– Теперь я хотя бы понимаю, зачем ты дома вел дневник, – выслушав объяснение Домового, кивнул Кот, – и сколько мы ему должны?
– С каждого по истории, – подал голос Лесополосый, – вас двое, значит, две истории, будьте добры.
– А с меня-то за что? – возмутился Кот.
– Вообще-то да, – вступился за друга Домовой, – он, между прочим, сам пострадал, так что получается, что ты ему тоже должен.
– А я здесь причем? Вот если бы он в лесополосе от зайца в нос получил, то да, это была бы моя вина, а за поле я не отвечаю.
Голос Лесополосого звучал неуверенно и этим тут же воспользовался Кот, продолжив наступление.
– А Сплюшка на меня за что напала? За то, что я своего друга спасал? С каких это пор спасение друга считается зазорным? Так что с нее тоже история за бесцеремонное нападение на другоспасающего. Или другоспасителя даже, – добавил он, решив, что второй вариант будет звучать солиднее.
– Эй, рыжий, ты вообще-то сам на меня напал и другоспасителем в той ситуации была как раз Сплюшка! Так что история с тебя.
– Но Кот не собирался на тебя нападать, – вставил слово Домовой, – он же просто перепутал тебя со мной в темноте, а ночная путаница нападением не считается ни по каким законам.
– Но она не умеет рассказывать истории, – неуверенно произнес Лесополосый, растерявшись от такой юридической подкованности Домового.
– Значит, ты за нее расплатишься, – напирал Кот, – и за похищение моего друга тоже ты нам должен.
– Но это же я ей сказал, чтобы она его не трогала! – возразил Лесополосый.
Со стороны могло показаться, что этот спор сейчас приведет если не к драке, то к взаимным обзывательствам точно, но это был обычный торг, тягу к которому необычные существа тоже позаимствовали из нашего мира. Никто не хочет расставаться с двумя историями, если можно рассказать только одну, а если у должника еще и подвешен язык, то может случиться так, что сам пострадавший окажется должен одну, а то и все две истории. Все как у людей.
После непродолжительной, но ожесточенной дис-куссии на повышенных тонах трое решили, что Кот и Домовой должны Лесополосому одну историю за ночлег (Кот хотел оспорить и эту услугу, так как на земле было жестко спать, но Домовой убедил его этого не делать хотя бы из вежливости), а Лесополосый должен расплатиться с друзьями за доставленные Сплюшкой неудобства так же одной историей. В нашем мире такая ситуация разрешилась бы обычным взаимозачетом, но в обществе леших, домовых и кикимор так не принято, потому что глупо не слушать историю тогда, когда ее можно послушать.
Посоветовавшись, Кот и Домовой выбрали подходящую историю и приступили к рассказу, но слушать ее было совершенно невозможно, потому что звучала она вот так:
– Однажды я сидел на холодильнике, а Кот лежал на подоконнике…
– Вообще-то, я тогда лежал на полу, а ты стоял под столом.
– Нет, это было в другой раз, а тогда ты точно лежал на подоконнике. Еще и лапу свесил.
– Ну и что? Мне нельзя лапы свешивать?
– Ладно, пусть будет так. Он лежал на полу, а я стоял под столом. И он мне говорит…
– Нет, ты мне не ответил – мне нельзя лапы свешивать или что?
– Да можно, я просто уточнил, чтобы наш друг Лесополосый представил все в подробностях, к тому же ты сам сказал, что лапу свешивал в другой истории. И вот, значит, он мне и говорит: «Ох уж этот ноябрь…»
– Прям вот так и сказал? «Ох уж этот ноябрь»? Не припоминаю, чтобы я говорил именно «Ох уж этот ноябрь».
– А как ты сказал?
– Я сказал: «Что же это за ноябрь?». Вот как я сказал.
Поначалу слушать эту историю было совершенно невозможно, потому что друзья перебивали друг друга через слово. Лесополосый хотел было отказаться от такой оплаты, но к середине рассказа они перестали спорить и даже стали дополнять друг друга описаниями интересных подробностей. Не думаю, что читателю будет интересно услышать эту историю в том виде, в каком она была рассказана – со всеми внезапными восклицаниями, перебиваниями и недовольным цоканьем языком, поэтому я перескажу ее, убрав из нее все лишнее и ненужное.
Глава двенадцатая,в которой пересказана история Домового и Кота без внезапных восклицаний, перебиваний и недовольных цоканий языком
– Ох уж этот ноябрь… – многозначительно протянул Кот и, спрыгнув с подоконника, прижался левым боком к теплой батарее.
По другим данным он сказал не «Ох уж этот ноябрь», а «Что же это за ноябрь?», но узнать это наверняка уже не представляется возможным, поэтому дотошный читатель сам может выбрать фразу, какая ему больше нравится.
– Что ты там снова недовольничаешь? – свесил Домовой взъерошенную голову с холодильника.
– Щто ти тям снёва нидавольничаишь? – передразнил его Кот и подставил к батарее правый бок. – Так ведь и почки можно застудить… Что это вообще за месяц такой? Ноябрь. Кто его только придумал?
– Никто его не придумывал. Он всегда был.
– Как это – всегда был? Нас с тобой не было, а он был?
– Ну да, – пожал плечами Домовой.
– Так не бывает. Кто-то же должен был его придумать, чтобы он появился? Выходит, что кто-то, кто его выдумал, был до него. А это значит, что ноябрь был не всегда.
