– Ясно… – пробормотал Унельм, и вдруг спросил в порыве внезапного вдохновения. – Но бывает такое, что служба препаратора меняется? Если, например, кто-то проявил себя… – Брови господина Олке поползли вверх, и Унельм прикусил язык.
– Это не конкурс талантов, Гарт, – голос Олке звучал прохладно. – Здесь, в Коробке, мы оцениваем ваши способности, чтобы вы могли наилучшим образом служить Кьертании.
– Да, я понимаю. Конечно.
Некоторое время они оба молчали, и Ульм с ужасом почувствовал: Олке что-то хотел предложить ему, но теперь засомневался. Нужно было срочно исправить ситуацию.
– Кстати, о талантах. Я умею показывать фокусы. Это вам не пригодиться? – Олке поперхнулся, но Унельм продолжил: что угодно, лишь бы не дать ему сразу уйти.
– Про паритеры – это просто мечта, – добавил он, – она не помешает мне выполнять любую другую работу… Хорошо.
– Как сказать… – пробормотал Олке, как будто думая о чём-то своём. – Чтобы делать работу – любую работу – действительно хорошо, нужно отдавать ей душу. Как думаешь, ты на это способен?
– Думаю, да, – ответил Унельм, помедлив. – Если вы говорите метафорически.
Господин Олке ухмыльнулся:
– Не буду ходить вокруг да около, Гарт. Мне нужен ученик – и ещё один помощник. Я и мои коллеги, все, – механикеры… Но, можно сказать, мы образуем особый, пятый круг. Наши команды разбросаны по всему Химмельборгу – и по всей Кьертании, но каждая по отдельности не так велика, как хотелось бы. В этом году нам наконец одобрили заявку на нового рекрута. Негусто, но лучше, чем ничего. Ты нам подошёл бы. Твоё низкое усвоение в данном случае – преимущество… – Олке нахмурился. – Это было одним из условий на одобрение нашей заявки. На рекрутов с более или менее высоким усвоением мы претендовать не можем – по мнению Десяти, знаешь ли, фототипы вроде этих – не повод для серьёзного рекрутинга, раз такое случается редко.
– Кто вы? – спросил Унельм, невольно подавшись вперёд к господину Олке, помолодевшему в мягких отсветах камина.
– Мы – детективы. Читал про такое?
Унельм молча кивнул. Во рту пересохло от волнения.
– Но мы не просто детективы, – продолжил Олке, явно довольный произведённым эффектом. – Мы занимаемся преступлениями, в которых замешаны препараторы. И препараты. И эликсиры. Вообще всем, связанным со Стужей, – и противозаконным. Прежде всего – насильственным. С чёрным рынком всё просто – совет и Химмельнов не нужно убеждать в том, что его надо контролировать. Они не любят терять прибыль… С жизнями людей всё куда менее однозначно, особенно если преступления препараторов против чьих-то жизней – не самая частая история. Поэтому наша группа невелика – и, пока в плане убийств в Химмельборге затишье, мы помогаем охранителям с делами чёрного рынка.
– Зачем кому-то вообще совершать такое? – Ульм кивнул на фототипы.
Господин Олке хмыкнул:
– А ты как думаешь, Гарт? Проведя немного времени среди нас… В уютной Коробке, где вас учат самые славные и симпатичные, чьи раны и шрамы не вывернуты наизнанку. Но ведь ты видел и других, не так ли?
Да, Унельм их видел. Искривлённые конечности, горбы под камзолами, изменённый цвет волос, ногтей, глаз, кожи; странная, подпрыгивающая походка… Тела, затянутые коричневой или серой тканью так плотно, что ничего нельзя разглядеть, даже если хочется. Среди препараторов не принято было выставлять полученные на службе увечья напоказ – но были и те, кто плевал на приличия.
– Как думаешь, – продолжал Олке, – все препараторы в восторге от своей судьбы? Все любят Химмельнов беззаветно, преданы Кьертании и не мечтают ни о чём другом?
Унельм молчал. В наступившей тишине огонь в камине с аппетитом захрустел углями и дровами вперемешку.
– Кроме того, – Олке заговорил тише, – о физическом ущербе здоровью препараторов говорят много… Но о том, что происходит у них здесь, – он постучал себе по лбу длинным кривым пальцем, – говорят куда меньше.
– Вы хотите сказать, среди препараторов есть… Сумасшедшие? – Унельм невольно понизил голос. Конечно, господин Олке лучше него самого должен был знать, о чём стоит, о чём не стоит говорить в Коробке – и всё же Ульму не по себе стало от мысли, что кто-то их услышит.
– Большинство, – Олке улыбнулся. – Но если ты спрашиваешь о настоящих сумасшедших – таких, которых даже самые любящие родные сдали бы в скорбный дом… Да, есть и такие. Препараты и эликсиры без меры – не шутка. Они подтачивают не только тела, но и рассудки и души. Такие люди способны на самые чудовищные преступления – из мести или злобы… Или по таким причинам, которые ни тебе, ни мне, слава Миру и Душе, попросту не дано понять. Но раскрыть такие преступления могут только препараторы… Потому что только один препаратор может понять другого. Кроме того, как и в преступлениях, связанных с чёрным рынком, в преступлениях такого рода часто фигурируют дары Стужи – как в истории с газом, убившим растения. Обычным людям нельзя контактировать с ним. Служитель, пришедший на место первого убийства – вот этот фототип – получил серьёзные повреждения гортани, теперь хрипит, как фагот. Хорошо, что он успел дать понять остальным, что стоит вызвать нас, прежде чем лишиться сознания – или пустить туда ещё кого-то. Газ был ненейтрализованным – даже у нашей команды после этой комнатки какое-то время кружились головы и темнело перед глазами.
