— У меня есть лошади в Сент-Луисе.
Снова пожал плечами.
— Может, у вас есть замок на Луне. То и другое очень далеко, и возвращаться в Сент-Луис я не намерен.
— Вы не из людей Шото?
— Я? Я из моих собственных людей. У нас есть это судно, у Ивет и у меня. Наше судно. Есть ловушки. Мы ловим рыбу. Собираем ягоды на берегах, знаем, где они растут. Иногда застрелим бизона, или антилопу, или оленя. Продаем добытые меха. Ни от кого не зависим.
— Ивет. Красивое имя.
— Красивое. Имя ее матери, упокой Господь ее душу. Но не вздумай делать моей дочери бараньи глаза. Она — моя команда. Без нее я — ничто. Старикашка с пустым судном.
— Вам еще долго жить до старости.
— Сейчас я молодой. В день, когда она уйдет от меня, моя маленькая, я состарюсь. Состарюсь в одну минуту.
Прошел в середину и сел напротив меня. Почти такой же в ширину, как в высоту, разлетистые массивные плечи, ни жиринки. Широкие сильные кисти.
— Рассказывай сейчас, пока она занята. Что за этим всем кроется?
— Меня хотели убить. Не ограбить, а отправить в лучший мир.
Отмахнулся.
— Это-то ясно. Своими глазами видел.
— На реке находится пароход, похожий на большую черную змею.
— Попадался такой.
— Он принадлежит девушке, очень красивой девушке по имени Табита Мейджорибанкс. Она приехала на Запад искать своего брата Чарльза. Капитаном у нее тип, которого зовут Маклем. Те, кто напал на меня, — его люди.
— Не по вкусу вы этой женщине?
— Это не она устроила. Маклем, и еще один, Торвиль. Очень вредные оба. Торвиль собирает группу где-то повыше по Миссури и ведет переговоры с индейцами. Хочет прибрать к рукам Луизиану. Всю.
Он извлек трубку и принялся набивать чашечку табаком. Некоторое время не отзывался.
— Прибрать к рукам, выходит, решил. Работы полны руки у него будут, это точно.
— Несмотря на все, попытку он сделает.
Посмотрел на меня задумчивым взглядом.
— Эта женщина, вы влюбились в нее?
— Нет! — поспешил ответить я. Излишне поспешил, развеселив его этим. — Хочу помочь ей разыскать брата, но здесь я еще для того, чтобы помешать этому человеку.
— Маклему?
— Маклему, да и Торвилю заодно. — Я раскрыл руки. — Я плотник, понимаете? Не люблю беспорядков.
— Встречались вы с этим Торвилем?
— Нет.
— Тогда у меня преимущество. Я его знаю. — Он взял трубку в рот и поднес к ней спичку. — Знаю также молодого Чарльза. Хороший мальчик. Прекрасный.
Глава 18
Мы проговорили весь день, до темноты и дальше. Ивет накормила нас, потом сварила кофе, потом еще раз сварила кофе. С Лебре, ее отцом, было легко. Непринужденный человек, быстрый в понимании.
Торвиля он встретил при своем первом посещении долины Миссисипи и не почувствовал к нему симпатии. Встретил и Чарльза Мейджорибанкса с научной экспедицией. Экспедиция приняла Чарльза к себе, как гостя. Ведь он являлся отличным ботаником, и то, что такого сотрудника можно было получить за так, было просто невероятным.
Чарльз создавал себе друзей.
— Индейцам он нравился, — рассказывал Лебре. — Он часто приходил к ним, учился у них, они же много про всякое зелье знают.
— А сейчас он где?
— Бог весть! Пропал. Отправился вверх по реке и как в воду канул. — Он прервался на зажигание трубки. — Мы за ним идем, на поиски.
Я потихоньку сволок ноги с койки, перенес на них свой вес и попытался встать. Ивет следила за мной с тревогой; ее папаша просто смотрел. Он понимал, что я чувствую, понимал, что мужчина должен выполнять дела, с которыми, разлеживаясь в кровати, не управишься.
— Вам надо отдыхать! — запротестовала девушка.
— Вы искали Чарльза, — сказал я. — Почему?
Ивет слегка зарумянилась, подняла голову.
— Хороший человек.
— Что же, достаточная причина. А больше нет?
— А чего больше надо? — спросил Лебре. — В один прекрасный день он пришел к нам, мы ели, разговаривали, его общество нам понравилось. Он рассказывал нам о цветах и деревьях, о вещах, какие мне и не снились, о том, как оценивать почву по тому, что на ней растет.
— И ему по вкусу, как я готовлю, — прибавила Ивет.
— Я уверен, ему не только это пришлось по вкусу. Даже ботаник способен видеть не одни растения.
Она зарделась.
— Он славный. Настоящий джентльмен.
— Лошади у вас не найдется? — поинтересовался я у Лебре.
— Что мне за нужда в лошади? Охочусь я пешком или с борта. Вы не поверите, как часто мы добываем дичь, когда она плывет. Или пьет воду.
— Мне необходимо достать лошадь. Сперва я должен добраться до Сент-Луиса, к друзьям и за снаряжением. Без коня не обойдусь.
— Так. — Лебре в раздумье потеребил подбородок. — К востоку отсюда неподалеку есть индейцы. Приличный народ по большей части, и у нас с ними порядок. Можно бы попробовать мену.
— Мену? А чего у меня есть менять?
— Одежда, — указал он, — и здорово шикарный пистолет. И нож — я похожего никогда не видел.
