– Не пойдём туда? – спросила я тихо, но Стром не удосужился понизить голос.
– Почему? Это наш дом. Тот, кто решил влезть, пожалеет.
Я вовсе не была в этом так уж уверена – возможно, у Строма и было при себе какое-то оружие, но от меня, без оружия, в бальном платье, вряд ли было бы много проку в схватке с грабителями.
«Наш дом». Ещё недавно я злилась на Строма – а вот теперь снова ощутила предательскую, щекочущую волну тоскливой, необоримой преданности, прошедшейся по мне от макушки до пяток.
Да, немного же мне нужно – идя вслед за ним, я твёрдо решила завтра же съехать.
Если, конечно же, уцелею после столкновения с теми, кто решился обнести дом знаменитого ястреба.
Стром взялся за ручку двери, отбросил полу пиджака, и я увидела револьвер, мелькнувший у пояса. Умудрился он пронести его во дворец, или оружие всё это время ждало его в автомеханике?
Следовало спросить его после, когда…
– Простите за вторжение.
Я моргнула от яркого света. Напротив камина, на диване, посреди разложенных Стромовых книг и рубашек, сидели двое – оба в простой городской одежде, и всё же, даже ещё не видя их разъёмы, я почему-то сразу поняла, что они – препараторы.
Старший, седой, с высокими залысинами у висков, цепко ощупывал нас обоих взглядом глаз, чернотой соперничающих с моими. Младший, полноватый, раскрасневшийся, то и дело ёрзал на диване. Он явно порывался встать, чтобы поприветствовать Строма, но, видимо, боялся разозлить старшего.
Когда тот поднялся сам, юноша вскочил так скоро, что скрипнул диван.
– Меня зовут Олке, – сказал пожилой, протягивая Строму руку, которую тот проигнорировал. – Полагаю, вы знаете, кто я и откуда.
– Наслышан, – ответил Стром, отворачиваясь, чтобы снять и повесить плащ на вешалку у двери. – Простите, что не предлагаю чай. Не имею привычки угощать тех, кто явился без приглашения.
– Я вас хорошо понимаю. Но нельзя сказать, чтобы у нас совсем не было приглашения… – Порывшись в кармане старого сюртука, Олке протянул Строму бумагу, которую тот внимательно изучил, а потом кивнул – коротко, порывисто.
– Что ж… Хорошо. Полагаю, вы не нашли того, что искали? По чьему бы… навету вы не явились, мне нечего скрывать. Так что, быть может, всё сложилось к лучшему.
– Да, очень может быть. – Олке кивнул, гася тёмный огонёк в глазах ресницами. Я заметила, что белки его глаз желтоваты и воспалены, а дышит он тяжело, как будто недавно поднимался по крутой лестнице.
Воздействие эликсиров или другая хворь? У препараторов одно от другого часто неотделимо.
– Я должен ещё раз извиниться за это вторжение. – Мальчик у него за спиной раскраснелся пуще прежнего. – Сами понимаете… При наличии подобных подозрений мы не можем предупреждать о прибытии заранее. Я очень рад, что подозрения оказались беспочвенными… Но мы были обязаны проверить.
Я заметила, что ни разу за время своего монолога Олке не обратился к моему ястребу как к «господину Строму». Взгляд его продолжал перебегать с него на меня, со входной двери на каминную полку… Как бы гладко не убеждал в обратном его мягкий, негромкий голос, он продолжал подозревать Строма.
Унельм. Проклятый, проклятый Унельм. И до чего я была глупа, когда поверила, что он и в самом деле хоть на что-то влияет.
– Что ж, здорово, что всё решилось. – Стром отбросил с лица растрепавшиеся волосы, открывая покалеченное ухо. – Я не задерживаю вас. Сейчас третий час ночи, и…
– Если вы не против, я хотел бы побеседовать с Иде Хальсон, – перебил его Олке, буравя меня взглядом. – Это ведь она, верно? Мы пытались найти её в Гнезде, но не сумели.
В тот вечер я впервые ощутила солидарность, соединяющую препараторов независимо от того, как они относились друг к другу, о которой столько говорил Стром. Многие знали, что я живу у Строма, но ни один не рассказал об этом Олке, которого его служба ставила ото всех особняком.
– Так что же, – повторил Олке вкрадчиво, – госпожа Иде Хальсон, родом из Ильмора… Это вы или нет?
– Это я. – Отпираться смысла не было.
– И, – теперь Олке снова смотрел на Строма, – что же, могу я поговорить с ней?
– Она свободный человек, – отозвался Стром резко, не глядя на меня, – и может говорить, с кем пожелает.
– Очень хорошо. Тогда что же, госпожа Хальсон? Вы согласитесь ответить на несколько вопросов? Это не займёт много времени.
Больше всего мне хотелось сказать нет, но я понимала, что сделаю только хуже.
– Да, хорошо.
Тёмные глаза Олке сверкнули – как будто ловушка захлопнулась.
– Очень хорошо. Благодарю вас. – Он повернулся к Строму. – Не смею больше отвлекать вас от заслуженного отдыха. – Теперь в его голосе звучала открытая насмешка. – Мы скоро вернём вам вашу охотницу.
Вслед за ним и его помощником я вышла в ночь.
Олке привёл нас в небольшой кабак на углу квартала – здесь моё платье привлекло бы всеобщее внимание. Но в такой поздний час только пара забулдыг сидели за угловым столиком, уткнувшись в кружки.
– Что ж, к делу. – Олке, севший напротив меня, положил подбородок на колыбель из скрещённых пальцев. – Буду говорить прямо, хорошо? Вы кажетесь серьёзной девушкой. Прежде всего… Разрешите принести соболезнования от лица нашего отдела… в связи с постигшей вас недавно утратой.
