– Она одинокая, детей у нее нет.
– Калмыкова сама об этом рассказывала?
– Да.
– Ее адрес?
– Я уже говорила, таких данных у нас нет.
– Кто она по профессии?
– Сказала, что врач.
– Что еще? – Протопопов на ходу записывал что-то в блокнот.
– У нее есть внучатая племянница, о которой она заботится. Девочка – сирота и весь год содержится в школе-пансионате.
– Не в той ли, что за Балашихой? – спросил Протопопов и недовольно поморщился: – Детдом для ненужных детей состоятельных родственников.
– Там сейчас работают Карклиня и Соколов. Мы заключили договор, шьем для них школьную форму.
– Фамилию девочки знаете?
– Нет. Ольга Петровна не назвала.
– Что же делать… – задумчиво проронил Протопопов. – Нам нужно ее найти.
– Кого?
– Девочку.
– Зачем? – удивилась Надежда.
– Дети – народ простодушный. Пока мы выясняем, кто такая Калмыкова, кто-нибудь из ваших закройщиков мог бы ее расспросить.
– А это законно?
– Бог с вами, Надежда Алексеевна! Поболтать с ребенком о бабушке – что в этом плохого?
– Тогда мне нужно позвонить Соколову.
– Лучше звоните Карклине. Она хоть и мало похожа на женщину, а все-таки в юбке. Так будет спокойнее.
– Карклиня очень немногословная.
– Будем довольствоваться малым. – Протопопов снова взялся за свой блокнот. – Значит, вы говорите, Калмыкова Ольга Петровна?
– Да.
– И ей…
– Больше шестидесяти.
– По крайней мере, она москвичка?
– Скорее всего – да.
– Это не ответ.
– Другого у меня нет, – сказала Надежда. – Так я иду звонить Карклине?
– Идите. О результатах доложите.
– Но я не ваша подчиненная. Вы, верно, забылись, – упрекнула она Протопопова.
И он ответил:
– Считайте, я вас мобилизовал.
Глава 25Ложь
Закройщики Соколов и Карклиня вернулись из школы-пансионата поздно вечером. В ателье к тому времени оставались только Надежда и охранник, если не считать Протопопова и членов следственной группы.
Как только охранник увидел машину Соколова, сразу же позвонил Надежде:
– Они уже здесь.
– Иду!
Сбежав по лестнице, Надежда пересекла темную гостиную и в вестибюле столкнулась с Карклиней. Перехватив кофр с образцами, спросила:
– Здесь все?
– Остальное несет Соколов, – ответила та.
Они уже развешивали образцы на вешалках в закройной, когда туда вошел Соколов. Он положил на стол второй кофр и сказал:
– Докладываю о результатах примерок. В целом все прошло хорошо. Из ста двадцати младших школьниц только четыре не вписались в стандарт. Для остальных можно шить серийно.
– Четверо из ста двадцати – это… – Надежда прикинула в уме, но Вилма Карклиня посчитала быстрее:
– Примерно три с половиной процента от общего количества школьниц.
– Ну что же, – довольным голосом проговорила Надежда. – Если и завтра будет такой же результат, мы справимся с ситуацией.
– Образцы больших размеров готовы? – осведомился Валентин Михайлович.
Надежда указала на стеллаж:
– Все упаковано в кофры. Завтра действуем по той же схеме: утром охранник погрузит образцы в багажник, и вы с Тищенко поедете в школу-пансионат. Справитесь за день?
Соколов уверенно кивнул:
– Конец учебного года. Надо успеть.
– Тогда – до завтра. Отдыхайте, Валентин Михайлович.
Простившись с Соколовым, Надежда посмотрела на Карклиню:
– Идемте ко мне в кабинет, там и поговорим.
– Давайте лучше в гостиной.
Они прошли в дамскую гостиную и устроились в креслах. Первой заговорила Карклиня:
– Если бы не спешка, я бы вам отказала.
– А в чем разница?
– Когда вы позвонили, я проводила примерки, и мне было некогда вам возражать.
– Видите, как все удачно вышло, – улыбнулась Надежда.
Но Карклиня не разделяла ее оптимизма:
– Имейте в виду, что я – закройщик мужского костюма, а не шпион.
– Впредь буду иметь в виду, – покладисто согласилась Надежда. – Теперь, пожалуйста, расскажите, что удалось узнать. Вы говорили с девочкой?
– Да, говорила.
– Как вы ее нашли?
– По вашему совету обратилась к директору и упомянула Калмыкову. Она назвала имя ее внучки. Девочка учится в третьем классе, я делала ей примерку.
– Как ее зовут?
– Эрна Берзиня.
– Латышка?
– Я представилась, и девочка заговорила на латышском.
– Это неожиданно… – проронила Надежда. – Что она рассказала?
– Вы же понимаете, что я не могла расспрашивать. На примерке присутствовала ее классная дама.
– Значит, ничего не узнали?
– По счастью, мы говорили на латышском. Эрна – гражданка Латвии. В Россию переехала недавно. Русский знает плохо, поэтому была очень рада поговорить со мной на родном языке.
– Она сирота?
– После смерти матери ее забрала Калмыкова. Они – дальние родственники.
– Что еще?
– Это, пожалуй, все. – Помолчав, Вилма Карклиня заметила: – Но вы предоставили мне некорректные данные.
– И в чем я ошиблась?