— Одежду я могу отдать, но не пистолет и, уж конечно, не нож. Он двести лет передается у меня в роду.
Окружение было приятно, но неожиданно на меня навалилась усталость. Я лег на спину и посмотрел на палубу над моей головой. Жаль, что набили гвоздей. Брус хороший, правильно выпилен и отделан, можно бы…
Проснулся я в темноте и тишине. Лежал не шелохнувшись, весь внимание, прислушиваясь. Ни малейшего звука, кроме слабого поскрипывания шпангоутов.
Так не должно быть.
Койку напротив теперь закрывает занавеска. Дыхания с нее не доносится. С крайней осторожностью я отодвинул одеяла и поставил ноги на пол, нащупывая мокасины. Потянулся одной рукой за пистолетом, подтянул поближе. Залез в штаны, натянул их, туго застегнул ремень, не переставая слушать.
Все еще ни звука, только слегка пошлепывает вода. Как будто чувствуется движение… так кильбот плывет? Я двинулся к лестнице, ведущей на палубу, — если она заслуживала этого звания.
Кильбот меньшего размера, как этот, обычно строится приблизительно сорока футов длиной и восьми-девяти шириной, нос и корма острые. Палубная надстройка занимает больше половины длины судна, сзади — подмостки для рулевого, впереди — сиденья для гребцов. Над передней частью надстройки — мачта, на нее поднимают единственный прямоугольный парус.
Вдоль каждого борта проходит дорожка с набитыми планками: ею пользуются, когда ведут судно вверх на шестах. Ясно, сам-друг с Ивет Лебре приходится зависеть от паруса, идя вверх по реке, и от течения — когда плывет вниз.
Ступив наружу, на узкую полоску с деревянными выступами, я нагнулся, чтобы голова приходилась ниже крыши надстройки. Застыл неподвижно, ловя звуки.
Вода зарябила, покачивание стало сильнее. Судно на воле волн.
Я посмотрел на корму, где должен находиться Лебре. Нет темной фигуры на фоне ночи.
Я принялся пробираться к корме очень опасливо. Пригнулся еще ниже, когда достиг заднего конца надстройки. Маленькая площадка позади была пуста.
Держась ниже фальшборта, я доковылял до руля. Положено управлять с мостика, но я не имел намерения показываться наверху, где небо выделит мой силуэт, поэтому только поднял руку к рычагу и мягко переставил его по оси судна.
Куда девались Лебре и Ивет? И кто пустил кильбот по течению?
Я не сомневался, что отвязали судно нарочно, но с какой целью — вот вопрос.
Индейцы? Вряд ли.
Маклем со своей шайкой настиг меня? Где все-таки мои хозяева?
Держа левую руку на румпеле, я ухитрялся не натыкаться на берега. Что впереди, я не видел: даже попробовал выпрямиться, так, чтобы очертания моего туловища сливались с рулевой стойкой, — бесполезно.
Только бы на реке не появилось препятствий.
Должна иметься какая-то причина пустить кильбот по течению. Может быть, Лебре и Ивет зачем-нибудь сошли на берег?
Чем больше я задавал себе вопросов, тем меньше понимал, какие должны быть ответы.
Полез на мостик. Оттуда я хоть увижу, что делается впереди меня, да и за руль можно взяться покрепче. С минуту я стискивал рукоять, ожидая: вот-вот в меня вопьется пуля. Пронесло.
Направил судно ближе к берегу, присматривая место, где бы подойти вплотную и привязать его. Надо попасть обратно в Сент-Луис — чего бы это ни стоило.
Небольшая излучина. Я повернул к берегу, вогнал нос на мель, соскочил на берег с чалкой. Оборот вокруг толстого дерева, еще оборот, полуштык, второй. Надежно зашвартовав свой корабль, я направился в лес.
Набрел на тропу. Постоял, прислушиваясь, шагнул на нее и пошел по направлению от реки. Лунный свет требовал идти осторожно.
Не пройдя двухсот ярдов, я уловил какой-то посторонний звук.
Упал под куст на колено.
И тут же понял, что не один. Не дальше как в шести футах чуть виднелся контур головы, белело лицо. Кто-то караулит: пригнулся и ждет.
Кем бы он ни оказался, моего приближения он не расслышал и не подозревал, что я рядом. Из кустов сказали:
— Нут? Слышал чего сейчас?
— Ш-ш-ш!
— Нут, я…
— Тихо, черт тебя! Они идут.
Второй человек тоже не дальше чем в шести футах от меня.
Да вот он! Прямо перед моим носом, спиной ко мне.
Едва приподнявшись, я крадучись шагнул вперед. Ночь холодна и безветренна. Видно его четче. Я прижал пальцы к пистолетному стволу, остужая их.
Еще голоса. Разговаривают очень тихо. Ивет и Лебре! Я протянул руку, замерзшую на железе, и коснулся голой шеи притаившегося впереди.
Он подскочил, словно испуганный кролик.
— А-а-а! — Давясь визгом, он размахнулся назад прикладом ружья, ни во что не попал и ринулся в кусты.
Из укрытия на тропу выбрался Нут. Я опять присел, и ему ничего не было видно.
Он зло выругался себе под нос и повернулся налево кругом, чтобы идти обратно.
— Что-нибудь потерял, Нут? — нежно пропел я.
Мужество у него было, надо отдать ему должное. Я уже был на ногах, и он прыгнул на меня в тот же миг. Стрелять я не хотел, не зная, где могут укрываться Ивет и Лебре, так что двинул ему в лицо основанием ладони, затем приложил по голове пистолетным стволом. Тот упал как подкошенный.