Коту с трудом давался навык построения логических цепочек, но в этот раз он справился с задачей блестяще, заставив Домового задумчиво поскрести подбородок.
– А как же тогда все жили без ноября? – после недолгого раздумья подал он голос с холодильника.
– Наверное, гораздо лучше, чем с ним. Что в нем хорошего? Не осень, но и не зима. Ни то, и даже ни сё. Слякоть, серость и мрачные мысли о будущем.
С этими словами Кот сел на пол, раскинув задние лапы в стороны, и оперся о батарею спиной, блаженно закатив глаза.
– Вот кому он нужен, этот ноябрь? Тебе нужен?
Домовой не нашелся, что ответить и лишь неопределенно повел головой из стороны в сторону.
– И мне не нужен. А значит, что никому не нужен. Но все терпят! Молчат и терпят! Вместо того, чтобы сказать: «Братцы! Давайте уже отменять этот ноябрь! Пусть лучше вместо него еще один июль будет!» Нет, все будут терпеть, – разочарованно махнул лапой Кот.
– А может, кому-то июль не нравится! – справедливо заметил Домовой. – Жарко, мухи летают, пыль… А ты еще один приплюсовал. Вряд ли он обрадуется такому двойному счастью.
– Кто – он?
– Ну… Кто-то.
– Ну кто?
– Да никто! Я, например.
– «Например» или ты?
– Я.
Кот удивленно приоткрыл правый глаз.
– Тебе не нравится июль?
– Допустим, не нравится.
– Так «допустим» или…
– Ой, все, отстань. Нравится мне твой июль, нравится. Успокойся.
– Выходит, что ты не против того, чтобы их было два?
– Не против, – отмахнулся Домовой.
– Но тогда нужно ноябрь отменять. Ты за?
– Да как ты его отменишь-то? Нельзя просто так взять и отменить ноябрь.
– Почему это нельзя? Мы что, не хозяева собственных судеб? Кто-то будет диктовать нам правила и говорить – что можно, а что нет? Нетушки, я на такое не подписывался! Почему я должен терпеть, если мне что-то не нравится? Вот если ты сядешь на иголку, ты что сделаешь?
– Встану и уберу ее.
– Вот и я сейчас встану и уберу ноябрь.
Кот действительно оторвался от батареи и вскочил на лапы.
– Как же ты его уберешь, если не ты его придумывал? – хмыкнул Домовой.
– Значит, нужно найти того, кто ноябрь придумал и заставить раздумать его обратно! – заявил Кот.
– Песня та же, поет она же… – вздохнул Домовой. – Мы же не знаем, кто его придумал. Он еще до нас был. Все, Кот, выходит, что придется смириться. Да и не такой уж он и длинный, этот ноябрь. Потерпи всего тридцать дней, а потом уже и зима начнется.
– Как это можно терпеть? – взвыл Кот и снова запрыгнул на подоконник. – Посмотри на улицу! Что там творится! Дождь холодный, грязь везде, небо серое, листьев на деревьях уже нет почти. Посмотри! Даже наш забор завалился от такой тоски.
– Он еще в прошлом году завалился.
– Так в ноябре же!
Домовой принялся загибать пальцы, бесшумно шевеля губами.
– Да, в ноябре, получается.
– Вот я тебе об этом и говорю! Ноябрь убивает нас! Посмотри, как он подкрадывается. В прошлом году завалил забор, а в этом что? Стену дома завалит? Или сразу крышу?
Кот нервно задергал хвостом из стороны в сторону, презрительно поглядывая на уличный пейзаж сквозь стекло.
– Всё! Хватит терпеть! Не будет больше никаких ноябрёв… ноябр… ноябрей! Объявляю июль! Баста, котики!
Речь Кота прозвучала так утверждающе и проникновенно, что Домовой свесился с холодильника и с интересом взглянул в окно, в надежде увидеть, как на небе растворяется серая пелена, сквозь которую на мокрую землю ложатся лучи жаркого летнего солнца. Но ничего не произошло. Небо не расступилось, а дождь припустил еще сильнее.
– Что-то не очень-то там и июль, – тихо произнес Домовой, глядя на Кота.
– Сам вижу, – злобно огрызнулся тот и ударил лапой по стеклу. – А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что это ты во всем виноват! Ты только говоришь, что за меня, а на самом деле против! Просто боишься в этом признаться. Да-да, знаю я таких… Ты трус, понял?!
– Да ничего я не боюсь! Чего мне бояться-то?
– Тогда говори – ты за июль или за ноябрь?
– Отстань.
– Говори! Июль или ноябрь? – распушил шерсть Кот.
– Да я вообще…
– Июль! Или! Ноябрь!
– Ну… Сердцем я, конечно, за июль, но головой понимаю, что ноябрь никуда не денется, как бы мы этого ни хотели.
– Вот я и говорю – трус ты и предатель! Поэтому награждаю тебя своим презрительно-ироничным взглядом и оставляю в позорном одиночестве. Выполнив обещание, Кот спрыгнул с подоконника и, гордо задрав хвост, прошествовал к двери.
Весь день Кот и Домовой не разговаривали. Лишь вечером, когда Домовой перебрался с холодильника в кладовку и, замотавшись в старый шарф, решил лечь спать, входная дверь скрипнула и в приоткрывшейся щели показалась морда Кота. Немного помявшись на пороге, он вошел внутрь и запрыгнул на полку.