В детстве он огрызался в ответ, стряхивал с плеча дружескую руку, но не теперь.
Теперь он мог прислушиваться – вот только на самом деле Гасси не было рядом, чтобы оценить это и сказать: «Видишь? Теперь всё складывается! Запиши это и двигайся дальше». Поэтому Унельм делал это вместо него.
Он ощутил азарт. Про пару задач он не был до конца уверен, но зато, судя по всему, успевал решить их все. В какой-то момент он поймал на себе заинтересованный взгляд господина Олке, и один из ответов едва не ускользнул от него – он слишком отвлёкся на паритеров, надежду, собственное выражение лица – вряд ли высунутый язык делал его лицо умнее.
«Не отвлекайся», – строго сказал Гасси. «Неважно, что они все думают о тебе. Единственное, что имеет значение, – решение задачи».
Однажды Гасси и вправду сказал что-то подобное, когда придурки из школы, воспользовавшись тем, что ни Ульма, ни Сорты не было рядом, вываляли его в грязи.
Гасси тогда уже начал увлекаться своими идеями про препараты, землю континента, дравт, тела и прочее – и везде как будто спал на ходу со взглядом, обращённым глубоко внутрь. Даже самого Унельма это немного раздражало, хотя он любил Гасси.
Других приводило в неистовство… Как будто, не желая уделять много внимания тому, что волновало всех в Ильморе, – работе, урожаю, оценкам в школе – Гасси наносил им личное оскорбление.
– Время вышло.
Все отложили листы мгновенно, даже те, кто явно не успел дописать; к условиям в Коробке относились строго.
Тем же вечером Ульм собирался дойти до кабака – может, познакомиться с кем-нибудь. Пока он не был настоящим препаратором. У него ещё находилось немного времени, свободного от службы – и не появилось чешуи, пятен на коже, наростов или чего похлеще. Пока он был молодым и красивым. Лудела больше не пускала его к себе не потому, что он ей разонравился. В Ильморе он втайне боялся, что пользуется успехом у девчонок по большей части потому, что выбирать им особенно не из кого. Но здесь, в Химмельборге, он продолжал выделяться – и девичьи глаза следили за ним с прежней заинтересованностью.
Тем вечером ему особенно хотелось быть любимым – хотя бы ненадолго. У девушки, которую он представлял себе, было красивое, белоснежное тело Хельны – и блудливые, весёлые Луделины глаза.
Уже выходя из комнаты, он вдруг подумал о Сорте и Миссе. Интересно было, как складывается сейчас их обучение – ходят ли они вечером по кабакам, есть ли шанс встретить их там случайно? После отчаянного письма с просьбой о помощи, которое он отправил Сорте, вышло бы неловко. С другой стороны, неловкость быстро проходит, а увидеть её после такого долгого перерыва было бы хорошо. Они бы поговорили о доме, рассказали друг другу про обучение – ради такого она наверняка забудет о своём решении не общаться с ним после смерти Гасси.
Правда, тогда о поиске девушки придётся забыть. На Сорту не повесишь табличку «просто друг детства, с которым я пытаюсь начать говорить после многих лет перерыва после совместного убийства».
Ульм думал, что давно уже отучился думать об этом так. Но вот – снова.
– Эй. Гарт? Ты что, оглох?
Он моргнул и пришёл в себя.
Господин Олке – как обычно, одетый в потёртый коричневый камзол, из-под которого выбивалась не самая свежая рубашка. Впервые Унельм видел его так близко. Так он выглядел даже более болезненно. Под глазами пролегли глубокие тёмные тени, и левое веко мелко подёргивалось, как насекомое, запутавшееся в траве. Кожа у него была какого-то землистого цвета, и очень сухая, пронизанная трещинами и рытвинами глубоких морщин.
Зато глаза не были уставшими – живые, яркие, цепкие глаза.
– Простите.
– Ты уходить собирался? Куда?
Унельм неопределённо повел плечами.
– Так… Прогуляться.
– Ясно. Отменяется. Следуй за мной.
Сердце Унельма упало. Он покорно пошёл за господином Олке в сторону общей комнаты. Время учёбы на сегодня закончилось, а с расписанием в Коробке было строго. Если Олке отрывает его от отдыха, случилось что-то серьёзное.
Он лихорадочно перебирал события последних дней… Вспомнил о письме Сорте и похолодел. Что если каким-то образом Олке узнал, что он сжульничал?
Ясный след парителя мелькнул в темноте – и пропал навеки.
– Сюда.
Он покорно зашёл в общую комнату вслед за Олке, по его знаку сел в кресло поближе к камину.
Сейчас никого здесь не было. Погода была хорошая – возможно, один из последних настолько тёплых вечеров – все высыпали в сад или разбрелись по городу. Они знали, что распределение наставников не за горами, а значит…
Распределение наставников. Он не успел даже подумать об этом – отдаться безумной, безумной надежде, когда Олке заговорил.
– Я хочу тебе кое-что показать. – Не дожидаясь реакции, достал из карману стопку бумаг и разложил перед Ульмом на столике для тавлов, небрежно отодвинув в сторону фигуры. – Посмотри.
Унельм покорно склонился над столом… И отшатнулся.
На бумаге были очень точно изображены люди – израненные, изломанные, мёртвые юноши.
– Что это?
