– Следовало всё же попросить помощи у слуги. Я и забыл, до чего ты любопытная.
– «Тень за троном». Как мило. Ты решил, что это как-то связано с тенями из моего сна… Или воспоминания?
– Нет, Омилия. Это метафора, и, уверен, ты и сама это отлично понимаешь, так что брось паясничать. Ни одна тень сама себя не отбрасывает… Так что твои тени принадлежали вполне конкретным людям. Но вот кто были эти люди, о чём именно говорили и куда подевались – вопрос… Который меня занимает.
– Причём здесь знатные родословные? Всё это может быть связано с кровью? Они говорили про кровь…
– Омилия, – застонал Биркер, – пожалуйста, не впутывай меня в свои мистические идеи, ладно? Ты подслушала заговорщиков – обычное дело во дворце. Ты испугалась – дети чутки к опасности. Судя по двойному дну некоторых текстов, очередной крупный заговор зрел, когда мы были детьми, но, увы, сгнил и упал с ветки. Мне интересно стало выяснить личности… Некоторых причастных к этому старому делу. Я подозреваю, что кто-то из них припеваючи живёт при дворе и по сей день.
– И ты решил провести расследование, чтобы наказать кого-то столько лет спустя? – Омилия тщательно выверила равные доли насмешки и недоверия в своём голосе. – Почти все в этом дворце – что флюгеры, Бирк. Меняют направление по десять раз на дню. Тебе что, больше заняться нечем?
Биркер взглянул на неё с убийственной иронией и слабо шевельнул левой рукой, которая никогда не желала сгибаться толком.
– Нет, что ты. У меня полным-полно занятий и развлечений.
– Не надейся разжалобить меня, – сказала она, хотя горло сжалось. – Я-то хорошо знаю, что таких увлечённых и занятых людей, как ты, здесь не найти. И никакая болезнь этого не изменит.
Омилия знала, что это ему понравится, и не просчиталась – Биркер улыбнулся.
– Матушка учила тебя льстить – одно из немногих её полезных умений. Ты превзошла учителя. Полезно действительно понимать людей, которым хочешь понравиться, маленькая сестра. А теперь я пойду спать. – Он всегда говорил «пойду», с детства, с тех самых пор, как передвигаться даже на костылях стало ему не под силу. – Устал, глаза слипаются. Библиотеку оставляю тебе.
– Очень любезно с твоей стороны.
– Не за что. – Он вдруг протянул к ней руку, ласково погладил её по плечу – там, куда смог дотянуться. – Береги себя, Мил. И не позволяй страшным снам портить тебе настроение.
«Это был не сон, ты сам сказал».
Но она промолчала – только улыбнулась в ответ и продолжала улыбаться, пока его кресло мягко катилось в сторону выхода.
Всего минуту назад она хотела поделиться с ним и ещё кое-чем – тем, что недавно видела в саду – так похожим и непохожим на случившееся в тронном зале много лет назад – но промолчала.
Убедившись, что брат покинул библиотеку – негромко хлопнула дверь – Омилия вернулась к полкам и стала собирать книги. Одну за другой – «Химмельны в веках», «Родословные крупнейших домов Кьертании», «Тень за троном: портреты самых заметных советников в истории Кьертании», «Стужа: научные домыслы и досужие теории», «Сердце Стужи – истоки легенды в трактатах эпохи храмовых бунтов».
К сожалению, она не смогла запомнить остальные книги из стопки Биркера. Если бы она проговорила все названия вслух, чтобы лучше запомнить, он бы точно это заметил. Но, возможно, и этих хватит, чтобы зацепить конец нити, которая приведёт её к ответам.
Она бегло пролистала книги одну за другой, надеясь найти закладки или пометки на полях, но брат, как всегда, не оставлял следов.
С детства её удивляло, как у него это получается. Её вечно бранили за смятые страницы или пятна чернил на обложке. После Биркера книги выглядели так, как будто их никто никогда не открывал… Однако никто не читал их внимательнее.
Что бы ни искал Биркер, она не поверила в его объяснения о старом заговоре ни на миг. Биркер любил историю и секреты давно ушедших людей и эпох – но этот вал был для него мелковат, да и плавал слишком близко к поверхности.
В глубине души Омилия всегда была убеждена: в преследующем её полусне-полувоспоминании кроется что-то важное, и теперь, после случая в саду и внезапного интереса брата только утвердилась в этих мыслях.
В детстве она знала наверняка: если хочешь найти что-то интересное, следуй за Биркером. Он никогда не был окружён людьми, но и без того умел найти себе развлечение.
Вот только в этот раз его «исследование» могло оказаться чем-то большим. Омилия привыкла верить себе – потому что никому другому во дворце верить не следовало.
Подхватить конец нити, оброненной Биркером, пойти по ней навстречу огоньку в чащу самого тёмного леса – почему бы и нет? Что, если на этот раз она наткнётся на что-то, что осветит её собственный путь, выведет из потёмок чужих интриг.
Омилия никогда не переставала искать. Мать всегда говорила ей: лучше попытаться в сотый раз, чем остановиться на девяноста девятом.
