Но их рейтинг падал, и продолжать в таком духе было нельзя. На одних хаарах и элемерах далеко не уедешь. Как бы сам Эрик ни был занят мыслями о другом – любой план включал в себя высокий рейтинг, положение среди препараторов, поддержание репутации. Начав работать с Хальсон, он поверил, что наткнулся на самородок…
Но даже самых сильных ломает горе – а его новая охотница была, в конце концов, только девочкой. Он позволил себе забыть об этом ненадолго – но Хальсон было ещё расти и расти до Рагны, которая оставляла за пределами Стужи всё. О том, что умер её отец, Стром узнал от неё как-то за вечерним сниссом уже после охоты – на слое Мира в тот день Рагна была так же точна и хладнокровна, как обычно.
Как бы то ни было, времени больше не было. С определённого момента жалость к себе начинает разрушать – и важно нащупать, поймать этот момент, чтобы вовремя свернуть в сторону. Это Эрик тоже знал наверняка. Им нужно было возвращаться к прежним показателям – и как можно быстрее.
Стром собирался сказать ей об этом нынче вечером, но при виде скорчившейся на лестнице фигурки ощутил укол жалости – и разозлился сам на себя.
– Необязательно было ждать меня, – сказал он, отпирая дверь и не глядя на охотницу. – Я ведь мог засидеться или даже не прийти вовсе. Ты бы что, так тут и сидела?
Она равнодушно пожала плечами:
– Не знаю. Наверно, нет.
– Завязывай с этим, слышишь? – Он пропустил её вперёд, чтобы не смотреть ей в лицо.
– Хотите, чтобы я вернулась в Гнездо?
– Нет, – сказал он, и где-то на другом конце города, должно быть, громко хмыкнул Барт. – Если тебе всё ещё нужно быть здесь, я не против. Но тебе пора приходить в себя. Иначе у нас будут проблемы. Так что соберись, Хальсон. Если ты не забыла, я всё ещё твой ястреб. Так что восприми это, пожалуйста, серьёзно. Я не прошу – и не повторяю дважды.
– Ясно, – отозвалась она. – Я поняла. Я соберусь.
– Вот и отлично. Давай-ка я поставлю чайник. – Глупо, но ему захотелось чем-то загладить резкость, хотя он всё сделал правильно.
После они долго сидели у камина, грея ладони о чашки. Хальсон пила чай чуть тёплым – дожидалась, пока он почти совсем остынет, и только тогда делала первый глоток. Странная привычка для жительницы Ильмора – возможно, новоприобретённая.
Стром уже собирался стелить себе на диване, когда Иде Хальсон вдруг спросила:
– Мне вообще когда-нибудь станет легче? И когда-нибудь я смогу радоваться хоть чему-то, как раньше? – помедлив, она добавила: – Я вижу… Вы знаете.
– Да, знаю. – Он подбросил дров в камин, и в трубе уютно загудело. – Я бы сказал… Нет, не станет. И да, сможешь.
Она кивнула, как будто он разрешил очередной особенно сложный вопрос об анатомии снитиров или стратегиях готовившейся охоты.
– Я так и думала. Спасибо.
– Нужно спать. Завтра нам обоим рано вставать.
– Я бы посидела здесь ещё несколько минут. Можно?
– Несколько минут.
Но они сидели у камина, пока положенное им бревно не прогорело до углей.
На следующее утро Иде Хальсон спустилась в гостиную с вымытыми волосами, уложенными волосок к волоску, туго заплетёнными в косы, и выглядела так, словно крепко поспала впервые за очень долгое время.
В тот день в Стуже Стром чувствовал, что она совершенно спокойна, сосредоточена – преемница Рагны – и понял, что кризис миновал.
Эрик Стром. Перед балом
Он заблаговременно отдал парадный костюм в чистку и зашёл постричься и побриться. Досадуя на себя самого, он думал об Омилии – не зашёл ли он слишком далеко, тогда отказав ей? Предполагалось, что это должно было возбудить в ней ещё больший интерес, но Химмельн оказалась крепким орешком. С той встречи в дворцовом парке – ни письма, ни весточки. Зато её служанка, Ведела, наводила о нём справки – и вряд ли по собственной инициативе. Ловкая девица – но не настолько, чтобы расспрашивать препараторов об Эрике Строме так, чтобы он ничего не узнал.
Препараторы могут недолюбливать друг друга, враждовать или соперничать, но всё же один препаратор для другого всегда будет ближе, чем кто-то чужой – и никакие деньги или лесть этого не изменят.
Он всё ещё думал об этом, заходя домой, а потом поймал на себе взгляд Хальсон, сидевшей у камина с тетрадкой, изрисованной непонятными каракулями – он замечал её не в первый раз.
– Что, хорош? – Он хотел пошутить, потому что его почему-то смутил этот пристальный взгляд, но она ответила неожиданно серьёзно:
– Очень. Но я бы не стала надевать этот красный платок. Красный вам не идёт… Извините. Не знаю, что на меня нашло. – Теперь смутилась уже она сама, и он усмехнулся, чтобы избавить её от неловкости.
– Ко двору – и вообще по особым случаям – охотники и ястребы обязаны надевать что-то красное. Так что ничего не поделаешь, надо нам обоим потерпеть.
– Обоим?