– Не пугайся. Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эти изображения и сказал, что думаешь.
Ульм нервно сглотнул, чувствуя, как обед подступает к горлу – очень уж реалистичными были эти изображения.
– Это фототипы?
– Верно.
Он только пару раз видел такие – фототипия была дорогим удовольствием для жителей Ильмора.
Теперь он по-новому взглянул на эти изображения. Все эти люди погибли на самом деле – и кто-то снял их покалеченные тела, сохранил для чужой памяти.
– Ну же, – сказал Олке мягко, – не смущайся. Неправильных ответов не бывает, если учитель хочет узнать, что думает ученик. Что ты думаешь?
Унельм кашлянул – он не понимал, чего именно ожидает господин Олке, но молчать было худшим решением.
– Ладно… Все на этих фототипах – взрослые люди. Молодые мужчины. Детей нет. Пожилых людей – тоже. Все… Молодые и красивые. Ну… Были красивыми. – Насколько он мог судить по их изуродованным телам, но этого Ульм не стал говорить вслух. Ему и так было не по себе. Смотреть, даже на фототипах, на эти распластанные в своей наготе белые фигуры казалось… Кощунственным.
– Хорошо. Что-то еще?
– Их… Убили.
– Кто их убил? – вдруг спросил Олке, подаваясь вперёд.
– Убил… Их убил… – Что от него хочет этот сумасшедший? Вдруг его осенило: он понял, о чём Олке спрашивает. – Их убил один и тот же человек. Кроме того… Человека с края.
– Верно. Почему ты так решил?
– У него другие раны. И лицо… Повреждено. А у тех нет. Раны… У них похожие раны. Вот здесь. И тут… – Он показывал на них пальцами, но старался не касаться гладкой поверхности фототипов. – И то, как руки повернуты. Они сломаны?
– Верно.
Он увлёкся – как ещё недавно задачками про владетелей и препараторов – и собственный цинизм на миг ужаснул его.
– Человек, который их убил, был физически сильным. Нанести такие раны… Сломать кости. Это точно был мужчина. Наверное, высокий и широкоплечий. И хромой!
– Что? Почему ты так решил?
Ульм снова ткнул пальцем в фототипы:
– Вот тут и тут – на двух фототипах – следы от грязи. Как будто одну ногу подволакивали. На других, правда, следов нет, но, может, другая погода… А ещё… Ещё… Цветы.
– Что с цветами?
– На трёх фототипах видны цветы в корзинах. На подоконниках. Они все… Засохли? – Унельм запнулся. – Я не знаю, почему. Может быть, какая-то отрава? Я читал, что в Вуан-Фо…
– Ха! – Он вздрогнул от неожиданности, а подняв глаза, увидел, что Олке смотрит на него торжествующе – как будто оправдались его смелые ожидания. – Очень неплохо, Гарт. Ты прав. Все, кроме крайнего справа юноши, были убиты одним и тем же человеком. Следы – хорошее наблюдение, но оно напрашивалось. Я попросил подкрасить их на фототипах, чтобы тебе проще было заметить. Ты правильно сказал всё о физической силе – но убийцей была женщина. Препаратор. Охотница.
– Вот как, – сказал Ульм, просто чтобы что-то сказать. Голос у него сел от волнения.
– И цветы… Цветы – это действительно хорошее наблюдение. Молодец.
– А… Почему они завяли?
– Газ. Она использовала особый газ, чтобы одурманить их перед убийствами. Он оказал воздействия на комнатные растения. На чёрном рынке такой можно раздобыть – Стужа дарит много того, о чём говорить не принято.
– О.
Господин Олке сощурился:
– Ты из Ильмора, верно?
– Да. – Сердце Унельма заметалось.
– Хороший город.
– Вы там действительно были?
– Давно… По делу. – Глаза Олке затуманились, будто он вспоминал что-то очень приятное, а Ульм лихорадочно думал: скорее всего, увы, он не имеет отношения к парителям. Паритерам в Ильморе делать нечего – вряд ли хоть когда-то один из них приезжал туда, на окраину мира.
– Судя по тестам и общим беседам, ты немало читал. В Ильморе хорошая библиотека?
– Ну, не то чтобы очень… Но у одного моего друга было много своих книг. И я читал всё, что находилось, если…
– Если?
– Если в них шла речь про путешествия, приключения… Загадки… – Он всё ещё надеялся вывести разговор на службу на парителе.
– У тебя были книги задач? Не таких, какие решают в школе.
– Таких, как нас последнем тесте? Нет, но… Мы с другом решали.
– Этот друг сюда не поехал?
– Нет.
– Жаль. Ну да ладно. – Господин Олке потёр переносицу и перенёс вес вперёд так, что от его взгляда некуда стало деться. – Гарт, не буду ходить вокруг да около. Судя по твоим работам, твоим расспросам – и тому, что тебя несколько раз за последнее время видели в Парящем порту, ты мечтаешь служить на парителе. Этого не будет.
– Да я и не думал. – Но, видимо, скрыть разочарование у него вышло не слишком хорошо.
– Не расстраивайся, Гарт. Ты же не дурак, правда? Ты наверняка прекрасно понимал с самого начала: туда берут тех, за кого есть кому попросить. Это слишком престижная и безопасная работа – и это несмотря на превратности путешествий. Простому парню из Ильмора рассчитывать на неё не приходится.