– А платье Калмыковой? Оно готово к примерке?
– Соколов сметал его вчера вечером.
– Один вменяемый человек из всей вашей компании! – резко проговорила Надежда, но уже через мгновенье пришла в себя. – Простите меня, Виктория. Я не должна была так говорить.
В ответ Виктория по-доброму улыбнулась:
– Просто тяжелый день.
– Здравствуйте, Надежда Алексеевна! – Калмыкова стояла перед зеркалом в сметанном платье.
– Добрый день. – Надежда притворила за собой дверь примерочной и спросила: – Ну как?
– Ткань красивая, остальное пока неясно.
– Это первая примерка, что здесь увидишь. Знаете, как говорят? Первая примерка – для закройщика.
– А вторая для клиента? – Калмыкова повернулась спиной к зеркалу и оглянулась назад: – Вот здесь что-то морщит. Не находите?
– Это потому, что вы повернулись. – Надежда взяла со стола зеркальце и вручила его Калмыковой. – А теперь посмотрите на себя, но только не оглядывайтесь.
Калмыкова изучила себя в зеркальце и, кажется, успокоилась.
– По-моему, не так уж плохо.
– А по-моему, очень хорошо. – Надежда прихватила парой стежков вытачку и пояснила: – Раствор вытачки маловат, но это не ошибка закройщика. Это из-за подвижной структуры ткани. В целом платье село удачно.
– Знаете, что я сейчас подумала… – задумчиво проговорила Ольга Петровна. – Столько лет у вас шью и не перестаю удивляться. В профессии закройщика так много тонкостей.
– Как и в любой другой.
– Нет, не скажите. По-вашему получается, что два платья из разных тканей, но по одной выкройке будут отличаться?
– В плане прилегания и посадки на фигуру, конечно, – сказала Надежда и удивленно спросила: – Вас это интересует? Как странно.
– А я любопытный человек. Люблю узнавать новое.
– Редкое качество по теперешним временам.
– Вопрос интереса к жизни, – заметила Калмыкова. – Хороша она или плоха, зависит от нас. Что, по-вашему, главное в жизни? В чем ее суть?
– Любовь… – непроизвольно обронив это слово, Надежда вдруг замолчала и потом уточнила: – Главное, чтобы тебя любили.
– Да-да… Понимаю, – улыбнулась Ольга Петровна. – Вы еще молоды.
– Любовь – это вечная категория.
– Жизнь быстротечна. С определенного момента она лишает тебя иллюзий.
– Но разве это не счастье – любить и быть любимым? – поинтересовалась Надежда.
– Только и всего? – улыбнулась Калмыкова. – Мне вспомнилась одна хорошая фраза: в этом мире можно искать все, кроме любви и смерти. Они сами тебя найдут, когда придет время.
Накалывая на булавки рукав, Надежда поежилась:
– Звучит очень мрачно.
– Так и живем. Строим какие-то планы, хотим заглянуть в будущее… А на деле не знаем, доживем ли до вечера.
– Вы это к чему?
– Разве не ясно? Да вы только посмотрите, что творится вокруг. Люди – хуже зверей.
– Вы про убийства? – Надежда чуть отступила, чтобы рассмотреть, как сел рукав. – Пожалуй, в чем-то вы правы.
– По улицам страшно ходить.
– Мне кажется, вы сгущаете краски.
– Не знаете, как идет следствие? Убийцу еще не нашли?
– По-моему, нет.
– И не найдут, – заметила Калмыкова. – Такая у нас полиция. Взятки брать умеют, а работать – нет.
– Ну, вот, – улыбнулась Надежда. – Начали за здравие, кончили за упокой. Не все полицейские взяточники. Среди них много порядочных, трудолюбивых людей.
– Вам виднее. У вас ведь, кажется, муж полицейский?
– Ну вот! Готово! – Надежда сделала все, чтобы уйти от этого разговора. – Примерка закончена. Следующую примерку назначит Виктория. Переодевайтесь, а я с вами прощаюсь.
Глава 24По ложному следу
Полная решимости, Надежда отправилась из примерочной прямиком в мужскую гостиную, где в ожидании примерки уже сидел Шелегеда.
Увидев ее, он быстро отвернулся. Потом, словно презирая себя за малодушие, продемонстрировал избитое, в синяках, лицо:
– Пришли полюбоваться?
– Пришла поговорить. – Надежда уселась рядом. – Вы знаете, что Астраханский сидит в следственном изоляторе?
– Конечно, знаю. Я сам его туда посадил. Собственноручно написал заявление. Остальное сделали мои адвокаты. – Он криво ухмыльнулся: – В том числе Фридманович.
– Прошу вас… – проговорила Надежда, – заберите свое заявление.
– Ничего себе! Да будет вам известно, ваш зверюга избил меня в моем же кабинете. Пока бежали охранники, он многое успел сделать. – Шелегеда снова продемонстрировал свои синяки. – Я-то думал, что он, как цивилизованный человек, пришел поговорить, уделил ему время… А он с порога бросился на меня с кулаками.
– Вы знаете, за что Лев вас избил…
– За розыгрыш с дэпээсниками? На это мог обидеться только дебил.
– Лев заступился за меня. Согласитесь, невесело встретить вас ночью в собственном кабинете или найти в багажнике машины сумку с кокаином.
– Я же сказал, в сумке была сахарная пудра! Але! Донт андестенд?
