– Нет, это слишком долго. – Впервые за время их знакомства она его перебила. – Вы не понимаете… За год что угодно может случиться. Мой отец… Если бы вы его знали, вы бы поняли. Мне нужно забрать их сейчас.
– И об этом ты хочешь попросить меня.
Она осеклась на мгновение, но тут же продолжила с новым пылом:
– Да, хочу. Я знаю… Что ещё недостаточно… Хорошо проявила себя, чтобы просить об услуге. Но я буду стараться, буду стараться лучше, изо всех сил. Сделаю, что угодно, если…
– Подожди, – он постарался говорить как можно мягче – и избегал смотреть ей в глаза. – Не стоит говорить то, о чём будешь потом жалеть.
– Я не буду жалеть. Если нужно будет сделать что-то – не только на охоте, вообще, я…
– Дело не в этом. Хальсон… Иде. – Она вздрогнула, но продолжила смотреть на него, натянутая, прямая, как струна. – Я не могу тебе помочь. Ты это знаешь. Есть правила, и их не нарушают. Они едины для всех.
– Но вы же один из Десяти. – Она успела поверить в успех своей затеи, и пока не готова была расстаться с этой верой. Он мог её понять. – Для вас ведь делали… Исключения. И, может быть…
– Эти, как ты говоришь, «исключения»… Поверь, для себя ты бы их не желала. Давай больше не будем об этом говорить. Если бы я мог помочь, я бы помог.
Он мог бы. Помочь ей – и поставить себя под удар, потому что каждое такое исключение, сделанное для себя или другого, ставило любого из Десяти в уязвимое положение. Порою – часто – грешки прощались… Но под него копали, кто-то догадывался – или знал наверняка – о его планах или связях – а значит, сейчас он не мог позволить себе дополнительный риск.
Она умела принимать поражения – плечи не согнулись, и на глазах не было слёз. Коротко кивнула и снова уткнулась в свою тетрадку – вот только вряд ли много в ней сейчас разглядела.
Глядя на неё, Стром думал: отказал бы он в просьбе Рагне, сиди сейчас она рядом с ним?
– Давай ложиться спать, – сказал он, хотя никакой сонливости не чувствовал. – Завтра будет тяжёлый день, нужно выспаться.
– Хорошо.
– Это не приказ, если что. Просто совет.
– Спасибо.
Неудивительно, что она так хорошо справляется в Стуже – плоть от её ледяной плоти.
Когда за ней хлопнула дверь на втором этаже, Эрик Стром с трудом поборол в себе желание разомкнуть связь, чтобы узнать, о чём она думает на самом деле, что чувствует. Может быть, ненавидит его?
Стоило подумать о том, как помочь её семье, не нарушая правил. Может быть, дополнительные дотации… Он устало откинулся на диван, потёр виски. Слишком о многом сразу приходилось думать – а он так и не произнёс своего «И кстати, когда ты собираешься вернуться в Гнездо?», хотя следовало.
На следующее утро он проснулся от негромкого шелеста и звона – его охотница, уже одетая к балу, варила кофе. Он наблюдал за ней из-за полусомкнутых век – по утрам человек особенно беззащитен.
Платье, которое помог подобрать Кьерки, оказалось совсем не ужасным, как он опасался, и всё же в следующий раз стоит помочь ей с выбором. Широкая белая юбка с чёрным узором по подолу, узкий лиф со шнуровкой на спине – платье спереди ему не было видно – рукава длинноваты, до самых кончиков пальцев, такие вышли из моды ещё в прошлом сезоне. Зато прозрачный тонкий чехол с длинным капюшоном, лежавшим на спине, был хорош – такой бы, наверное, и Омилия не погнушалась надеть.
– Я знаю, что вы проснулись.
По крайней мере, она не обижалась на него из-за вчерашнего – или приняла мудрое решение не показывать, что обижена.
– Вот как?
– Да. Вы так и проспали всю ночь в одежде?
– Дьяволы! – Его парадный костюм был теперь измят, а уже через несколько часов им предстояло выдвигаться в сторону дворцового парка. А ведь он рассчитывал успеть поработать до того – Барт передал ему десяток отчётов для магистрата.
– Если вы мне его отдадите, я могу отнести в чистку. Мне всё равно нужно пойти в город, чтобы сделать причёску. Когда доделают, я его заберу… И принесу сюда. Хотите?
– Был бы тебе очень признателен.
– И я хотела бы извиниться за вчерашнее. – Она говорила так же ровно, всё ещё стоя к нему спиной, словно продолжая обсуждать бытовые дела. – Мне не стоило ставить вас в неловкое положение… Но…
– Для тебя это важно, – быстро отозвался он. – Я понимаю.
Она повернулась к нему – глаза сухие, кофейник в руках не дрожит – и он видел, что воротник у платья, широкий, с острыми углами, тоже старомоден, впрочем, такие нравились ему до сих пор. Спереди платье тоже оказалось белым – чёрный узор из снежинок и изморози на воротнике повторял тот, что на подоле.
– Хорошее платье.
– Я передам Кьерки.
Кажется, мир между ними был восстановлен – и всё равно Стром почувствовал себя паршиво.