– Ну да. Тебе ведь придётся быть рядом со мной – во всяком случае, в первые пару часов, Хальсон. Представимся, помелькаем – а потом сможешь идти на все четыре стороны. Я бы на твоём месте времени даром не терял – но будь осторожна и не пей слишком много. – Он осёкся, поймав себя на том, что наставляет её, как строгий отец – дочурку. Возможно, Рагна была права – а он и вправду стареет.
– Не буду, – очень серьёзно пообещала она.
– А твой наряд уже готов?
– Да. Мне помогли в Гнезде.
– Кто-то из старших девушек?
– Кьерки.
– Мир и Душа. Ладно, Хальсон. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Я вас не посрамлю, – заверила она.
Они говорили как ни в чём не бывало, почти легко, но он не был бы ястребом, если бы не чувствовал: что-то не так. Что-то её тяготит – и не та недавняя боль, становящаяся постепенно привычной, а иное, что она хочет – но не решается – выложить.
– Мне нужно с вами поговорить. – По крайней мере, она быстро решилась, и он кивнул.
– Я тебя слушаю. – И уселся рядом с ней на диване – осторожно, чтобы не измять костюм. Следовало бы переодеться сразу, а костюм со всеми предосторожностями разместить в шкафу, но присутствие юной девушки в доме накладывало свои ограничения.
– Мне от вас кое-что нужно.
– Радует, что ты говоришь без обиняков, – заметил он, почувствовав тайное облегчение. По крайней мере, она не наткнулась на что-то неположенное, несмотря на все его предосторожности.
– Да, – ответила Хальсон невпопад, и Эрик Стром понял: она только притворяется спокойной, а на деле очень взволнована. – В общем… Это касается моей семьи.
– Я тебя слушаю, – повторил он, хотя знал, о чём именно она собирается просить.
– У меня осталось ещё две сёстры. Их зовут Ласси и Ада.
– Я помню. Конечно.
– После трясучки Ласси оглохла, – она заговорила быстрее – видимо, его реплика ободрила. – И они обе совсем малышки. Одной десять, другой семь. О них некому позаботится…
– В Ильморе у тебя отец и старший брат. Разве нет? Кажется, Седки даже старше, чем ты. На год.
– Вы всё помните верно, – она кивнула. – Но Седки хочет уехать из Ильмора. Он даже сказал об этом в письме – ну, в том письме… Спрашивал, не могу ли я помочь ему перебраться в Химмельборг… Работать на заводе. Сказал, «в Ильморе нечего ловить» и «теперь совсем невыносимо».
Стром промолчал, но, видимо, выражение его лица было красноречиво, потому что она взглянула в ответ с благодарностью.
– В общем… Остаётся отец, но он пьёт… То есть, он пил и раньше, а что с ним будет теперь, после смерти матери? Пока я жила с ними, он меньше… – Она осеклась, но Стром понял и так. Похоже на неё – потому что он успел неплохо узнать свою охотницу – взять на себя роль громоотвода, чтобы защитить сестёр. Она едва ли ощущала это как жертву и не хотела его жалости или одобрения, поэтому вернулась к тому, что её заботило. – Отец и Седки о них не позаботятся. Никто не позаботится, кроме меня.
– Ты ведь получила деньги, не так ли? – сказал Эрик, и тут же возненавидел себя за эти слова.
«Солидная компенсация».
«О нём позаботились».
«Ты должен быть по гроб благодарен Кьертании, парень».
– Получила. Но девочки слишком маленькие, чтобы распорядиться ими самостоятельно. У нас есть… Друг семьи, госпожа Торре. Но её дочь – душевнобольная, а сама она – слепа… Не думаю, что я могу просить её взять на себя такую ношу. Есть только один выход, – теперь она говорила так быстро, что он едва разобрал следующие слова, – я должна перевести их сюда. В столицу. В Химмельборг.
Он заговорил было, но она продолжила со страстью, которой он прежде никогда в ней не замечал.
– Я уже всё рассчитала. Деньги? У меня их куча. Я больше не буду посылать домой. Я узнавала… Есть пансион для девочек. Я смогу его оплатить. О них позаботятся… Я смогу их навещать. Водить в театр. И если… Если со мной что-то случится, пенсии хватит. Ведь можно написать какое-то условие, завещание или что-то вроде того? Наверняка можно. Главное, хватит! Когда я отслужу семь лет, Ада будет уже совсем взрослой. Она сможет найти работу, или выйти замуж, что угодно… И о Ласси сможет позаботиться, если что. Да и Ласси… Я слышала, глухие могут очень хорошо читать по губам. Разве она не сможет найти работу в таком городе? Что-то наверняка можно придумать… Что-то…
Иде Хальсон совершенно преобразилась. Он привык видеть её замкнутой и собранной, сосредоточенной или несчастной, задумчивой или уставшей – но, кажется, сейчас он впервые видел её настолько воодушевлённой, почти счастливой. И тем отвратительнее было то, что он не хотел, но обязан был ей сказать.
– Всё это было бы действительно хорошо, и я понимаю твои чувства… – На самом деле, нет. Одним из немногочисленных преимуществ его сиротства было то, что ему не о ком было заботиться – Барт и Рагна, способные отвечать сами за себя, не в счёт. – Но ты знаешь правила, Хальсон. Ты можешь оформить заявку и пригласить их погостить, но нужен ещё по меньшей мере год, чтобы тебе разрешили перевезти членов семьи. Для этого нужен высокий рейтинг, но я уверен, что…