– Может быть, потому, что я и вправду виновата? Как и ты. И поэтому меня всегда поражала твоя самоуверенность и ощущение, что ты всегда и везде оказываешься не при чём. – Она вдруг осеклась, вздохнула. – Ладно. Всё это больше не имеет значения. Как твои дела? Кто твой наставник?
– Пока никто, – отозвался он, – и, если среди твоих собутыльников нет женщины с родинкой на щеке, а ещё вы не обмениваетесь тайными птичьими паролями, видимо, моё будущее остается неопределённым.
– Птичьими паролями?
– Да брось. Просто задание, которое я выполню. Только пока не знаю как.
Они помолчали. Дождь ещё немного усилился, и за пеленой свет в окнах «Выше неба» был едва различим и казался оплавленным.
– Как охота и балы? Похоже на то, как мы представляли себе это в детстве?
– Нет, – тихо сказала она. – Охота… Ни на что не похожа.
– Это страшно? – Дурацкий вопрос, но он не мог не задать его. Сорта честно задумалась:
– Нет. То есть… Разве что потом, после. Когда ты там, в Стуже, не до того, чтобы бояться. Нужно думать, слушать и быть быстрой – страх в этом мешает. Там холодно. Двигаться сложно. Копьё помогает держать зверя подальше от души… Если всё делаешь правильно, ничто не идёт не так. В общем… Охота как охота. Не считая того, что приходится всё время слушать ястреба, делать всё, чтобы зверь уцелел, и при этом не умереть. И, ну да… Дело происходит в Стуже.
– Звучишь даже более сурово, чем дома. Что ж, я в тебе не сомневался. А что балы?
– Я пока что не была ни на одном.
– Какая скучная жизнь.
– Эрик Стром говорит, что…
– «Эрик Стром». – Унельм хмыкнул. – «Эрик», «Эрик Стром», «Стром», «господин Стром»… У тебя остались ещё какие-то варианты? Кажется, между вами всё непросто, а?
Сорта вдруг вспыхнула, и он понял, что попал по больному.
– Это не твоё дело.
– Само собой, само собой. – Следовало взять это на заметку. Сорта не выглядела счастливой, и между ней и Стромом явно были разногласия. Или дело в чём-то другом?
– Ты что, втрескалась в него?
Сорта закатила глаза:
– Душа и Мир, я и забыла, какой ты дурак.
Будь он прав, даже Иде Хальсон выдала бы своё волнение не словом, так жестом – но что ж, попытаться стоило.
– А общалась бы со мной почаще, не забывала бы таких важных вещей. – Он протянул руку, чтобы достать монетку у неё из-за уха, но Сорта отстранилась – пугающе быстро, резко, как кошка.
– Не делай так. Я говорила: мы не будем друзьями. Мне не нужны твои фокусы и шутки…
– Ты бы определилась тогда. – Ульм вдруг понял, что уязвлён. Он был сыт по горло: и этим дождём, превратившим Парящий порт в склизкое осиное гнездо, и издевательским заданием Олке, и этим городом, из которого у него не было шанса однажды улететь… И Иде Хальсон, особенно Иде Хальсон. – Знаешь, это изрядно раздражает. Считаешь себя много лучше меня из-за того, что зовёшь раскаянием… А на самом деле, просто не умеешь отпускать… Что, может быть, из-за твоих терзаний Гасси встанет из могилы, чтобы присоединиться к тебе в весёлых охотничьих приключениях?
– Девушка, с которой я сидела за одним столом в Гнезде, умерла, Гарт. – Если ему и удалось её разозлить, Сорта никак этого не показала. – Она даже ни разу не побывала в Стуже. Это не потребовалось. Месяц назад у меня на глазах снитир разорвал двоих. На моей недавней охоте Стром чуть не погиб. Я могла остаться одна, без ястреба, всё бы пошло прахом… Но зато мы добыли орма с «зелёным рогом». Редкий зверь. И редкий зелёный рог. Кьертания насчитает нам обоим показатели, а из рога сделают сотню порций снадобья для мужской силы. И знаешь, из-за чего сокрушался Стром? Не из-за того, что чуть не погиб. А из-за того, что части рога не хватало, когда дело дошло до разделки. Скол. Я задела копьём, или, может, удар об лёд… Этот удар будет стоить части показателей нам обоим. Так что расскажи кому-нибудь другому про охотничьи… Весёлые приключения. И нет. Гасси не встанет из могилы. И это наша…
– Да, да, да, это наша с тобой вина. А охота грязна и ужасна, и вовсе не похожа на то, о чём пишут в учебниках. – Ему самому не хотелось, чтобы это звучало так, но он здорово разозлился из-за того, что она всё же вынудила его снова заговорить о том, чего он избегал годами. – Стало ли тебе легче? Нет? Тогда это не имеет никакого смысла. Если я так отвратителен со своим стремлением забыть о том, что случилось, зачем ты вообще стоишь здесь и разговариваешь со мной?
– Просто пережидаю дождь. Но он заканчивается.
Стена ливня стояла незыблемо, как прежде, но Унельм промолчал.
– Договор есть договор. Но ты прав – нам лучше общаться только по делу.
Он смотрел ей вслед, пока она бежала к «Выше неба» по скользким мосткам. Дверь открылась, выпуская оранжевый тёплый свет, и Ульм заметил на пороге Эрика Строма, высматривающего Сорту, который, увидев её, махнул рукой с зажатым в ней плащом.
