Это было плохо – я не думала, что об этом кто-то знает.
– Пожалуйста, не спешите. Вопрос серьёзный. И если вы боитесь какой-то мести со стороны господина Строма, то…
– Полагаю, вы не согласны помочь мне просто так, верно? – На этот раз мне удалось совладать со своим голосом. Он звучал спокойно, будто ледяной глоток остудил его. – Только во имя истины, так?
Олке промолчал.
– Мне нечем помочь вам… господа. Даже будь Стром виновен, я бы ничего не сказала вам. Но он не виновен – вот вам ваша истина. – Я отставила кружку и встала из-за стола. Стоило бы заплатить – хотя я толком ничего и не выпила – но я вышла из дома без единой монеты.
Не стоило говорить им, что я не выдала бы Строма, даже будь он виноват. Но я была слишком зла. Это был второй раз за прошедшую ночь, когда кто-то пытался манипулировать моей бедой… Но я слишком хорошо понимала: приняв услугу, всегда отдаёшь взамен больше, чем думаешь.
Боль при одной только мысли о маме, сёстрах, лежавших в мёрзлой земле Ильмора, о Ласси и Аде, которым никто не поможет, кроме меня, была острой и сильной. Что-то подобное я испытывала после операции по вживлению или в тот раз, когда снитир впился мне в ногу пилообразными клыками, разорвав снуд.
И всё же ни на миг – даже самый крохотный, молниеносный – я не задумалась о том, чтобы предать Строма. Дело было не в том, что я «боялась какой-то мести с его стороны».
Да, нужно было оказаться полной дурой, чтобы вставать поперёк пути такому человеку, как он.
Я сказала «нет» не поэтому.
Унельм. Предложения
– Я пойду, – сказал Унельм, привычно разгоняя облака едкого дыма. – Пока, Мем. До свидания, господин Олке.
– Смотри-ка, хоть для кого-то у тебя остались крупицы уважения, – проскрипела Мем, выдыхая целую вереницу аккуратных серебристых колечек. – Не расслабляйся, Гарт. Думаешь, повезло раскрыть одно дело, и теперь можно почивать на лаврах?
– Я сегодня двадцать папок разобрал, – заметил Ульм.
– А дома ещё пять разберёшь, – вставила Мем.
– …Думал, почивать на лаврах должно быть приятно.
– Пусть идёт. – Олке поморщился. – Нам всем не мешает хорошенько отдохнуть. Что-то надвигается… Попомните мои слова. Что-то надвигается – и скоро нам всем здесь будет не до отдыха.
– Он так всё время говорит, – шепнул Вэл печально, – но уже несколько месяцев только папки, дым…
– Отставить нытьё. – Мем погрозила ему пальцем – сверкнул перстень с алым камнем. – Во времена моей молодости…
Унельм знал её достаточно, чтобы понять: это идеальный момент для того, чтобы свалить. Что он и сделал – впрочем, перед этим не забыв изящно поклониться Мем и Олке и дружески помахать Орте.
– Завтра в восемь чтоб был здесь, как штык! Кроме работы, есть ещё и уроки – ты ведь не забыл, что я твой наставник, верно?
– Само собой! – крикнул он, уже выбегая на улицу.
Ему нужно было, совершенно необходимо было остаться в одиночестве. Он думал, что весь день будет клевать носом – спал-то он всего ничего, – но ему не сиделось на месте, так бурлила в нём кровь.
Утром, вводя эликсир, как обычно, он не почувствовал жжения, а поедая кашу на воде – делать с утра что-то сложнее ему всегда было лень – вкуса.
На службе он старался думать о содержимом папок – Олке приходил в ярость, если кто-то что-то путал, хотя эти архивные дела благополучно пылились, никому не нужные, лет сто… Но думать получалось только о вчерашнем вечере.
А если ещё конкретнее – о девушке, которую он встретил в дворцовом парке.
Унельм изо всех сил пнул ни в чём не повинный мешок мусора, который выставили у чёрного хода.
Что за девушка! Никогда прежде он не встречал такой.
И ведь ничего особенно красивого в ней не было. Некоторые девчонки в Ильморе – в том числе и те, кто был не прочь составить ему компанию в лодочном сарае у озера или на прогулке в лесу – были куда красивее.
Но он вспоминал её лицо – светлые глаза, веснушки у уголков глаз и на носу – она явно пыталась маскировать их пудрой, но безуспешно… Волосы, шея, руки, плечи – он лихорадочно вспоминал её всю, шаг за шагом, и не находил ничего такого, из-за чего стоило бы сходить с ума.
Но не в глазах дело – а в том, что можно в них увидеть.
Ни в одних глазах он никогда не видел столько силы, живого огня, любопытства – и при этом горечи, как будто она слишком многое видела, как будто заранее была разочарована, как будто…
Что такого могла видеть девушка – что там, почти девчонка – которая, судя по белизне лица и нежности рук, вряд ли хоть день в своей жизни трудилась? Её платье в синих и голубых тонах – такие позволено носить только тем, кто в родстве с Химмельнами. Значит, она, вероятно, всю жизнь только и делала, что спала на мягком и вкусно ела… Откуда было взяться такой живости, яркости за высокими стенами золотой клетки?
Ульм обнаружил, что пропустил нужный поворот.
…Почему с ней ему было так весело, так легко, что он напрочь забыл о своём первоначальном плане? Узнала бы Сорта, наверняка подняла бы его на смех.
