Всё ещё держась на руки, они медленно пошли в сторону подъёмника.
– Значит, – сказал Ульм, – если богатой семьи и связей нет, на хорошую работу можно не рассчитывать? Это ты имеешь в виду?
– Ну, может, стоит веселей на всё смотреть. – Кажется, после поцелуев у неё здорово поднялось настроение. – Ты же сам сказал: есть ещё и тесты, и всякое такое. Учёба – она не просто так. Я в прошлом году встречалась с одним парнем из кропарей. Он рассказывал, что работу выдавали как раз по итогам учёбы. Кто старался и показывал хорошие результаты на тестах, получал работу получше. И ты знал, что препараторы при дворе бывают? Не все, те, кто лучше всех служит. За четыре срока службы вообще титул положен, слышал о таком? Ну, ястребам и охотникам. Кропарям и механикерам надо пять оттрубить.
– Пять сроков службы, – повторил Унельм. Ему трудно было поверить, что кто-то может вынести столько – и вообще добровольно на это пойти. – И что, часто такое случается?
– Не думаю, – легкомысленно отозвалась Лудела. – Да и кому нужен титул, тем более после стольких сроков, а? Тут один бы продержаться.
– Ты очень спокойно говоришь об этом. – Её в рука в его руке была прохладной и не дрожала.
Они ступили на платформу вместе с десятком других пассажиров, и медленно тронулись вниз. Лапы васок задвигались слаженно, легко. Сотни, тысячи лап. Каждая была добыта ястребом и охотником. Каждого из них отправлял в Стужу кропарь. Каждую лапку сделал препаратом механикер.
– Зачем волноваться? – спросила Лудела неожиданно серьёзно, и этот тон не вязался с её прежним поведением. – Всё равно ничего не изменить. К тому же… Ты, верно, думаешь, что все, кто живет в столице, осыпаются золотом и едят всё только на сливочном масле. Так это не так.
– Прости, – ему действительно стало неловко. – Если тебе показалось… Я ничего такого не имел в виду. Я понимаю, что тебе тоже, наверное, нелегко… Ты скучаешь по близким, но…
– Не по кому скучать, – отрезала она и стрельнула в него хитрыми светлыми глазами. – Давай не будем грустить, ладно? Погрустить мы, может, ещё успеем. Учёба начинается ещё не теперь. До того – давай веселиться?
– Давай, – согласился он и покрепче прижал её к себе.
И они веселились, хотя Ульм не думал, что страх перед будущим позволит ему по-настоящему веселиться.
Лудела, в отличие от Хельны, ничего не боялась, не вызывала в нём чувства вины – и ничего от него не ждала. Она не была похожа на девушек, с которыми ему посчастливилось быть в Ильморе. Там всё было робко и украдкой – потому что все знали друг друга и, отдаваясь ему или даже позволяя много меньшее, любая боялась кривотолков даже больше возможных последствий. Это могло показаться абсурдным жителю большого города – но в Ильморе имело смысл.
Луделе, видимо, было плевать на слухи. Она не рассказывала Ульму о своём доме и семье; у неё была гладкая кожа и упругая попка – а хитрые глаза разгорались, как пламя, когда им удавалось уединиться в одной из комнат общежития.
Такие встречи, само собой, не поощрялись – но и прямого запрета на них не было.
Здорово оказалось быть с девчонкой вот так, без опаски и запретов – хотя Унельм, конечно, ничего не рассказывал о Луделе в письмах, которые относил на почту каждый день. Он знал, что их возят на поезде в Ильмор лишь дважды в месяц, вместе с остальным грузом, но его это не смущало. Родителям наверняка приятно будет получить сразу много писем – будто дневник его жизни здесь, который он вёл для них.
Только вот дневник этот получался однобоким – если бы неизвестный исследователь из будущего судил по нему о ситуации, в которой оказался Ульм, он бы ничего не понял ни про препараторов, ни про службу. В письмах всё это упоминалось вскользь, а опасности как будто не существовало – зато Унельм много писал об архитектурных красотах города, чудесах Парящего порта, ленивой морде быка в Зверосаду.
С Луделой они ни о чём опасном тоже не говорили – разве что пару раз, мельком.
Однажды, например, когда они лежали, приятно обессиленные, тесно переплетясь руками и ногами, на его узкой постели, рассчитанной на одного, Лудела вдруг спросила, глядя в потолок:
– Ты когда-нибудь думал о военной службе?
– В смысле? – Он и вправду не понял, что она имела в виду. Военной службы в Кьертании не существовало – и не могло существовать.
– В смысле, если бы не было Стужи, всем в Кьертании, наверно, пришлось бы проходить эту самую службу – а может, и на войне сражаться. – Она заворочалась у него под рукой, устраиваясь поудобнее. – Но до нас никому не добраться, а значит, армия в том смысле, в каком она есть в других странах, там, за границей, не нужна.
– Охранители есть…
– Охранители – да, но это не то. – Лудела помолчала, морщась, как всегда, когда она обдумывала какую-то мысль. – Я просто думаю: из-за Стужи есть препараторы, так? И их служба очень даже похожа на военную. Но не всякий человек может стать препаратором. Получается, если бы не мы, всем пришлось бы проходить службу? Хорошо бы это было или плохо? Я думаю, что…
Унельм перестал слушать – и в качестве извинений за то, о чём она не могла знать, покрепче прижал её к себе, уткнулся носом ей в макушку.
