В комнате стало необычно тихо. Первым подал голос Шьямлал.
— Как она, — тихо сказал он, кивнув на жену.
— Ну как, мать?
— Делайте, как считаете нужным, — не поднимая глаз, почти шепотом проговорила Рамми. — А у меня что-то все в голове перемешалось. — Она уткнулась лицом в колени.
— Дело в том, что заявление придется подавать от вашего имени, — осторожно заметил Харбанс.
— Какое заявление?
— О котором я только что говорил.
— Пиши все, что считаешь нужным, я подпишу… Его теперь все равно не вернешь. — Голос у нее дрогнул.
— Так хоть деньги получите, — настойчиво продолжал Харбанс. — На многое, конечно, рассчитывать не приходится, но все-таки кое-что. Отец сможет даже свое дело открыть. А свое дело всегда прокормит.
И в наступившей тишине Шьямлал вдруг с облегчением подумал, что теперь он сумеет приобрести кое-что для жены, выдать замуж дочь, да и самому не придется считать каждую пайсу. Может, и наладится жизнь. Только сейчас, может быть, впервые за все эти годы он отчетливо понял, в каком отчаянном положении оказался. Растущие долги, убитая горем жена, непристроенная дочь. Все это требует постоянной заботы и внимания. Одинокий человек хоть иногда может почувствовать себя свободным… Однако он тут же отбросил эти мысли.
Вечером, когда он шел на работу, у него возникло гнетущее чувство, что им уже никогда не выбраться из трясины, в которой они оказались. Вот если б он был один: одному-то намного легче. И, сидя на своем посту, он наслаждался обретенным наконец ощущением беспечности и покоя. Потом наступало утро, и он опять должен был через весь город тащиться домой. Больше всего тревожила его мысль о Самире. Если б удалось пристроить девочку!
— Поступай, как считаешь нужным, — сказал он зятю.
— Я тут потолкую кое с кем, наведу справки, — пообещал Харбанс. — Сначала надо узнать, а потом уж действовать. Компенсацию мы получим, можете не сомневаться. По соседству у меня лавка. Хозяин этой лавки рассказывал: его брат пропал, когда служил в армии. Так вот его жена получила за него компенсацию. Дети тоже учатся за счет государства. А на полученные деньги невестка даже квартиру из двух комнат купила. Живет — не тужит.
— Там был кормилец, а у нас нет… Большая разница, — сказал Шьямлал. — Ты сам подумай…
— Кое в чем разница, конечно, есть, — согласился Харбанс.
— Жена считает, что во всем виноват я. Отговори я его тогда, с ним бы ничего не случилось, — заключил Шьямлал, и по лицам сидящих пробежала тень.
— Не надо мне никакой компенсации, — тихо сказала мать.
Видя, что планы его рушатся, Харбанс нахмурился.
— Для вас же стараюсь, — обиженно проговорил он. — Мне-то что…
— Да не слушай ты ее, — с досадой махнул рукой Шьямлал. — Бирен совсем не из-за меня поступил во флот…
— О господи! Хоть бы ты забрал меня поскорей! — простонала жена и, взяв у Тары ребенка, быстро вышла из комнаты.
— Все-таки обязательно наведи справки! — наказал Шьямлал зятю.
— Ты о Самире еще хотел поговорить, — напомнила Тара мужу.
— Может, жених нашелся? — оживился Шьямлал.
Смущенно прикрыв лицо концом сари, девушка заспешила к двери, но Тара, крепко ухватив сестру за локоть, усадила ее на прежнее место.
— Сиди. Тут совсем о другом.
— Хочешь учиться на курсах медсестер? — обратился к ней Харбанс.
— Хочу, — твердо проговорила девушка.
— Это мы с Тарой надумали — определить ее на курсы, — добавил Харбанс.
— А сколько платить придется? — осторожно спросил Шьямлал.
— Мы хотим, чтобы все расходы взяло на себя благотворительное общество, — заговорил Харбанс. — Мой дядя там работает бухгалтером. Я поговорю с ним. А кончит курсы и получит работу — постепенно выплатит.
— А разве так бывает? — недоверчиво спросил Шьямлал.
— Конечно, бывает. Они многим помогают.
— Ну смотри. Тебе видней…
— Думаю, это будет хорошо, — подала голос Тара. — Чего ей дома сидеть без дела? А спрос на медсестер сейчас большой. Ты только заканчивай поскорей — за работой дело не станет… Ну как, Самира?
— Я хоть сейчас готова! — радостно воскликнула девушка. — А меня примут?
— Придется тебе кое-куда сходить, кое-кого попросить.
— Да я хоть сейчас.
— Ну тогда все в порядке, — проговорил Харбанс, довольный. — На днях я зайду к дяде, потолкую с ним. А ты тем временем постарайся разузнать, где есть такие курсы.
Рамми принесла чай. Одну чашку она поставила перед зятем, другую — перед дочерью.
