Мем улыбнулась:
– Бессмысленно ловить рыбу сетью со слишком широкой ячейкой, фокусник.
Эти слова всё ещё звенели в ушах, когда Унельм вышел на улицу.
Всё ещё шёл дождь – но теперь слабый, редкий. Ульм подставил ему лицо, открыл рот, ловя холодные капли. Он решил отложить мысли о Сорте и её ястребе – до поры до времени. Ему слишком нравилось думать о другом… О том, что теперь – впервые – он ступил на брусчатку улиц этого города не как приезжий, а как здешний, свой, более того – препаратор, сыщик, почти что охранитель.
Знатные динны могли глядеть на него свысока – но у кого из них было то же право на Химмельборг, что было теперь у Унельма?
Иные страны были к нему не ближе прежнего – но в одном только этом городе оставалось до сих пор ещё столько неизведанного, манящего. Чего только стоили балы, суета дворцового парка, в котором, быть может, его ждали знакомства, которые помогут – непременно помогут – сесть однажды на вожделенный паритель? Пока он понятия не имел, как туда попасть, но лиха беда начало – в его голове уже бродила смутная идея, связанная с Сортой, зелёным рогом, Эриком Стромом…
У каждого из спешащих куда-то даже в столь ранний час горожан были свои секреты – и теперь Унельм стал одним из них.
Повыше подняв воротник куртки, он быстрее припустил в сторону Коробки.
Сорта. Гром
Накануне дня, который навсегда изменил мою жизнь, случилось ещё кое-что – и случилось, когда, после очередной охоты, я гостила у Строма.
Я никогда бы не позволила себе шарить в вещах ястреба нарочно – и не удивилась бы, если бы он нашёл способ следить за мной даже без вездесущих глаз-наблюдателей, которых на стенах его дома не было… Во всяком случае, мне не удалось их обнаружить.
Но, бывая у кого-то дома, замечаешь больше, чем собираешься, даже если не планируешь глазеть по сторонам. Неосторожное слово там, забытый бокал тут, слой пыли на корешке одной книги, следы пальцев на другой – малозначимые детали, из которых складывается человеческая жизнь.
Время от времени, замечая подобное, я не успевала отвести взгляд – и справиться с любопытством. Мы уже долго служили вместе – во всяком случае, мне казалось, что прошла едва ли не вечность… Но я слишком мало знала о том, что за человек Эрик Стром.
Я не стала бы лезть в его тайны из желания выгадать что-то впоследствии – но любопытство – куда более могучая сила, чем выгода.
Однажды вечером, когда Эрик Стром пригласил меня зайти к нему после охоты – как всегда посередине недели – его отвлёк от меня посетитель. Седоволосый мужчина, который, заметив меня, не стал переступать порог.
Вполголоса они переговорили о чём-то на пороге, а потом Эрик Стром сказал мне:
– Я ненадолго, Хальсон, ладно? Посиди здесь, налей себе чая или снисса. Я вернусь через полчаса.
Но его не было почти полтора. Поначалу я честно сидела на диване, изо всех сил борясь с желанием пройтись по дому – но в конце концов, не выдержала.
На первом этаже стояли три книжных шкафа – и мне давно хотелось поподробнее познакомиться с их содержимым.
Теперь я подошла к ним, то и дело бросая взгляды на дверь, и изучила корешки.
Библиотека здесь была едва ли не такая же богатая, как у госпожи Торре, но вот набор книг был другим. Меньше художественных книг – хотя сборник пьес «Принц-ястреб и другие сочинения», «Собрание кьертанских легенд», «Похождения охотника» Гарота и «Дорога на Рагадку» Ассели стояли на видном месте.
Были и некоторые другие, названия которых я не слышала. «Уснувшая королева», «Ускользнувшая красота», «Воспоминания о берегах Авденалии»… Не удержавшись, я открыла одну из книг – это оказался сборник стихов. Судя по состоянию страниц, его часто читали.
«В далёкой стране, где теплы берега,
Где лодка златая скользит по воде,
Я столько всего рассказать бы сумел,
Но эту страну заметает пурга…»
Я захлопнула книгу – мне показалась, что ручка двери повернулась. Но, видимо, это был только ветер.
Всё равно читать стихи мне расхотелось – я аккуратно пристроила книгу на место.
На соседних полках обнаружились большие коллекции биографий – тут были истории владетелей и их советников, богатейших диннов и знаменитых ястребов, учёных и инженеров… Исторические труды, монографии, сборники статей по экономике, государственному устройству, истории Рамаша, Вуан-Фо, Авденалии… Папки с географическими картами и картами звёздного неба, труды философов. Были здесь даже книги, посвящённые магии – настоящей магии, родившейся на землях парящего архипелага, и той, что пытались пробудить к жизни где-то ещё, в том числе в самой Кьертании – и чьё существование ещё предстояло доказать.
Эрик Стром обладал широким кругом интересов.
