Рорри отлетел в сторону и ударился о глыбу льда всем телом с ужасающе громким звуком. Миссе слышала его, он звенел в её ушах, и на втором слое её зрения мир вертелся, а небо и снег поменялись местами. Она замерла, ослеплённая, сбилась с собственного слоя, слоя Души, и запаниковала – от неё больше не было никакой пользы.
«Рорри! Рорри!»
Он не отвечал, и долгие и страшные минуты Миссе была уверена, что её охотник погиб. Глаз орма казался холодным в глазнице, висок дёргало болью, тени ястребов вокруг неё скользили быстро, и никто не смотрел на неё.
Но потом глаз потеплел, и она услышала, как Рорри стонет, почувствовала холод комьев снега под его пальцами.
Их обоих вытащили из Стужи. Рорри покинул охоту, опираясь на плечи более удачливых, а Миссе очнулась в капсуле, резко, как от дурного сна, с застывшим во рту криком. Её вытащили раньше, чем других. Кропарь, отслеживавший её показатели, следовал протоколу. Ритмы её тела пребывали в такой сумятице, а связь с охотником прервалась – Рорри, не дождавшись ответа, закрыл её со своей стороны. Она, как ястреб, могла бы разомкнуть её даже помимо его воли – в Стуже, в критической ситуации, это было разрешено, – но Миссе слишком растерялась для этого.
Она сидела в центре и плакала все часы, что понадобились, чтобы дождаться его.
– Думал, мне крышка, – сказал Рорри, когда она наконец дождалась его возвращения. Левая рука у него лежала в лубке, рёбра были перетянуты повязкой, по лицу расплывался жуткий кровоподтёк, но Рорри слабо улыбнулся ей с носилок. – Подумал, надо закрыть связь, чтобы тебя забрали. Боялся, что если ты будешь слишком долго ждать… Пострадаешь, начнёшь делать ошибки, вот и…
Он снова слишком хорошо думал о ней. Делать ошибки она начала куда раньше, чем связь оказалась закрыта, и в том, что случилось с ним, была её вина.
– Не надо быть добрым со мной, Рорри. Я этого не стою.
– Я так не думаю, – тихо, но твёрдо сказал он, отводя взгляд. – С нашей первой встречи я… – он осёкся и замолчал.
Хотя бы сейчас она могла попытаться вести себя, как ястреб.
– Рорри, я поеду с тобой к кропарям, – сказала она, шмыгнув носом.
– Это необязательно…
– Пожалуйста, не спорь. Я побуду рядом, пока они латают тебя. И я… Больше это не повторится. Клянусь. И хватит говорить – тебе же больно.
Он кивнул. Его красное лицо побледнело и казалось сейчас почти красивым, как будто боль и страдания сделали слишком широкие и округлые черты благороднее, строже.
Как и обещала, Миссе поехала вместе с ним – и держала его руку, пока кропари собирались раздробленные кости воедино.
– Нам пришлось использовать кости хаара и сустав от ревки, – сказал ей усталый кропарь после того, как всё было наконец позади, а Рорри, накачанный обезболивающими, спал. – Будем надеяться, что они приживутся. Тогда рука быстро восстановится. Если нет… – Он покачал головой.
Ни он, ни кто-то в центре не говорил Миссе ничего, не осуждал её, но это и не требовалось.
Наверное, ей бы даже хотелось, чтобы кто-то высказал ей все – Рорри, наставники… Стало бы легче.
В тот день она опоздала к Лери – и, взбегая по лестнице дома на улице Первовладетелей, предвкушала возможность рассказать ему всё, спрятаться в его объятиях, услышать ласковые слова…
Всё станет проще, когда она почувствует, что он рядом, на её стороне.
Когда Миссе открыла дверь своим ключом, Лери не поднялся ей навстречу, даже не обернулся, хотя точно слышал, как открылась дверь… Просто сидел в кресле у камина, глядя на огонь.
– Лери… – Она подошла сама, ещё не чуя неладного, опустилась на бархтаную подушечку у его ног. – У меня был ужасный, просто ужасный день. Рорри пострадал. Его рука, рёбра… Ох, это ужас что такое. Повезло, что он жив.
Она хотела прижаться лицом к его бедру, но бедро отодвинулось. Ей стало холодно – несмотря на жаркое пламя в камине.
– Рорри пострадал из-за меня, – пробормотала она, всё ещё надеясь, что его холодность ей только мерещится. – Я слишком поздно предупредила, и вот…
– Почему это должно меня волновать?
Его голос был ледяным – куда там Стуже – и поначалу Миссе подумала, что ослышалась.
– Что?
– Ты слышала. Почему это должно меня волновать? – Отблески пламени плясали на его волосах, и теперь они казались совсем золотыми – как блестящие новенькие химмы.
Подушка, на которой она сидела, оказывается, только притворялась мягкой.
– Злишься, что я опоздала? Лери… Рорри – мой охотник. Я должна была…
– «Рорри»! – передразнил он, и в его голосе было столько злости, что Миссе вздрогнула. – «Рорри», «Рорри», сколько можно? Он не твой брат, не твой друг, вы и знакомы-то всего ничего.
Миссе не успела сказать, что с самим Лери они знакомы и того меньше – потому что он вдруг едко добавил:
– Или вы, быть может, ближе, чем мне думалось?
Миссе не готова была к такому – и потому, вместо того чтобы броситься в бой, обидеть его в ответ или хотя бы начать спорить – задрожала, как от холода. Слёзы полились по щекам сами собой, защекотали подбородок, но Лери, всё ещё не смотревший на неё, этого не видел.
