– Стром… Если я задам тебе вопрос, ты ведь ответишь, верно?
– Разумеется. Вы же Химмельн, пресветлая госпожа. А препараторы, как известно, принадлежат Химмельнам.
Вовсе она не чувствовала, что он ей принадлежит, – никогда, и это бесило и будоражило.
– Очень хорошо. Тогда ответь… Что такое Сердце Стужи?
Есть. Всего на секунду – в его глазах, чёрном и золотом, промелькнула неясная тень. Тревога? Настороженность? Удивление?
– Это простой вопрос, пресветлая, – он принужденно усмехнулся. – Видите ли, в центре вашего дворцового парка…
– Довольно. Я спрашиваю не об этом, Стром. Что такое Сердце Стужи… На самом деле?
Он помедлил, но всё же заговорил.
– Это старая легенда, принцесса. Откуда вы её услышали?
– Неважно. Что за легенда? Расскажи мне.
Его лицо снова стало сдержанным – и немного насмешливым, как обычно.
– Если верить этой легенде, в Стуже есть некое тайное место, подсказка, оставленная для нас богами.
– Миром и Душой?
– Более древними богами. Теми, что правили континентом до того, как на него опустилась Стужа. Чьи имена оказались забыты после того, как люди цивилизации, уповавшей на них, погибли в пришедшем холоде.
– И что за подсказка спрятана в этом очень тайном месте? Туда ведь, наверное, непросто попасть?
– Непросто. По легенде вход туда охраняют «дьяволы». Что до того, что там спрятано… Думаю, вы и сами понимаете, чего больше всего жаждали люди, чей мир умирал у них на глазах. – Стром отпил из её бокала, но она не стала указывать ему на это. – Надежды на то, что Стужу можно остановить.
– Остановить?
– И повернуть процесс вспять. Ведь наш континент не всегда был скован льдом.
– Да, я знаю. Ученые считают, что это климатическое явление, Барнтстон – что магия, служители Мира и Души – что это кара, упавшая на наших предков, другие философы… А что говорит легенда?
– Легенда говорит, что боги что-то не поделили между собой, – как это всегда бывает в старых легендах. Многие хотели получить зелёную цветущую землю себе – и война за неё привела к тому, что она стала непригодна ни для кого из них.
– Как… По-человечески.
– Так и есть. Боги из древних легенд – о которых не принято говорить в школах с тех пор, как учение Мира и Души стало обязательным и повсеместным – вообще гораздо больше похожи на людей, чем на богов.
– Откуда ты всё это знаешь, Стром?
– Люблю чтение.
– Ты веришь в это?
– В то, что люблю чтение?
На этот раз она не удержалась – хихикнула.
– В то, что у Стужи есть сердце, и что в нём…
– Я был в Стуже очень много раз, моя госпожа. На обоих её уровнях. И не я один. Сотни ястребов и охотников исследуют её годами. Веками… Её рельеф часто меняется – но, если бы подобное место существовало, кто-то бы обнаружил его давным-давно.
– Стром… – Она помедлила. – Бывает такое, что кто-то исчезает в одном месте, а появляется в другом? Исчезает бесследно? Может быть, препараторы… Ты о таком не слышал?
– Нет, не слышал. Что с вами сегодня, Омилия?
Грубейшее нарушение этикета – как будто случайное. Но он ничего не делал и не говорил случайно – её сердце предательски дрогнуло.
– Ничего.
– Вам показалось, что вы видели что-то подобное?
– Мне никогда ничего не кажется, – огрызнулась Омилия. – Я всегда знаю, что видела, а что – нет.
– Простите. Я не хотел вас обидеть.
– Я не обиделась! – Само предположение, что он мог обидеть её, было оскорбительно. Проклятый Стром платил ей её же монетой, а Омилия ничего не могла поделать с тем, что сидеть здесь, в удалённой беседке, в его компании, ей хочется гораздо больше, чем быть где-то ещё – и с кем-то ещё.
Всё она портила – говорила с ним, как взбалмошная девчонка, сбивалась и путалась, пытаясь продумывать каждый шаг, как обычно, – и постоянно наталкиваясь на его ледяную, непробиваемую защиту.
– Эрик… – Ведела могла появиться в любой момент, и Омилия вдруг плюнула на осторожность. – Ты сказал, что ответишь на любой мой вопрос, потому что я – Химмельн. Значит… Ты и сделаешь для меня кое-что, если я попрошу, да?
Он молчал.
– Если я… – она замерла и почувствовала, как по коже пробегают мурашки, как перед погружением в холодную воду после бани в купальне. – Если я прикажу тебе поцеловать меня – ты и это сделаешь?
Он не выглядел удивлённым – повернулся к ней, наклонился чуть ближе, и она вдруг очень остро почувствовала, что он, даже сидя, гораздо выше неё. Его лицо оказалось очень близко – она могла бы коснуться его кожи, если бы захотела, провести пальцами по каждому из шрамов – светлых, поверхностных, и тёмных, глубоких. Темнота, расползающаяся от золота глаза орма, – шероховатая или мягкая? Тёплая, как змеиная кожа, или холодная, как снег?
Она могла бы поцеловать его первой – Омилия много раз целовалась и хорошо знала, как это делается. Поцелуи были хорошим способом вывести кого-то из равновесия – или больше узнать о том, кого целуешь.
Но он должен был сделать первый шаг – подчиниться, признать, что он – только один из многих, жаждущих заполучить её расположение, подобраться через неё ближе к власти и богатству.
