Может быть, он улетел.
Потому что – когда я первой подползла к нему, загребая снег в перемешку с грязью и кровью – в его глазах не было ничего… Ничего от моего умного, доброго Гасси, мечтавшего осчастливить нас всех.
«Но ведь куда как лучше было бы найти. Но как? Не верить же и в самом деле шёпотам? Ведь я знаю, что схожу с ума. Мне не грустно. Бабушка всегда говорила, что учёный не должен бояться истины.
Только жалко Сорты и Улли – продолжат ли они играть со мной, если узнают, что со мной происходит?»
Я сердито вытерла слёзы со щеки. До сих пор я бы всё отдала за то, чтобы увидеть Гасси ещё один, единственный раз – только чтобы сказать ему, что никогда и ни с кем я не хотела играть сильнее. Что – если бы только он согласился ожить – я бы играла с ним столько, сколько ему захочется… Несмотря на то, что я выросла – а он навсегда остался ребёнком.
«Если бы только найти…»
Сразу вслед за этими повторяющимися в дневнике словами следовал обычно символ – круг с зигзагом вроде молнии внутри. Зигзаг разбивал круг пополам. Этот знак не был похож ни на что из того, что мы с Гасси придумывали для азбуки оша. Несколько вечеров я потратила, складывая имеющиеся знаки так и эдак, объединяя их, пытаясь понять, какое соединение частей могло бы дать такое целое… И что это целое могло бы означать в записях.
Легенды, легенды.
Я не слишком любила их, в отличие от Гасси. Страшные истории, приключения или путешествия вроде тех, которыми бредил Унельм, были мне ближе – если вообще хотелось отдать предпочтение вымыслу, а не погрузиться в истории жизни знаменитых ястребов, механикеров-изобретателей, великих учёных или хитроумных придворных.
Чтобы понять значение таинственного символа, следовало заполнить пробел – и я купила пару книг, которые могли бы в этом помочь. Первая, пухлый сборник легенд, была точно такой же, что стояла на полке над очагом в гостиной госпожи Торре. Легенды в ней были расположены по разделам – о Стуже, о снитирах, о первых Химмельнах, о небе и небесных светилах, земле и её плодах, воде и пламени.
Вторая заинтересовала меня куда больше. В ней основные легенды Кьертании разбирались с научной точки зрения – объяснялось и предполагалось, как именно они могли появиться.
Ещё несколько вечеров ушло на то, чтобы выписать из книг основных «кандидатов» на роль главной фантазии Гасси.
Рог великого орма Беролана, способный разбудить первых Химмельнов, которые, по легенде, спят где-то глубоко под снегами и ледяным панцирем Стужи.
Сердце Стужи, охраняемое дьяволами, которое наделяло своего владельца властью над самой Стужей.
Водный камень, подчиняющий себе реки, текущие по Кьертании – и за пределами Стужи, и в ней самой.
Флейта владетельницы Аделы, способная зачаровать любого – даже снитира, даже дьявола.
Копья, мечи, амулеты, кости, браслеты, кольца… Почитаешь все эти книги подольше, поверишь: Кьертания так переполнена магией, что странно даже, как она не брызжет из-под ног при каждом шаге.
Сама не знаю, зачем я это делала. Наверное, просто потому, что только тогда, разбирая его каракули, чувствуя, как проникают в меня его мысли, я переставала чувствовать себя одиноко.
Эрик Стром. Его охота
Эрик Стром летел вперёд – в темноту, расшитую созвездиями, незнакомыми тем, кто не бывал в Стуже.
Где-то там, в этой темноте, кружились, воя, как ветер, те, кто остался здесь навечно. Стал частью Стужи – холодной, стремительной, прозрачной.
Возможно, однажды и он окажется здесь – будет петь с вьюгой и теми, кого любил. Среди них будет и Рагна – хохочущая, с растрёпанными светлыми волосами, влажными после душа, липкими от вина на обряде посвящения, грязными после их многодневного загула по случаю очередного удивительного спасения.
«Рагна. Рагна. Рагна».
Стужа молчала.
Сегодня она вообще была на редкость молчалива. Ни сияния, ни шёпота, ни дрожи на призрачной коже. И никакой чёрной ревки на горизонте – в тайне от самого себя Стром был уверен, что никто, кроме него, никогда не видел её – и не увидит. Может быть, и он сам больше не увидит её. С тех пор, как он сделал выбор, нашёл новую ученицу, чёрная ревка перестала ему сниться – и в Стуже являться перестала.
Стужа получила, что хотела? Сказала всё, что собиралась? То, от чего он предостерегал Хальсон, вовсю владело им самим. Ему необходимо собраться, если он хочет преуспеть в главной битве. Где ей суждено случиться? Там или здесь?
Перед сегодняшним выходом в Стужу кропарь, пускавший его, сказал, пряча взгляд:
– Это в последний раз, господин Стром. Вы знаете, выходы в одиночку запрещены строго-настрого… Если нас поймают, вам-то, наверное, ничего, вы из Десяти, а вот мне никакие деньги не помогут. Уж простите, но это так.
– Прощаю. Не переживай… Мне это больше не понадобится.