– Имя Калмыковой – Илга, а отчество – Петерсовна. А никак не Ольга Петровна.
– Вы шутите? – оторопела Надежда.
– Мне не до шуток. Я устала и очень хочу домой.
– То есть вы хотите сказать…
– Эрна ясно дала понять, что ее бабушку зовут Илга Петерсовна. Не знаю, почему эта женщина представляется Ольгой Петровной. Возможно, потому, что для русского слуха так привычнее.
– Значит, Калмыкова – латышка? Вы уверены?
– Я с ней не знакома, но они с девочкой кровные родственники.
– Вот так поворот…
– Мне можно идти? – Карклиня поднялась на ноги, давая понять, что полностью исполнила неприятное для нее поручение и больше никому ничего не должна.
– Да-да, Вилма… Идите.
Прежде чем пойти к Протопопову, Надежда решила собраться с мыслями и переварить поступившую информацию. Первое, о чем она подумала, это то, что Калмыкова может оказаться той самой Илгой из рассказа Агапова. Процент случайного совпадения при таком раскладе равнялся нулю. Но окончательно все станет ясно только после того, как Протопопов выяснит всю подноготную Калмыковой.
С этими мыслями Надежда и отправилась к Протопопову. Он был еще на своем рабочем месте, на складе фурнитуры.
Войдя туда, она сразу выдала:
– Калмыкову зовут Илга Петерсовна, а не Ольга Петровна.
– Откуда такая информация? – Иван Макарович оторвался от бумаг.
– От внучатой племянницы. Девочку зовут Эрна Берзиня. Она говорила с Карклиней по-латышски. Калмыкова и Эрна кровные родственники.
Помолчав, Протопопов поднялся с кресла и подошел к Надежде.
– Понимаете, что это значит?
– Конечно, понимаю. Она – та самая Илга.
– Выходит, это ее встретил Фугенфиров в вестибюле вашего ателье?
– Выходит, что так.
– Теперь я понимаю, почему мы ничего не нашли на Ольгу Петровну Калмыкову. Из пятнадцати возможных кандидатур – ни одного совпадения.
– Ищите Илгу Петерсовну Калмыкову.
– Или Илгу Петерсовну Лиепиню. Кажется, в такую женскую форму трансформируется мужская латышская фамилия Лиепиньш?
– По аналогии с Карклиней – да, – сказала Надежда. – А почему вы думаете, что в таком возрасте у нее могла остаться девичья фамилия? Скорее всего, она вышла замуж за Калмыкова и поменяла ее.
– Может, и так. Только я, уважаемая Надежда Алексеевна, слишком хорошо знаю людей. Кто врет в малом, тот соврет и в большом. Ну что же… – Протопопов надел пиджак, – пойду-ка я домой. Завтра предстоит трудный день.
Сообразив, что и ей пора уходить, Надежда, тем не менее не тронулась с места. Перегородив собой дверь, она спросила взыскательным тоном:
– Виделись со следователем по делу Льва?
– Перенесли встречу на завтра. А что?
Надежда закрыла глаза и на несколько мгновений умолкла. Потом, совладав с собой, заговорила, тяжело роняя слова:
– Перенесли встречу. Конечно… Вам торопиться некуда… Это же не вы сидите в тюрьме… Не вы ждете помощи… Не вы считаете дни… Как вам не стыдно?
– А вы, милая барышня, не стыдите меня! Я свои обещания всегда выполняю. Со следователем не встретился только потому, что он был занят. И чтобы вы успокоились, скажу, что к этому делу я подключил всех, кого только мог.
Всю дорогу до дома Надежда прокручивала в голове разговор с Протопоповым. Чувствуя себя виноватой, она тем не менее винила его в промедлении. Уже несколько дней Лев Астраханский оставался в СИЗО. Но даже это было не самым страшным. Ее пугала отдаленная перспектива. Воображение рисовало мрачные сцены тюремного быта и опасности, которые подстерегали сидельца. В особенности если тот – бывший оперативник.
С такими мрачными мыслями Надежда подъехала к дому. Заперев на автомате машину, она зашагала к подъезду, но ее позвал женский голос:
– Надежда!
Она обернулась и, к своему вящему удивлению, увидела мать Фридмановича, высокую худощавую женщину с волосами, убранными в лаконичный пучок. Лицо ее было немолодым и морщинистым, однако старела она красиво и выглядела элегантной. Эмилия Исаковна была одета в бежевое платье, которое украшала драгоценная брошь. На ногах – мягкие, телесного цвета лодочки с обязательным каблуком в шесть сантиметров. Ниже или выше мать Фридмановича не носила.
– Здравствуйте, Эмилия Исаковна. Вы ждали меня? – проговорила Надежда.
– Разумеется, вас.
– Но мы не виделись много лет. Надеюсь, ничего не случилось?
– Мне нужно с вами поговорить. – Эмилия Исаковна огляделась в поисках лавочки.
– Можем подняться ко мне, – без особого энтузиазма предложила Надежда.
– На это я не рассчитывала, но в вашем дворике решительно негде присесть.
– Идемте. – Надежда открыла входную дверь и пропустила Фридманович в подъезд.
Пока они поднимались в лифте, Надежда обеспокоенно вспоминала, в каком состоянии после ее ухода осталась гостиная, и это неведение окончательно отравило «радость» встречи с несостоявшейся свекровью.