Она вбежала на порог, отбрасывая со лба мокрые пряди, и они со Стромом о чём-то заговорили, но из-за шума дождя невозможно было расслышать ни слова.
Унельм разглядел, как ястреб помогает Сорте снять промокший насквозь камзол и накидывает принесённый плащ ей на плечи. Очень собственнический жест. Может, все ястребы ведут себя так с охотниками. Наверное, трудно избавиться от привычки думать о другом, как о своём инструменте, если на службе это так.
Сорта ни разу не посмотрела в его сторону – и вряд ли рассказала Строму об их встрече судя по тому, что и он тоже не бросил взгляда под навес, где прятался Ульм.
И к лучшему.
Он медленно пошёл прочь, без особой надежды кутаясь в куртку – теперь уже он вспомнил, что газеты предупреждали о долгом дожде.
Унельм думал о словах Сорты. Больше он не злился на неё – ему было грустно.
Грустить он не любил. От состояния злости или досады можно было оттолкнуться и полететь, придать себе скорости – состояние грусти было слишком мягким. Бесполезным. Раздражающим.
Внутренние ограничители, не дававшие вспоминать о детстве, рухнули, и, идя под дождём в сторону подъёмников, Унельм думал о троих детях, дни напролёт игравших в лесу.
Лето в Ильморе не было похоже на здешнее, но они не шли домой, даже если им становилось зябко. Они с Сортой строили плотину на ручье. Гасси читал вслух, развлекая их, но то и дело замолкал – увлекался. Ему хотелось читать быстрее, а вслух не получалось.
Он плеснул в Гасси водой – и уже через мгновение они все визжали, как щенки, и носились, окатывая друг друга брызгами.
Зачем он это сделал? Потому что Гасси, увлечённый книгой, был слишком серьёзным, слишком взрослым. В том, до чего сильно он погружался в собственные мысли, было что-то зловещее.
Мог ли Ульм предчувствовать, что по-настоящему взрослым другу так никогда и не стать? Их с Сортой объединяли не только детские игры и жизнь по соседству. Они оба чувствовали, до чего особенным был Гасси. Оба – заключив негласный договор – пытались его оберегать.
«Я всё рассчитал, ребята. Если это сработает, мир изменится, понимаете? Вы… Вы сделаете это со мной? Вы верите мне?»
Их любовь к Гасси и вера в его невероятные возможности погубили его. Они погубили его. Сорта была права, права все эти годы. Но что это меняло?
Парящий порт был непривычно, ирреально пустым – обычно здесь с утра до ночи сновали туда-сюда толпы народа, но сейчас, из-за дождя, не было ничего, кроме редких охранителей, ёжившихся под плащами, и прохожих, спешивших к подъёмникам, чтобы поскорее отсюда убраться.
И именно поэтому тёмная тень, скользнувшая за угол, бросилась Унельму в глаза – а сам он, благодарение дождю, имел все шансы остаться незамеченным.
Мысли о Гасси и Сорте тут же вылетели у него из головы. Прошлое в прошлом – а сейчас, возможно, он наконец имел шансы поймать за хвост будущее… Если, конечно, не выслеживал носильщика, идущего за угол по нужде.
Ульм следовал за тенью, затаив дыхание, на солидном расстоянии, уже не обращая внимания на то, что вода просачивалась, кажется, сквозь кожу. Тот, за кем он следил, упустил уже изрядное число возможностей отлить с вершины города – нет, он шёл куда-то в глубь порта очень целеустремленно. Не в сторону кабаков – значит, не опаздывал на назначенную встречу. Нет, незнакомец шёл в сторону ангаров с парителями, которые не летали по ночам. Может быть, механикер, который шёл чинить что-то перед завтрашними полётами? Возможно. Но один…
В повороте плеч незнакомца в тёмном плаще было что-то знакомое, и это подстёгивало любопытство. Ульм ускорил шаг.
Незнакомец – судя по ширине плеч – мужчина, тоже пошёл быстрее. Ульм уже понял, куда они идут, – в сторону углового ангара, самого удалённого от главных оживлённых артерий Парящего порта.
Унельм старался держаться ближе к краю смотровых, куда плохо добирался свет от валовых фонарей – особенно сейчас, когда дождь тоже был на его стороне. Пару раз незнакомец обернулся – слишком быстро, чтобы разглядеть лицо сквозь водную пелену – но Унельма не заметил.
Тот ощутил охотничий азарт – как в детстве, за игрой в прятки или догонялки. Человек, которого он преследовал, вовсе необязательно был связан с его заданием, но, судя по настороженности, направлялся на тайную встречу, а это само по себе делало слежку захватывающей.
Он пошёл за человеком в плаще до самого входа в ангар, держась в тени. Дверь приоткрылась, и Ульм не различил за ней ничего, даже источника света. Кто бы ни собирался ближе к ночи в ангаре, они делали это в темноте, под надёжной завесой дождя. Унельм отступил ещё немного, глубже в темноту между двух тусклых фонарей, и в этот самый миг человек в плаще воровато обернулся перед тем, как войти внутрь, а над Парящим портом ярко вспыхнула первая молния, вспоровшая тёмное небо. И Унельм увидел его лицо – на долю секунды, но и этого было достаточно, чтобы узнать Мела. Новый возлюбленный Луделы – контрабандист или что похуже? Умеет она выбирать мужчин.
Паритер – не носильщик или охранитель, не один из завсегдатаев дешёвых кабаков у подножия Парящего порта. Он надеется урвать большой куш, если рискует своим статусом.