Не понадобится – потому что уже скоро у него будет новый, официальный билет в Стужу. Покорный его воле. Иде Хальсон – не Рагна. Она понятия не имеет о путях Стужи, а значит, не станет спорить с ним или задавать лишние вопросы. Она будет идти, куда он пожелает.
Все сложилось к лучшему. Показатели Эрика Строма были так высоки, что он мог бы обходиться без охоты ещё по меньшей мере несколько месяцев – или ходить, как в последние недели, с коллективными охотами, помогая другим ястребам. Но есть и другое, то, что не могло дольше ждать – и для этого другого ему нужно бывать в Стуже как можно чаще.
Будь Рагна жива, он рассказал бы ей правду. Ей одной он рассказал бы правду – и дальше они действовали бы вместе. И здесь, и там.
На мгновение Стром прервал свой полёт.
На склоне, прямо под ним, что-то чернело – странно, неправильно; в Стуже было не место чему-то настолько угольно-чёрному, похожему на дыру, вырванную кем-то в пространстве. Быстрая догадка – и он двинулся вниз, чтобы убедиться, что это снова она…
Чёрная ревка. Таких чёрных не бывало – и не могло быть в Стуже, не в его снах – и всё же это была она. Горящие золотом, не по-снитирьи умные, внимательные глаза. Острые чуткие уши, белые длинные клыки, лежащие на губе. Пушистые хвосты – все четыре, один над другим, аккуратно, как у домашней кошки, обернули лапы.
Слишком плотная, материальная для души – Эрику показалось, что достаточно протянуть руку, чтобы почувствовать, как она погружается в самый настоящий мех.
Но, едва он протянул её – смело, необдуманно, как во сне – ревка ускользнула. Безо всякой, впрочем, спешки, поднялась и затрусила прочь, заметая хвостами следы маленьких когтистых лап.
Ускользнула – как ускользала всегда, и наяву, и во сне.
Возможно, он и вправду сходил с ума, но почему-то сейчас от этой мысли ему стало почти весело.
Стром моргнул – от призрачного ветра слёзы выступили на призрачных глазах. Впереди, над одной из светящихся под толщей снега жил дравта, он увидел душу одинокого бьерана. Совсем юный хищник. Что он искал здесь, в пустоте? Добычи? Уединения? Могут ли снитиры хотеть уединения, как он сам?
Эрик снизился, двинулся вдоль широкой снежной гряды, мягко коснулся её ногами. Холодно не было. Где-то далеко, на другом свете, отдувалось сейчас за них обоих, вертясь в тесной капсуле, его тело.
«Рагна».
Ни Рагны, ни свечения, ничего. Только одинокий бьеран – всё ещё не замечая Строма, вскинул морду, окольцованную воротником ледяных наростов, и завыл на созвездия, прямо в разверстую над ним огромную звенящую черноту.
Не тот бьеран. Слишком маленький, совсем молодой. Тот был матёрым, старым.
Мгновенное, странное искушение: привлечь его внимание и замереть, лечь на снег, глядя в чёрное небо. Оно стало бы последним, что он увидит, – так было и для Рагны. В прежние времена, говорят, ястреб и охотник всегда умирали вместе – а если один уходил быстрее, святой обязанностью другого было его догнать.
Давние, тёмные времена. С тех пор много воды утекло. Разворачивали крылья парители, появлялись новые города, налаживались связи с иными странами, через континент бежали во все стороны поезда. Но тогда кьертанские технологии в сравнение не шли с нынешними. Не было нужды в таком количестве препаратов – а значит, и препараторов.
Должно быть, тогда Кьертания могла позволить себе красивые, бессмысленно-жестокие традиции.
«Стром».
Он дёрнулся, как от удара, – но это был ветер, только ветер, завывавший с бьераном в унисон. И всё же – ещё на одно мгновение – мысль о снеге и тёмном небе над головой…
Не стало бы ни Стужи, ни Кьертании, ни Рагны, ничего. Не стало бы темноволосой девочки, которую он, наверное, погубит.
Не в Стуже – так за её пределами. Если он не справится с тем, что задумал, сделает неверный шаг всего на одной из многих троп – полетят головы тех, кто ему близок. А кто может быть ближе ястребу, чем его охотница? Он позаботится о том, чтобы она ничего не знала. Но что с того? Им всем до того не будет дела – если он проиграет.
Как она радовалось тому, что он предложил ей служить с ним. Пыталась скрыть радость – и не могла – а он ещё и сказал ей что-то про семью, про то, что их можно пригласить в столицу, про балы…
В капсуле его тело дёрнулось ещё раз и задышало ровно. Иде Хальсон – не та, вторая. Она знает, на что идёт, чем рискует, она говорила об этом сама, пусть и не зная всего… Она не нуждалась в его жалости.
Да и какое значение может иметь жалость к одной-единственной девочке, пока весь континент взят в тиски вечного холода? Не возьми он эту, ему навязали бы другую.
С этой у него по крайней мере есть шанс. Чёрная ревка – чёрные волосы и глаза. Может ли это быть знаком, намёком от Стужи?..
Тишина.
Бьеран замолчал – увидел его. Подрагивал ледяной воротник, поднялись на спине смертоносные иглы, призрачный снег беззвучно оседал под призрачными когтями. Стороннему наблюдателю они оба – зверь и человек – показались бы ненастоящими. Но то, что вот-вот случится между ними, – случится на самом деле.