Я молчала, и он продолжил.
– После такой трагедии мне меньше всего хотелось бы подвергать вас новому потрясению, но наш вопрос… не терпит отлагательств. Вы не так давно начали служить в паре с Эриком Стромом, не так ли?
– Вы знаете о моих семейных делах. Наверное, это вам тоже известно? Вряд ли это большой секрет с учётом того, что я приехала в Химмельборг в прошлом году.
Помощник Олке вспыхнул ярче прежнего, но вот его начальник остался невозмутим.
– Это так. Госпожа Хальсон… Думаю, вы знаете, в чём мы подозреваем вашего ястреба.
– Откуда мне это знать? – Возможно, мне не стоило говорить с ним так резко, но я устала, а проклятое платье так сдавило талию, что думать о чём-то, кроме этого, было трудно – как и дышать.
– Кому знать о преступлениях ястреба, как не охотнику?
– Мой ястреб не совершал никаких преступлений… Насколько мне известно.
– Очень, очень важное уточнение, госпожа. Всё так. Вам не было известно, он не вводил вас в курс дела… Оно и понятно. Вы юны, служите недавно, и он, должно быть, не был уверен в том, что может на вас положиться… А может, не хотел вас впутывать? Подвергать опасности? Как вы думаете?
– Я не понимаю, о чём вы говорите.
– Очень хорошо. – Олке молчал, когда хозяин из-за стойки подошёл к нам, выставил на стол три кружки со светлыми шапками пены, снова отступил в тень. – Скажите, госпожа Хальсон, вам известно, что контрабанда частей снитиров или дравта из Кьертании в другие страны карается, в соответствии с нашим законодательствам, строже, чем иные убийства?
– Известно.
– Вы интересовались этим вопросом специально?
– Я стараюсь интересоваться разными вопросами… по мере сил. – Со стариком следовало быть осторожнее. Он и помощник, словно по сигналу, пригубили пену из кружек, но я к своей не притронулась.
– Вы задумывались о том, почему?
Я пожала плечами.
– Это кажется очевидным. Устройства, которые продаются за рубеж, прежде всего протезы, должны регулярно обновляться, чтобы продолжать работать. Кьертания контролирует замену… Если кто-то начнёт чинить их через голову правящей династии, уведёт это в тень, деньги пойдут мимо казны… И, возможно, Кьертания лишится части влияния.
Он кивнул мне ободряюще, как ученице, давшей хороший ответ:
– Очень разумно. Вы всё разложили по полочкам… Меня удивило только, что вы ни разу не произнесли фамилии «Химмельн». «Правящая династия»… Ведь вам известно, что никакой другой, кроме Химмельнов, не было веками – и никогда не будет?
Я промолчала, и Олке отступил.
– Простите. Я не имел намерения пугать вас…
– Вы меня не напугали.
– …Но мне нужно понять, как обстоит дело. Я уверен – и планирую отстаивать эту точку зрения в дальнейшем – что вы ничего не знали о замыслах Эрика Строма. Но вы должны мне помочь.
– Это будет нетрудно. Я действительно ничего не знаю ни о каких замыслах – думаю, что и Стром ничего о них не знает.
– Может быть, так и есть, – вдруг пошёл на попятный Олке – его помощник недоумённо хрюкнул в кружку, – не подумайте, что у меня есть цель непременно обвинить вашего ястреба, госпожа. Я, как и вы или он, – препаратор. – Он задрал рукав, обнажив разъём. Кожа над ним, сухая, в красноватых трещинах, походила на пересохшее устье реки. Я отвела взгляд. – Что бы ни думали обо мне или моих коллегах, мы не перестали быть частью, если хотите… братства. Но есть кое-что, что для меня даже важнее братства, госпожа Хальсон. Это истина. Я служу истине, Кьертании, Химмельборгу – как и вы. И если господин Стром действительно виновен в преступлении, мой долг – докопаться до истины. Я понимаю: узы, связующие ястреба и охотника, крепки. А ещё я знаю: вы ходили в магистрат, а ещё в совет при Десяти… Не так ли?
– Причём здесь это? – я крепче сжала кружку – отхлебнуть из неё хотелось нестерпимо, просто ради того, чтобы смочить разом пересохшее горло.
– Думаю, вы понимаете. Никто не просит вас клеветать на господина Эрика Строма… Это было бы бесчестно. Повторю: у меня нет цели раскрыть дело во что бы то ни стало, просто чтобы повысить рейтинг своей команды. Будь это так, я бы давно «раскрыл» его. Но, поверьте, моя цель – истина и только истина. И если вы поможете мне доискаться до истины, госпожа… Я мог бы вам помочь. Я не обещаю – а рад бы обещать – но у меня есть свои каналы… Кое-какие привилегии, которыми я когда-то не воспользовался, хотя мог… Я был бы рад уступить их вам.
– С чего бы? – я всё же не удержалась, пригубила горькую, начавшую оседать пену.
– Вы молоды. Когда-то давно я был в Ильморе и видел, что людям там приходится нелегко… Если получится помочь вывезти оттуда двух юных девочек, я буду только рад. Но вы должны помочь нам. Ведь и вы приносили клятву препаратора, не так ли? Значит, служите Химмельнам – а следовательно, истине. Так скажете мне, госпожа Хальсон… Не замечали ли вы чего-то странного во время ваших последних охот? Может быть, в отношении добычи? Вы с господином Стромом ведь присутствовали при разделке снитиров, так? Это нам известно.