«Ты неисправим».
Может, и так. Олке говорил, что его порывистость может сыграть с ним дурную шутку – и, видимо, был прав. Он думал перекинуться с ней парой слов, попросить о помощи, может, пофлиртовать пару минут, чтобы расположить к себе…
А в итоге дразнить её, говорить с ней, смеяться с ней оказалось так хорошо, что он забыл обо всём на свете – и, к моменту, как они расстались, миг был упущен… Гости Химмельнов успели перепиться, разбиться на группы, разбрестись по беседкам в глубинах парка. Те несколько маловразумительных разговоров, которые ему удалось завести уже после неё, вряд ли были полезны.
И всё-таки он ни на миг не жалел, что очутился на Летнем балу. Правда, теперь перед ним стояла новая проблема.
Как встретиться с той таинственной девушкой снова? Он не знал её имени, фамилии, не знал даже, живёт она в Химмельборге или приехала издалека. Где могли жить родственники Химмельнов, как не в столице? Дравтсбод, Тюр?
Одно Ульм знал точно. Об Ильморе до встречи с ним такая девушка наверняка не слыхивала.
Как найти её, с чего начать? На миг он приуныл, но тут же приободрился. В конце концов, он теперь детектив. В его распоряжении были архивы, а также Мем и Олке, которых можно было попытаться расспросить. Он сумел справиться с первым заданием, сумел найти контрабандистов, которых никто до него не мог найти – значит, и её найдёт. А потом…
Унельм сам не заметил, как оказался у двери дома, в котором поселился после того, как официально стал помощником Олке. Квартира была крошечной – сделав шаг от очага, сразу оказываешься на кровати – и всё же это была своя квартира, первый шаг к тому, чтобы оторваться от Коробки, где Ульму – особенно после разрыва с Луделой – совсем не нравилось.
Впервые за долгое время при мысли о Луделе он не ощутил ни тоскливого жара, ни досады – вообще ничего.
И тем невероятнее было обнаружить её на верхней лестничной площадке. Серый камзол кропаря сидел на ней потрясающе. Отрицать это было бы глупо, но Унельм отметил это безо всякого волнения.
– Привет, красавчик из Ильмора! – сказала она так весело, что он понял: ей от него что-то нужно. Впрочем, вряд ли бы она пришла сюда просто поболтать… Разве только паритер послал её куда подальше.
– Привет, красавица из Химмельборга. Как ты здесь очутилась? Я никому не говорил, где живу.
– Я способная. – Она кокетливо взмахнула ресницами, вздохнула. – Но я здорово устала, пока добиралась сюда. Квартир этажом пониже не было?
– Если хочешь посетить квартиру этажом пониже, прошу. Подо мной живёт кондитер с семьёй, а ты ведь любишь сладкое.
Она хихикнула:
– Люблю. Поэтому, пожалуйста, будь милым… И пригласи меня войти. Мне надо с тобой поговорить.
– Я уже понял. – Он посторонился, пропуская её вперёд. – У меня бардак.
– Не сомневаюсь.
С великим трудом они уместились на его незаправленной кровати. И всё же Унельм был уверен, что так прижиматься к его бедру совершенно необязательно.
– Что же тебе нужно, милая? Твой паритер опять ввязался во что-то, и нужно помочь?
– Вовсе нет. – Она надула губы. – Он у меня умница. Я заставила его пообещать, что он больше никогда и ни за что не ввяжется во что-то подобное. Это было так опасно, так глупо…
– Безусловно. Тогда что же тебе нужно? И отодвинься немного, пожалуйста. Здесь и так дышать нечем.
– Раньше тебе нравилось, когда я так близко, – заметила она тоном капризной девочки, но сразу же посерьёзнела. – Ну… В общем, он хочет тебя отблагодарить. За то, что ты ему помог. И я пришла… вроде как, предложить это тебе.
– Мир и Душа! Лу, не надо спать со мной, чтобы выразить его благодарность. Ты совершенно не умеешь выбирать мужчин.
– Дурак, – она хлопнула его по колену, но хихикнула беззлобно. – Речь не об этом. В общем… Ты же говорил, что мечтаешь выбраться из Кьертании. Побывать в других странах, увидеть что-то ещё… Верно?
– Допустим. – Он старался сохранить спокойствие, но сердце тут же забилось, как бешеное. – И что же?
– Ну… Мел может в этом помочь. Он говорит, такие возможности бывают. Если всё пройдёт хорошо… никто не узнает, куда ты делся. Просто сойдёшь в порту Линоры, например. Или Авденалии… А дальше ты сам по себе.
Унельм лихорадочно думал, от души надеясь, что Лудела не замечает, как мигом вспотели его ладони, не слышит, как заторопилось сердце.
Вот так просто? Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. В тот миг он забыл даже о незнакомке из дворцового парка. В конце концов, где-то там, за пределами ледяной Кьертании, навеки замкнутой самой в себе, его дожидались десятки, сотни, тысячи незнакомок – темноглазых островитянок с Вуан-Фо, рослых воительниц Кагадки, загадочных смуглых жительниц Рамаша. Для них он будет такой же диковинкой, как они – для него. Он и прежде не раз представлял себе, как долгими жаркими – непременно очень жаркими – вечерами рассказывает удивительные истории о своей холодной зачарованной родине какой-нибудь доверчиво прильнувшей к его плечу хорошенькой головке.