Она почувствовала его дыхание – от него пахло вином, которое они пили вместе, и травяным чаем – и прикрыла глаза…
А потом тепло его дыхания исчезло, и она увидела, что он снова сел прямо.
– Благодарю за честь, пресветлая. Вы лучше меня знаете, что этого делать не нужно.
И больше он не сказал ничего – или не успел сказать, потому что сразу вслед за этим зелень на одной из дорожек дрогнула, и Омилия увидела Веделу, нёсшую перед собой серебряный поднос с апельсиновым печеньем, парой чашек и дымящимся кофейником.
– Я позволила себе принести вам кофе, моя госпожа.
– Как удивительно приятно, – выдавила Омилия, – когда слуги лучше тебя знают, что тебе нужно. Ты зря принесла две чашки, Ведела. Господин Стром уже уходит.
Эрик кивнул, поднялся, прихватив чёрные перчатки – втайне она рассчитывала, что он их забудет – коротко поклонился и пошёл прочь. И ни разу не оглянулся.
– Чтоб его… – пробормотала Омилия, добавив ещё несколько слов, определённо не предназначенных для дворцовых стен и ушей.
– Налить вам кофе, моя госпожа?
Омилия с великим трудом сдержала рвущийся с языка грубый ответ. Она точно знала, что Веделу минимум дважды пытались подкупить, чтобы она передавала матери или отцу, чем заполнены дни наследницы. Веделе удалось ускользнуть от них, не настроив их против себя, и остаться преданной своей госпоже. А значит, она была умна – и её стоило сохранить при себе, даже если ради этого придётся порой проявить сдержанность.
Ведела понимала намёки и была деликатна – за пресловутым апельсиновым печеньем, например, она явно ходила куда дольше, чем было необходимо.
– Да, налей. Благодарю.
Ведела была старше неё самой; ей было около двадцати лет. Всё в ней было маленьким и неприметным. Маленький острый нос, маленькие светлые глаза, маленькие аккуратные уши. Хорошая внешность для компаньонки – внешность, с которой можно где угодно остаться незаметной. Пару раз это уже оказывалось полезным – и может оказаться снова.
– Ведела… Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Кое-что выяснила. И никому не сказала об этом.
Служанка наклонила голову.
– Конечно, госпожа.
– Я хочу, чтобы в свои свободные дни ты узнала всё, что можно, не привлекая внимание, об Эрике Строме. Как он проводит свободное время… И с кем. Если получится, я хочу узнать все слухи, которые ходят о нём. Довольны ли им Десять. Не было ли… Странностей в его охоте в последнее время. И ещё… – Омилия подумала, прежде чем продолжить. – Какое-то время назад погибла его напарница. Я хочу узнать больше о том, как это случилось. Препараторы – плохие сплетники, когда дело касается смерти. На приёмах об этом не говорят.
– Я слушаю, моя госпожа.
– Он скоро должен будет взять нового охотника. – Омилия нахмурилась, постучала пальцем по нижней губе, как часто делала в минуты особенной сосредоточенности.
– Моя госпожа?
– Нет, ничего. Узнай всё, что можешь, – повторила Омилия. – И не привлекай внимания. Задействуй кого-то ещё, если нужно – но позаботься о том, чтобы они не узнали, для кого это. Если сделаешь всё, как в прошлые разы, награда будет ещё более щедрой, чем обычно.
Ведела кивнула:
– Да, пресветлая. – Она оставалась совершенно спокойной, и это тоже нравилось Омилии. Конечно, вряд ли Ведела готова на любые услуги по доброте душевной или из глубокой личной симпатии – но Омилии нравилось, что она, по крайней мере, не выражает корыстолюбия в открытую.
– Надеюсь, однажды хороший муж не заберёт тебя у меня, – Омилия улыбнулась – достаточно дружелюбно, но не и не так широко, чтобы служанка подумала, что они говорят на равных. – Ты знаешь, я ценю тех, кто мне верен.
Ведела поклонилась:
– Спасибо, госпожа. Я рада вам помочь. – На этот раз она улыбнулась, и на миг Омилия подумала: а может, и вправду, дело для неё не только в деньгах. Но если не в деньгах – то в чём?
Ведела выглядела так, как будто очень хочет сказать что-то, но колеблется, и Омилия ободряюще кивнула ей:
– Ты что-то хочешь сказать? Говори.
– Я только хотела сказать про Эрика Строма, пресветлая, – выпалила Ведела, и судя по отчаянному выражению её глаз, решиться сказать то, что она собиралась сказать, было для неё нелегко. – Я не думаю, что…
– Оставь нас.
Непростительная беспечность. Омилии так интересно было услышать, что скажет служанка, и она была так взбудоражена и расстроена уходом Строма, что не заметила вовремя: они не одни.
У входа в беседку стояла никто иная, как её мать.
Корадела II Химмельн, пресветлая владетельница Кьертании, владычица тепла и госпожа огня, хранительница Души континента. Последний титул был пожалован ей первослужителем главных храмов Мира и Души.
Тогда в храме Души – потому что, как ни крути, провести церемонию в двух местах одновременно было невозможно, и в храме Мира посвящали отца Омилии – было не протолкнуться, столько жителей города пришли взглянуть на её мать, благославляемую первослужителем. Очередное трогательное воссоединение Химмельнов с религией – бабушка Омилии, которую она ни разу в жизни не видела, не переступила бы даже храмовый порог.