Господин Олке, судя по всему, не кривил душой, говоря о том, что работе нужно отдаваться целиком – сам он свою любил, судя по тому, как легко отвлекался на пересказ новых подробностей.
– Значит, вы выбрали меня потому, что я… Ну, плохой препаратор?
– Не только. Мне понравились твои работы – твоя фантазия и твой пыл. Иногда ты нестандартно подходил к решению стандартных задач.
– Это потому, что я не всегда помню, как их решать правильно, – пробормотал Ульм, решивший, что лучше говорить честно.
– Недостаток знаний – не порок, если он становится поводом шевелить мозгами. – Олке протянул Унельму квадратную карточку. – Завтра жду тебя здесь, Гарт. К семи… Не опаздывай.
Сорта. Первый выход
Я знала, что первый выход в Стужу будет проходить с Эриком Стромом, и нервничала. Дело было не только в том, что для всех в Гнезде он был легендой – и не в том, что с первого, пусть учебного, выхода будущим охотникам и ястребам начинал начисляться рейтинг, влиявший на дальнейшее распределение.
С самого разговора в поезде я думала о ястребе больше, чем стоило, – вспоминала вечер в клубе, когда хотела – но не решилась подойти к нему. Учителя сменяли друг друга, одни были строгими, другие держались с нами дружески, как Кьерки, – но Эрик Стром был для меня символом нового мира, частью которого я должна была стать.
Мне хотелось заслужить его одобрение.
Нас повезли к центру выхода ранним утром. Ехали мы на поезде, шедшем по настоящим, не ледяным рельсам, через весь город в сторону окраины. Рекруты болтали, шумели сильнее, чем ожидалось в такую рань. Думаю, все нервничали, и страх делал мысли прозрачными.
Мне говорить не хотелось, и я стояла у окна, глядя на пробегающие мимо районы Химмельборга – сначала богатые особняки диннов со сверкающими разноцветными стёклами окнами, потом каменные дома попроще, с редкими украшениями из кости и дерева, а потом всё проще, проще и проще – под конец они даже стали отдалённо напоминать мне Ильмор.
От центра ближе к окраине становилось всё холоднее. В сердце города даже сейчас, ближе к зиме, можно было ходить в камзолах и куртках, не покрывая голову. Здесь, на окраине столицы, люди кутались в огромные шубы, пальто, накидки. Кто-то на пролетевшем мимо перроне, сняв рукавицы, дул на раскрасневшиеся пальцы.
– Как дела? – Это был Эрик Стром, и то, что он обратился лично ко мне, было, в общем, довольно естественно с учётом того, что мы были знакомы с Шествия, но я всё равно вздрогнула от неожиданности и почувствовала, как голова становится лёгкой и пустой. Нужно было получше поесть перед выходом из Гнезда, нужно было, но я с трудом заставила себя осилить варёное яйцо и ломтик жареного хлеба.
– Хорошо.
– Будешь кофе? – У него в руках была тёмная бутыль из стекла, сохраняющего тепло, но холодного снаружи, – изобретение механикеров; стекло обрабатывали костной пылью.
– Спасибо. Да.
– Он очень сладкий, и там много молока, – предупредил Стром, передавая мне крышечку с дымящимся напитком.
Вот кого бы я в последнюю очередь заподозрила в любви к сладкому – и не сдержала нервной улыбки.
– Это смешно?
– Нет. Простите. Просто я почему-то ожидала, что вы должны пить только чёрный кофе.
Он тоже улыбнулся – совсем чуть-чуть.
– Я не всегда носил так много чёрного. Но кое-кто умер – а потом ещё кое-кто, и ещё. Никак не найду зазора, чтобы обновить гардероб.
Он шутил – но тогда я не очень хорошо его знала.
– Вы умеете подбодрить.
Он внимательно, изучающе смотрел мне в лицо – обескураживающая манера.
– Это не моя работа – подбадривать вас. Моя работа – сделать так, чтобы все вы остались живы.
Он оторвал от меня взгляд и посмотрел в окно, показал рукой в чёрной перчатке на лес, в который мы въезжали. Мир за окном потемнел.
– Видишь сияние, там? Отсюда Стужу уже видно.
– Лес – страховка для города, да?
Он кивнул:
– Да. Излюбленное место прогулок и походов для жителей столицы. Здесь охотится знать… Но главное предназначение леса – принять удар на себя, если граница начнёт двигаться. Впрочем, такого давно не случалось.
Конечно. Потому что здесь не Ильмор – должно быть, препараторы отслеживали возможные сдвиги ещё до того, как самые намерения зарождались где-то в глубинах Стужи.
– Бояться нечего. Сегодня вам нужно будет просто побывать там и вернуться назад. Освоиться. Применять то, чему вас учили, не потребуется.
Я пожала плечами:
– Я не боюсь, – и тут же осеклась: звучало как рисовка. – В смысле… Я взволнована, но не боюсь. Мы же… Мы родились для этого, разве нет? Усвоение – оно было с нами с самого начала.