Я полистала ещё несколько книг, зачиталась биографией Арделы Химмельн – бабушки нынешней владетельницы, на склоне лет сумевшей завладеть верхним троном, но успевшей всего за три года своего правления многое изменить во внешней политике Кьертании… Именно ей мы были обязаны существенным усовершенствованием коварной системы экспорта препаратов, приходивших без поддержки Кьертании в негодность в течение в лучшем случае года. Протезов лучше, чем созданные из нейтрализованных препаратов, не сумели придумать даже в высокотехнологичном Рамаше или напоённом магией Вуа-Фо – и это ставило в зависимость от Кьертании многих состоятельных людей по всему миру.
Выдержки из переписки владетельницы с госпожой Го так увлекли меня, что я потеряла счёт времени – а потом ручка повернулась. Я запаниковала – книга дрогнула, и из развернувшихся страниц выпал листок, исчерченный знаками и стрелками.
Я успела сунуть листок в книгу наугад и быстро поставить её на полку – а потом упасть на диван напротив очага. Но один из знаков – круг, разделённый пополам росчерком молнии – я успела заметить. Он вспыхнул на бумаге – и в памяти – как огонь в темноте.
Стром даже не смотрел – вешал плащ на вешалку у двери.
– Извини, я думал, что освобожусь быстрее. Тебе, наверное, уже пора? Или хочешь доиграть партию? Я не убирал фигуры.
Все время, что мы пили чай, доигрывали партию – я проиграла – и по дороге к Гнезду я думала только о знаке. Как и почему он мог очутиться и на страницах дневника Гасси – и в записях моего ястреба? И что это могло значить?
Я думала об этом снова и снова – и не находила ответа… Я думала об этом и в Гнезде, на своей узкой кровати – до того, как наконец провалиться в сон.
Я проснулась от стука – рывком, как из воды выныривая. Это был странный, неправильный стук, ничуть не похожий на сухой и точный, в дверь.
Тюк. Тюк. Как будто птица клюет стекло… Стекло.
Ещё один камушек ударил в окно, и я рывком села на постели. Босиком подбежала к окну – и увидела Унельма, стоявшего внизу со своей обычной нагловатой улыбочкой.
Кипя от злости, я накинула халат, сунула ноги в сапоги и, запахиваясь на ходу, побежала вниз по лестнице. Гнездо ещё спало.
В саду было по-утреннему прохладно, и я пожалела, что не надела что-то поверх халата – кроме того, вид у меня был не слишком угрожающий, а я надеялась заставить Ульма пожалеть о том, что он меня разбудил.
Он уже ждал на одной из садовых скамеек. В руках – замасленный пакет, рядом – бутылка из неостывающего стекла.
– Привет! – он махнул рукой приглашающе, словно это я пришла к нему домой. – Я принес кофе и завтрак. Ты ведь, я помню, любишь булки с рыбой?
– Уж точно не на завтрак, – буркнула я, садясь рядом, но запах кофе, к которому пристрастил меня Стром, волей-неволей заставил смягчиться. – Зачем тебя принесло сюда? Ты совсем ума лишился? Ворваться вот так… Ты мог всех перебудить.
– Но не перебудил же, – он налил немного кофе в крышечку и протянул мне. – Прошу, угощайся. Как ты, наверно, уже поняла, у меня неотложное дело… Но я ж не зверь, не стану утомлять тебя до завтрака.
– Большое спасибо. – Я постаралась вложить в это «спасибо» всю свою саркастичность, но кофе приняла и стала пить маленькими обжигающими глотками. – Ладно… Давай свои булки.
Некоторое время мы молча жевали, глядя на то, как просыпается сад – звенят поливальные фонтанчики, дрожат на тонких стеблях листья, готовые сорваться вниз от малейшего ветерка.
– Хорошая погодка, – сказал Унельм. – После ильморской зимы она была бы ещё приятнее, да?
– Не то, чтобы отсутствие зимы меня сильно печалило. – Но я поймала себя на том, что кривлю душой.
Я скучала по чёрным, изломанным ветвям деревьев в лесу за Ильмором, по огонькам ягод во мху, по ледяному озеру, в которое мы ныряли на спор, по белизне снега за окном, хрусту наста под ногами, лёгкой, танцующей вьюге, льду… Честному, настоящему – не то, что в Стуже. Я скучала даже по холоду, пощипывающему пальцы и нос утром, когда я будила сестёр, а их мягкие, пахнувшие молоком затылки казались единственным средоточием тепла на целом свете.
Я вспомнила, что в кармане у меня лежит нераспечатанное письмо от них, полученное накануне на почте. Вчера я вернулась в Гнездо такой усталой, что еле хватило сил умыться перед сном. Удачная охота – мы со Стромом добыли двоих эвеньев – а потом ужин в том самом ресторане, где мы когда-то, кажется, жизнь назад, ели оленину. Мы засиделись допоздна – Стром сперва долго разбирал мои охотничьи ошибки, а потом рассказывал о предстоящем нам Летнем бале, первом мероприятии при дворе, в котором я, как его охотница, обязана была принять участие.
Сперва мне казалось, что это ничего – уж точно не так страшно, как выходить в Стужу – но через полчаса Стромовых объяснений, кто там есть кто, и с кем как себя стоит вести, чтобы не попасть впросак, я начала в этом сомневаться. Но я прекрасно понимала, что от этого бала зависело многое – именно там заводились полезные знакомства, налаживались связи – поэтому долго и подробно расспрашивала Строма, кое-что записывая, и мы досидели до последних огней.