– Лери, – сказала она наконец, немного справившись с собой, – ты же понимаешь, что я… Что мы… Препараторы, охотник и ястреб, – это особенная…
– Да, да, конечно, – пробормотал он, и на этот раз голос его звучал как у обиженного мальчишки. – Думаешь, раз вы препараторы, к вам всегда будет особенное отношение. Разве того, что вы вечно на особом положении, не достаточно? Тебе нужно ещё и моё особенное отношение, так что ли?
– Лери. – Голова у Миссе шла кругом. – Ты что же…Завидуешь препараторам? – Это даже звучало настолько абсурдно, что она, не удержавшись, глупо улыбнулась. – Ведь ты же знаешь, ты знаешь, как нам всем это достаётся. И ты знаешь, что такие препараторы, как я… Которым всё это не даётся, и на балах, и при дворе вряд ли окажутся. Деньги… Ты ведь знаешь, что то, что нам платят, и в сравнение не идёт с тем, что…
– Есть у моей семьи, так?
– Ну, – пробормотала она, чувствуя ловушку, – да, но…
– То есть ты считаешь, что у меня, по сравнению с тобой, никаких проблем в жизни быть не может – ведь я не препаратор, да и денег у меня, всю Стужу усыпать можно, значит, ты можешь приходить на наши встречи, когда вздумается, а я, видимо, должен тебя за это благодарить? И вместо извинений выслушивать, как там дела у драгоценного Рорри?
– Лери, – теперь она плакала, не таясь. – Что ты делаешь? Почему ты так со мной поступаешь?
Всё было так хорошо, как в сказке, а теперь он ранил её беспощадно, точно, и говорил так, как будто не раз всё это обдумывал.
– Я поступаю? – Наконец, он повернулся к ней, но на лбу всё ещё застыла упрямая складка. – А как ты со мной поступаешь? Я жду тебя здесь, с ума схожу, ты опоздала почти на четыре часа! Я не знал, что с тобой случилось, не знал даже, жива ли ты!
– Ты мог спросить в Гнезде, мог…
– Чтобы все знали про нас, не так ли? Правильно мне говорили, любой препаратор только и ждёт, чтобы вцепиться в кого-то богатенького, чтобы потом…
– Лери! Перестань! – впервые в жизни, исключая, быть может, раннее детство, она закричала так страшно, и он замолчал.
Некоторое время они оба молчали, дыша тяжело, как звери в тесной клетке, как будто привязанные к жаркому пятачку у камина, ни в силах отстраниться друг от друга – и испытывая боль от этой близости.
– Не говори того, о чём пожалеешь, – сказала она, на этот раз очень тихо. – Я не знаю, кто и чего наговорил тебе про препараторов, про нас или про меня. Но ты знаешь, что я не такая. Я даже не знала, кто ты, когда мы познакомились. Всё случилось само собой, и… Это ты заметил меня первым. Помнишь, тогда у окна? Лери… – Слёзы высохли, и она поднялась с подушки, хотя к ногам как будто привязали самые массивные тренировочные утяжелители. – Если ты считаешь, что я с тобой, потому что надеюсь на деньги твоей семьи… Если ты думаешь, что считаю себя лучше других, потому что мне… Не посчастливилось стать препаратором… Я… Я лучше уйду прямо сейчас. Домой. В Гнездо…
Лери побледнел, вскочил с кресла так резко, что ножки скрипнули об пол, а потом… Упал перед ней на колени, обхватил её колени.
– Лери, что…
– Прости, прости, – жарко шептал он в складки платья, в которое она переоделась, накинув сверху длинный форменный камзол, белый с чёрным шитьём. – Милая… Я был сам не свой, я слишком переживал за тебя, ведь ты знаешь, как ты мне дорога…
Она пыталась поднять его с пола, растерянная, с невысохшими дорожками слёз на щеках, и в конце концов опустилась на пол, упала в его объятья.
– Жена моя, маленькая жена, – шептал он, целуя её щёки и нос, – я был так несправедлив, так жесток… Прости меня. Ты простишь меня? Мы что-нибудь придумаем, непременно придумаем. Этот Рорри, Стужа, опасность… Всё это не для тебя, ты слишком хороша для этого, так ведь? Я поговорю… Я поговорю с отцом, я что-нибудь придумаю…
Но с тех пор он больше не заговаривал ни о той ссоре, ни об отце.
Их встречи продолжались, как и раньше. Каждый свободный вечер она проводила на улице Первовладетелей, а ночевала там гораздо чаще, чем в Гнезде.
Лери был с ней ласков, как и раньше – так же играл её волосами, зацеловывал с головы до ног, дарил красивые безделушки. Именно тогда он подарил ей серебряный браслет с синими камушками, который она потом никогда не снимала. Ей нравилось представлять, что этот браслет надел ей на руку храмовый служитель во имя Мира и Души – что была у них с Лери настоящая свадьба, и что их игра в мужа и жену не была на самом деле игрой.
Ей очень хотелось, чтобы Лери тоже носил браслет – как обычно делали мужья и жены. Жалованье препаратора позволяло купить ему такой подарок – пришлось бы, правда, на пару месяцев ужаться или меньше отправлять домой. Миссе даже присмотрела подходящий в одной лавке в Храмовом квартале – но всё никак не решалась купить. И не из-за цены – просто во всём, что было между ними после того памятного разговора, чувствовалось что-то не то, как будто прозвучала какая-то спотыкающаяся, лишняя строчка в песне.