– Это был жестокий розыгрыш, да еще в мой день рождения. В последнее время ваши действия по отношению ко мне приняли агрессивный характер. Не находите?
– Агрессия? Это не про меня! Креатив, изобретательность, фарс. Выбирайте определение. Меня устроит любое из трех.
– Но мне было страшно, – сказала Надежда.
– Вот только не считайте меня терпилой, а вашего зверюгу – героем. Как известно, те, кого бьют, считают побои бессмысленным варварством. Тот же, кто бьет, – справедливыми и наполненными глубочайшим смыслом действиями. Чем бы ни руководствовался ваш Астраханский Лев, я не разделяю его позиции и не отзову заявление.
– Он очень мне дорог, поймите! И если его посадят в тюрьму…
– А его обязательно посадят, как же иначе, – пообещал Шелегеда.
– Вы играете людьми как игрушками. Это бесчестно.
– Не вам учить меня жизни. Сначала разберитесь в своей. Вы – женщина за тридцать, а у вас до сих пор нет семьи. Вот где проблема.
– Отеческие нравоучения идут вразрез с вашим образом жизни, – зло проговорила Надежда. – Вы – злой, жестокий, эгоистичный человек.
Шелегеда с улыбкой отстранился и оглядел ее с ног до головы:
– Такой вы мне нравитесь больше: злой и дерзкой, а не ревой-коровой. Мы с вами были бы классной парой.
– Если бы вы не были нашим клиентом… – Не договорив, Надежда встала и направилась к двери.
– То что?! – крикнул ей в спину Шелегеда.
Надежда на ходу показала ему средний палец, и он разразился гомерическим хохотом.
– Как ты мог! – крикнула Надежда, когда Фридманович ответил ей по телефону.
– О чем ты, Наденька? – как ни в чем не бывало спросил он.
– Ты знал, что Лев арестован! Знал и молчал! Участвовал в этом деле и не позвонил мне!
– Ты взрослая женщина, и тебе известно слово «конфиденциальность». Не так ли?
– К черту конфиденциальность! К черту тебя с твоими адвокатскими принципами! В конце концов, я для тебя не чужой человек.
– Вот как запела… – обидчиво проронил Марк. – А когда я стучался к тебе ночью, я был чужим?
– Давай не будем препираться. Скажи, что можно сделать для Льва? Как вытащить его на свободу? Может, заплатить за него залог?
– Пойми, Наденька, человек, на которого я работаю и который платит мне деньги, хочет, чтобы Лев остался в тюрьме. В любом случае Шелегеда заплатит больше, чем ты.
– Что же делать? Ты мой юрист. Помоги.
– На это я не подписывался. Я выполнил твою просьбу, решил вопрос с договором. А вот ты мою просьбу не выполнила. Мяч находится на твоей стороне.
– Любовь не покупают за услуги. Ты это знаешь.
– А я готов заплатить.
– Какой бред ты несешь!
– Я несу радость, Наденька. Радость и спокойствие несу в твою жизнь. Только согласись, и мы будем счастливы.
– Говорить об этом сейчас, когда Лев в тюрьме, – это цинично.
– А я считаю, это удобно. Давай решим наши вопросы, пока никто не мешает. Можно, я приду к тебе вечером?
На этих словах Фридмановича Надежда бросила трубку. И не потому, что кончились аргументы, а потому, что ее душили слезы обиды.
– Надежда Алексеевна, – тихо, словно извиняясь, заговорила Виктория. – Журнал регистрации примерок за прошлый год вам больше не нужен? Положу его на место?
– Нет-нет, подождите… – остановила ее Надежда. – Дайте его сюда, мне надо кое-что посмотреть.
Она налила себе чаю, взяла журнал и расположилась в дальнем углу гостиной. Предупреждая подступившие слезы, посмотрела в окно, потом открыла журнал регистрации на июльских записях прошлого года. Пробежав их глазами, остановила взгляд на одной. Убедившись в том, что это не галлюцинация и она не ошиблась, беспокойно обернулась и отыскала глазами Викторию.
– Идите сюда! Быстро!
Виктория тотчас подошла и спросила:
– Что-нибудь случилось?
– Припомните, что вы мне сказали, когда проверяли записи?
– Я сказала, что в указанное время никого из мужчин-клиентов у нас не было, один Фугенфиров.
– А что сказали про женщин? Помните?
– В это время на примерку приходила заказчица Балыкова. Разве не так?
Надежда ткнула пальцем в журнал:
– Читайте!
– Примерка на двенадцать часов… Закройщик Соколов… Клиент – Калмыкова.
– Видите, что тут написано? Кал-мы-кова! Понятно?
– Ну, ошиблась, с кем не бывает, – улыбнулась Виктория. – Я постоянно путаю этих двух клиенток. Калмыкова – Балыкова, очень похоже. И потом… – Она смущенно опустила глаза. – Вы тогда заговорили про беременность, и я растерялась.
– Господи, ну как же так можно?.. – Надежда отшвырнула журнал, вскочила с кресла и со всех ног бросилась к Протопопову.
Влетев без стука на склад фурнитуры, она выпалила:
– Иван Макарович! Простите! Я пустила вас по ложному следу. Одновременно с Фугенфировым в ателье была не Балыкова, а совсем другая заказчица!
– Кто? – строго спросил он.
– Ольга Петровна Калмыкова.
– Сколько ей лет?
– Шестьдесят или больше.
– Что еще известно о ней?