Омилия. Незнакомец
Эрик до сих пор не появился, и Омилия чувствовала себя на грани помешательства. Конечно, не от отсутствия Строма, нет. Дело было вовсе не в том, что она не видела его слишком долго – так долго, что прежняя решимость начала слабеть.
Это Дерек, надёжно приклеившийся к её локтю, лишал её рассудка.
– Как красиво украшен зал, моя пресветлая госпожа! – говорил он, приветственно кивая кому-то за её плечом и подхватывая пирожок с подноса одновременно. – Эти свечи – какая прелесть! А гирлянды! Вы с вашей владетельной матушкой участвовали в выборе оформления зала?
– Лично вырезали каждую снежинку, – пробурчала Омилия, становясь на цыпочки, чтобы лучше видеть толпу приглашённых, текущую в приёмную.
Справедливости ради, Дерек вряд ли преувеличивал свой восторг. Зал действительно был великолепен – зима посреди лета. Искусственные сосульки свисали гроздьями с потолка и арок, испуская неяркое голубое сияние. Длинные столы с закусками и стройными рядами бутылок были усыпаны серебристым снегом, розами, остроцветом. Статуи Горре приветствовали гостей – три лёгких элемера с ветвистыми рогами, окованными в серебро, горящими глазами и цветочными гирляндами на шеях. С учётом пожеланий владетельницы Горре в кои-то веки пошёл на попятный и не стал делать своих обычных химер. Эти статуи были собраны из множества частей разных элемеров – должно быть, на то, чтобы создать этих трёх, ушло целое стадо пойманных. Изящное решение – ведь ненейтрализованного элемера никак не покажешь гостям. «Судороги и жалобные стоны – это так не празднично», – сказала бы Корадела. Ну, или что-то вроде того, наверняка.
– Как вкусно! Это что же, креветки? Мои родители тоже их обожают. На матушкин день рождения их обязательно подают с пряными травами и чесноком. Омилия, взять вам несколько?
«Омилия».
Интересно, эта фривольность объясняется тем, что Дерек достаточно глуп, чтобы принимать её отстраненность за благосклонность, или тем, что мать успела наговорить ему чего-то? Следовало бы хорошенько влепить ему, сказать что-то такое, после чего самодовольная улыбка мигом сбежала бы с его губ, а пальцы перестали бы придерживать её локоть так, словно его отец уже оплатил её и получил от Кораделы чек.
Но почему-то сегодня она чувствовала себя особенно грустно и одиноко – может, потому, что она слишком давно не говорила ни со Стромом, ни с Биркером.
Может, потому, что именно сегодня она как-то особенно остро ощущала: ловушка захлопывается, и она не знает, как этого избежать.
– Мне дурно. Я пойду на веранду, подышать.
– Вы позволите…
– Нет, не позволю, – отрезала она и добавила чуть мягче. – Мне нужна помощь служанки. Вон она, у колонны. Я скоро вернусь к вам. Полакомьтесь пока – здесь ещё десятки блюд, которые вы умудрились до сих пор не почтить своим вниманием.
Она ушла слишком быстро, чтобы расслышать, что именно он промямлил в ответ. У колонны и вправду стояла Ведела, уже приседающая в неглубоком поклоне.
– Госпожа…
– Проводи меня на веранду. А потом возвращайся в синий зал, только так, чтобы Раллеми тебя не заметил. Я хочу побыть одна.
Ведела кивнула. Они уже не раз проворачивали этот трюк. Пресветлой кьертанской наследнице не полагалось ходить без сопровождения, но имелись способы обойти запрет – если действовать осторожно и не привлекать внимания.
Многое можно делать не по правилам, если не привлекать внимания.
Идя за Веделой по коридору между людьми, приседавшими и умолкавшими при взгляде на неё, Омилия думала, что очень скоро её жизнь станет такой окончательно. Застынет, как бедолага во льдах Стужи. Она станет повторением матери – умной женой, умеющей всё делать по-своему, при дурне муже, который вечно будет пытаться показать ей её место.
Должно быть, Корадела хочет для неё именно этого. Но если у матери всё получится, в конце именно она, а не муж, сядет на верхний трон и будет принимать главные решения.
Одного мать не понимала: неважно, на каком троне сидишь – несвободна ты одинаково.
Веранду тоже украсили для бала. Остролист, душно и пряно пахнущий, с синими твердыми лепестками в окружении хвои, повсюду. Огоньки валовых фонариков. По углам – фонтаны с огненным пуншем и чаши с водой, на которой пляшут красные яблоки и лодочки с конфетами.
Ближе к ночи гости стекутся сюда любоваться на огненные цветы салюта. Здесь же будут танцевать ночной танец – самый интимный момент Летнего бала. Приглашение на танец – почти что признание в любви.
Но пока – здесь тихо. И хорошо видно сверху гостей, идущих по главной аллее парка ко входу во дворец.
– Оставь меня. Встретимся у большой ниши в синем зале.
Ведела кивнула:
– Да, пресветлая.
Омилия подошла к одному из фонтанов с пуншем, наполнила бокал. Что бы ни говорил на эту тему этикет, на трезвую голову ей всего этого не вынести.
Она выпила всё до дна маленькими глотками и наполнила бокал снова. Пусть мать с ума сходит от злости.
Прихватив пару конфет из лодочки, Омилия устроилась на скамейке у самого края веранды так, чтобы не пропустить ни одной пары из приезжающих.