
«Нет возражений! — отозвался Шватцендейл. — Вполне осуществимый план».
«Я тоже так думаю», — поддержал его Винго.
«Тогда приготовьтесь — и за дело!»
Шватцендейл, Винго и Мирон спустили судовой автолет на утрамбованную траву. Забравшись в машину, они взлетели. Повсюду, до самого горизонта и за горизонт, простиралась бесконечная степь, ровная и одинаковая — если не считать неспешных волн, пробегавших по траве под порывами ветра.
Колея фургона лалланкаров вела на северо-восток. Автолет следовал над этой колеей на высоте примерно трехсот метров, и уже через полчаса впереди показался медленно бредущий караван из пяти вумпов — у каждого на широкой спине ютился небольшой коттедж с двумя верандами, спереди и сзади. Искусно изготовленные из бамбука крутые выпуклые крыши тримбелей были украшены прихотливо загнутыми вверх карнизами. На верандах никого не было — судя по всему, лалланкары отдыхали внутри, утомившись от ночных трудов праведных и последовавшей за ними пьянки.
Последний вумп каравана тянул за собой, на длинном веревочном канате, фургон, нагруженный баллонами с кейзиком.
Посоветовавшись на борту автолета, Шватцендейл, Винго и Мирон согласовали простую и прямолинейную стратегию.
Шватцендейл опустил машину так, чтобы она летела над самой травой, и приблизился к каравану сзади, почти уткнувшись носом в корму фургона. Мирон спрыгнул на смятую фургоном и вумпами траву, быстро обогнал фургон и перерезал канат острым ножом. Фургон остановился; конец каната упал на траву — громадное животное продолжало равнодушно тащить его за собой.
Мирон поспешил вернуться к автолету, пока какой-нибудь прыткий меренг не выскочил из травы и не схватил его за ногу.
Караван вумпов продолжал брести на северо-восток: лалланкары не заметили потерю своей добычи.
Шватцендейл связался с «Гликкой» и сообщил капитану о положении дел: «Судя по всему, лалланкары спят без задних ног! Их вумпы уже уходят за горизонт, вокруг все тихо и спокойно. Надо полагать, они не на шутку разозлятся, когда протрут глаза».
Уже через пятнадцать минут «Гликка» спустилась из неба и приземлилась у фургона.
Грузовой люк распахнулся, и баллоны переместили в трюм. «Гликка» воспарила над степью, вернулась в направлении Палактуса и опустилась на траву в полутора километрах от космического порта.
«Я не стал возвращаться в порт, — сообщил команде капитан Малуф, — потому что Освиг — человек с трудным характером и, кроме того, прирожденный рыцарь степей. Учитывая эти обстоятельства, я предпочел бы встретиться с ним здесь, а не у него в управлении».
Шватцендейл сомневался: «Ваши побуждения понятны — но придет ли Освиг к звездолету, если звездолет не идет к нему?»
«Посмотрим. В любом случае, теперь ты можешь заглянуть в портовое управление и пригласить Освига навестить нас на борту «Гликки»».
Как и ожидалось, Освиг упирался, но в конечном счете Шватцендейл уговорил его забраться в автолет и прилететь туда, где приземлилась «Гликка».
Малуф встретил Освига у трапа и провел его в салон. Они присели за небольшим круглым столиком в углу. Винго подал им чай и пирожные, но начальник космопорта игнорировал угощение.
«Зачем вы меня сюда привезли? Здесь ничего нет, кроме высокой травы! — возмущался Освиг. — Я привык заниматься делами у себя в управлении».
«Вот именно, — согласился Малуф. — Поэтому я и подумал, что будет лучше, если мы поговорим здесь».
«Как бы то ни было! Все это несущественно. Будьте добры объяснить назначение этого совещания».
«Прежде всего примите мои соболезнования по поводу пропажи баллонов».
Освиг пожал плечами: «Не беспокойтесь по этому поводу. Мы, рыцари Звездной Обители, невозмутимо выдерживаем удары судьбы. Что бы ни случилось, я продолжаю следовать по рыцарскому пути».
«Вас нисколько не огорчает кража баллонов?»
Освиг нахмурился: «Вы употребляете какие-то странные выражения. Само собой, я предпочел бы, чтобы кейзик распределялся уполномоченным должностным лицом — то есть мной. Тем не менее, как обычно, лалланкары умыкнули не принадлежащее им имущество. Теперь их вумпы бредут по степи к Девственному Роднику или в какое-нибудь другое популярное место отдыха. Там они обменяют кейзик и устроят оргию сибаритских безумств».
«К счастью, — отозвался Малуф, — я могу известить вас о том, что лалланкаров ожидают позор, гнев и разочарование, так как моя команда последовала за их караваном и отрезала канат, тянувший фургон с баллонами. Все баллоны — в трюме моего звездолета».
Некоторое время Освиг сидел молча, размышляя о сложившейся непредвиденной ситуации. Затем он проговорил, с трудом заставляя себя не нарушать правила вежливости: «И что вы теперь предлагаете? Надеюсь, кейзик будет передан тем, кому он принадлежит по праву?»
«Вполне возможно, — сказал Малуф. — В данный момент мы сами являемся законными хранителями этого груза, так как мы конфисковали его у безответственных грабителей. Тем не менее, на определенных условиях кейзик может быть снова передан вам».
«На каких условиях?» — ледяным тоном спросил начальник космопорта.
«Не буду играть с вами в прятки, — Малуф посмотрел Освигу в глаза. — Вы упомянули о том, что на складах Торквальских Низин пылятся сотни или даже тысячи готовых ковров».
«Кажется, я что-то такое говорил», — неохотно промямлил Освиг.
«Когда-нибудь эти ковры заплесневеют и сгниют. Какая это была бы потеря! Неужели вы хотите, чтобы сверкающие всеми цветами радуги шедевры исчезли навсегда, не послужив никакой полезной цели?»
«Хорошо вас понимаю — это была бы невосполнимая, трагическая утрата».
Малуф кивнул: «Пятьдесят или шестьдесят таких ковров могли бы послужить полезной цели, и никто никогда не заметил бы недостачи».