Под мерное течение её голоса он думал об отце, маме, Хельне – её лицо быстрее, чем он ожидал, начинало стираться из памяти, Гасси – вот чьё лицо никакому времени не дано стереть, парителях – он купил книгу о самых знаменитых паритерах и прочёл уже до середины, Сорте, Миссе… Ему любопытно было, как они осваиваются в городе, началось ли уже их обучение. За прошедшую неделю он пару раз подходил к их общежитию, но не решился зайти внутрь.
За завтраком и ужином он видел других рекрутов; со многими они стали узнавать друг друга в лицо, здороваться и робко улыбаться при встрече. Кажется, некоторые уже держались небольшими группами, но над такими витал дух неуверенности. Никто не знал, что ждёт их дальше, не придётся ли им вскоре разделиться – и даже самые потерянные должны были понимать, что сближаться с кем-то здесь и сейчас неразумно и несвоевременно.
Ульм с Луделой, не сговариваясь, приходили в столовую порознь – и уходили так же. Её мотивов Ульм не знал, но подозревал, что ей, может, тоже не хочется, чтобы их считали парой. Может, у неё был другой в городе? Или она надеялась найти потом кого-то получше?
Мысли об этом не тревожили и не уязвляли. Их полудружба-полувлечение, вспыхнувшая так быстро, могла и погаснуть в любой момент.
Каждый день, медлительный, полный гуляний по городу и чинных трапез в общей столовой под цепким взглядом госпожи Сэл, ощущался неделей, и в какой-то момент Ульму начало казаться, что это странное межсезонье, в котором все они зависли – ещё не препараторы, уже не вчерашние мальчишки и девчонки – будет длиться вечно.
А потом, однажды утром, на следующий день после прибытия ещё нескольких рекрутов, всё изменилось.
За завтраком почти все столы оказались заняты – вновь прибывших было всего человек десять, но они как-то быстро всё заполнили собой, взволнованно галдя, громыхая подносами и нервно посмеиваясь. Наблюдая за ними, Ульм почувствовал себя почти старожилом, хотя всё преимущество заключалось в том, что он развлекался с Луделой да праздно шатался по городу.
Сорта, должно быть, не теряла времени даром. Наверняка узнала, что было можно, про то, как здесь всё работает, набрала книг в местной библиотеке, выяснила, чему их будут учить и начала учиться самостоятельно, расписала план расходов на ближайшие несколько месяцев и нашла себе партнёра по тавлам, чтобы держать разум в тонусе, в придачу.
В столовую вошла госпожа Сэл в сопровождении ещё нескольких препараторов, и гул немедленно стих.
Все заняли свои места – и госпожа Сэл заговорила, негромко, уверенно. Ей не нужно было повышать голос, чтобы быть услышанной.
– Я ещё раз приветствую вас от лица Десяти – и всех препараторов Химмельнов. – Она сказала «Химмельнов», а не «Химмельборга» или «Кьертании» – как будто все они были теперь личной собственностью семьи владетеля. До сих пор Ульм не слышал подобной официальной формулировки.
– …Некоторые из вас уже успели освоиться здесь, другие только приехали – но мы не можем позволить себе терять больше времени. – Порыв ветра ворвался в приоткрытое окно – но белоснежная грива госпожи Сэл осталась лежать на спине, как приклеенная. Ульм вспомнил слухи о том, что она носила парик, полностью облысев под действием эликсиров. – Ваша учёба начнётся с завтрашнего дня. Пока что учить вас буду я, госпожа Рурре и господин Олке. – Она кивнула на невысокую полную женщину в костюме кропаря и тощего, как жердь, мужчину с болезненным цветом лица и высокими залысинами надо лбом, одетого в коричневый – цвет менханикеров. – Мы поможем вам найти лимит своих способностей – и, разумеется, найти этим способностям наилучшее применение. Многие из вас уже приблизительно представляют, чем будут заниматься – я говорю прежде всего о тех, кто прошёл только одну Арку на Шествии.
Ульм машинально распрямил плечи, будто она говорила исключительно о нём. Судя по нервному ёрзанию и перешёптыванию других ребят в зале, это было совсем не так. Более того, ёрзающих, по первым прикидкам, было больше половины.
– …Но вам не стоит расслабляться. Круг возможной работы механикеров очень широк. Контроль климата, наблюдение за границами Стужи, обслуживание абсолютно всех систем жилых пунктов, работа с автомеханиками, поездами, парителями… Инженеры и рабочие на заводах и пунктах добычи дравта – механикеры. И это не всё. После обучения некоторые из вас останутся в Химмельборге – другие отправятся по распределению в иные города Кьертании. Но будьте уверены: как бы ни сложилась ваша судьба после того, как вы покинете эти стены, какую бы работу вам ни доверили, – ваша служба будет очень важна для Кьертании. Для всех нас. – Госпожа Сэл сделала паузу, прежде чем её голос, взлетевший под потолок почти одухотворённым, упал до прежнего деловитого тона. – Все, кто прошёл только первую Арку, после этого собрания идут в общую комнату. Там вами займётся господин Олке.