Омилия запомнила её урок – и вслепую искала путь к свободе из места, так просто не отпускавшего на её памяти никого, – наследниц тем более.
Сорта. Гнездо
Я неожиданно быстро обнаружила, что привыкла к жизни в Гнезде.
С началом учёбы вся повседневная жизнь здесь оказалась подчинена строжайшему расписанию и железной дисциплине – и было в этом что-то успокаивающее. Мне всегда нравились правила – как в тавлах – когда понятно, к какому результату идёшь и что может тебе помешать.
Здесь всё так и было. В начале каждой недели нам выдавали листки с расписанием тестов, лекций, тренировок. Время на отдых – прогулки по городу, встречи в клубе для тех, кого приглашали в клуб – тоже было проставлено в этих листках, и такого времени было, конечно, немного. И всё-таки оно было.
Кьерки, главный по общежитию, отвечавший за то, чтобы изо дня в день каждый из нас знал, куда идти и что делать, говорил, что это тоже важная часть жизни здесь.
– Вам друг с другом ещё семь лет вместе служить, – говорил он, широко улыбаясь, – а то и дольше! Ищите друзей уже сейчас. Одному оно может иногда и проще – но я бы этого не советовал.
Самому Кьерки уж точно не были понятны одиночки. Он, наверное, никогда в жизни не бывал один. Однажды он рассказал мне, что дома, в Дравтсбоде, у него осталась сестра-близняшка, которая приезжала в столицу каждый год по его приглашению. Срок, который Кьерки служил Химмельнам, уже давно давал ему право перевезти в столицу нескольких родственников, но родителей его не было в живых, а сестра переезжать в Химмельборг отказывалась. В Дравтсбоде у неё появились муж и дети и, наверное, жилось им там получше, чем большинству в Ильморе, раз их не тянуло сюда.
А вот Кьерки город обожал. Кажется, он вообще всё обожал – общежитие, в котором продолжал жить на протяжении всей службы (к концу подходил его второй семилетний срок), работу коменданта, других препараторов, рекрутов, клуб.
Его жизнерадостность всегда меня поражала. Служба отняла у него многое. Он потерял правую кисть во время охоты на орма, и на её месте стоял протез.
– Между прочим, тот самый орм, что отхватил мне руку, позаимствовал для новой кое-какие детальки! – говорил он всем, кто желал слушать. – Так что мы с ним квиты!
Глаз другого орма, обеспечивающий связь Кьерки с его ястребом по имени Олми, которого мы ни разу не видели, но о котором он постоянно рассказывал как о самом умном, сильном и прекрасном человеке на земле, плохо прижился. Кьерки часто мучили чудовищные головные боли, и только самые сильные обезболивающие эликсиры давали временное облегчение.
Глаз выглядел жутковато, ярко-алый, с постоянно воспалёнными прожилками и маленьким чёрным зрачком. Когда Миссе впервые увидела его, не знала, куда девать взгляд, и даже захныкала – я разозлилась на неё, и потом, один на один, не удержалась и высказала, что думаю, хотя потом мне не раз было за это стыдно.
Кроме того, Кьерки довольно заметно хромал. Препараты, вживлённые под его левую лопатку, немного перекашивали его в бок, и из-за этого казалось, что под одеждой он всё время силится и не может расправить сложённое крыло.
Другой бы, наверное, бежал от службы, как от огня, по истечении обязательных семи лет, но Кьерки был не такой. Он любил всё это – не просто любил, обожал.
Не знаю, в чём именно было дело. В том, что он всегда верил в особенную важность нашей миссии для континента, в том, что слишком привык к своему ритму жизни и сопряжённой с ним будоражащей опасности, или в том, что по большому счёту ему, как и многим другим препараторам, некуда было возвращаться.
Кем бы он стал, приняв отставку в столице или вернувшись к сестре в Дравтсбод? Конечно, препараторы проходили реабилитацию после окончания службы. Возможно, Кьерки даже удалось бы восстановить глаз. Что с того? Наблюдая за препараторами, я всё больше понимала, что жизнь, которую они вели, не отпускала так просто. После неё можно было вернуться домой и жить мирно. Назначенная пенсия это позволяла. Но после всего пережитого чего стоила для них эта мирная жизнь?
Не знаю, как складывались дела у механикеров и кропарей, но многие ястребы и охотники, может быть, даже те, что поначалу боялись Стужи, как неотвратимой мучительной смерти, через какое-то время обнаруживали, что уже не представляют жизни без неё, без риска охоты и сопряжённого с ними триумфа победителя.
Про Стужу рассказывали бесконечные байки в клубе, а Томмали, охотница, тоже жившая в общежитии, хотя её учёба закончилась несколько лет назад, складывала песни о ней. Когда она устраивала концертные вечера, многие охотники и ястребы, жившие в городе, служащие или в отставке, приезжали в общежитие специально, чтобы послушать.
Когда Кьерки впервые привёл меня, Миссе и ещё пару рекрутов в клуб, он в первую очередь показал музыкальный угол. Здесь соорудили небольшую сцену, расставили музыкальные инструменты – струнные, названия которых я не знала и не стала спрашивать.