— А отцу?
— Отец в рот его не берет… Зарок дал.
— Тогда возьмите вы сами.
— Нет-нет, спасибо, — тихо проговорила Рамми и незаметно моргнула Таре, чтобы та одернула мужа. Харбанс удивленно воззрился на жену.
— А мама сахар не употребляет, — глядя мужу прямо в глаза, сказала Тара.
Харбанс взял чашку и с удовольствием отхлебнул глоток. Мать держала на руках малышку, а Шьямлал с радостной улыбкой сжимал и разжимал крохотные ее ладошки.
Самира шумно пила воду из большого глиняного кувшина.
КОНФЛИКТУЮЩЕЕ РОДСТВО
Ведение всех семейных дел Тара и Харбанс взяли в свои руки. Первым делом Тара решила устроить оплакивание, чтобы все соседи знали, что в их доме горе. Правда, соседи уже не раз слышали плач. И все-таки надо, чтоб люди видели, как они скорбят о погибшем сыне и брате.
Тара специально пригласила семь плакальщиц. Когда приглашенные были наконец в сборе, она первой издала истошный вопль:
— О-о-ох, мой братец!.. О-о-ох, мой Бирен!.. И где же ты пропал, родимый?!
Вслед за ней на разные голоса завопили остальные. Обливались слезами лишь мать и Самира, плакальщицы только кричали да били себя в грудь.
— Разве ж так приглашают? — пожаловалась одна. — Даже бетелем не угостили. Все горло пересохло!.. — И в знак протеста она перестала подавать голос — лишь рот открывала для виду.
Другая заявила, что в половине пятого ей надо уходить, потому что к этому времени возвращается с работы муж: они договорились пойти в гости.
Первые полчаса на их крики и вопли никто не обращал внимания. Потом у дверей стали собираться любопытные. Начались расспросы и пересуды.
— Бабу Шьямлал тут живет! — оживленно объяснял кто-то. — Сын у него в море пропал… Долго искали. Только нынче сообщили, что погиб.
— Плохи дела! — изрек какой-то важный господин и прошествовал дальше.
— Сгинуть в море — это уж самое последнее дело, — глубокомысленно рассуждал другой. — Акулы сожрут — глазом моргнуть не успеешь.
— А человек в море не тонет!
— Как это не тонет?
— Вода-то в море соленая! Тяжелая вода в море!
Наконец церемония оплакивания была закончена, и плакальщицы по одной стали расходиться. Раньше всех ушла та, которую ждал муж. Следом за нею покинула дом сердитая ворчунья. Однако остальные, задержались. Одна хотела подкрепиться: по пути она собиралась зайти в храм, чтобы послушать киртан[11], другая искала себе попутчицу до Аджмальхан-роуд, где хотела сделать кое-какие покупки; третья, стоя перед зеркалом, подводила веки сурьмою, приговаривая:
— Болят глазоньки мои, ох, болят. Вишь, какие красные…
Самира недоумевала: зачем понадобился этот спектакль?
В душе она осуждала сестру. Как только приглашенные разойдутся, она непременно выскажет ей все, что думает на этот счет. Надо ж додуматься! Такой балаган устроила!
Мать тоже была недовольна старшей дочерью. Ей, конечно, было известно, зачем все это делалось, однако она никак не предполагала, что получится такое безобразие.
Плакальщицы задерживались: о чем-то оживленно перешептываясь, они расхаживали по комнатам, и Рамми уже не знала, как от них отделаться. Многих она видела здесь впервые.
— Может, пройдетесь со мной до Аджмальхан-роуд? — обратилась к ней женщина, искавшая попутчицу, — Сделаем покупки и сразу вернемся…
— Это вы мне? — изумилась Рамми.
— Конечно!
— Пригласите Тару! — возмущенная подобной бестактностью, почти выкрикнула она.
— Ей, наверно, неудобно, — с явным огорчением проговорила женщина. — Родной брат все-таки.
Не ответив ей, Рамми выбежала на кухню и, уткнувшись лбом в стену, вдоволь наплакалась.
У той, что собиралась в храм, неожиданно разболелась голова, и Самире пришлось заваривать для нее крепкий чай.
— Ты повнимательней с ней, — улучив момент, шепнула Тара на ухо сестре. — Это жена дяди…
— Какого дяди? — недоуменно спросила Самира.
— Ну, того самого… который работает бухгалтером, — сердито зашипела Тара. — Он поможет достать деньги тебе на обучение. Я представлю тебя. — И, взяв сестру за руку, она подвела ее к женщине. — Познакомьтесь, тетя, — с улыбкой пропела Тара. — Это сестра моя, Самира.
— Вы очень похожи, — громко произнесла женщина, прихлебывая чай. — Чем же ты сейчас занимаешься, детка?
— Ничем, — простодушно отвечала Самира.
— Вы уж пристройте ее куда-нибудь, тетя! — улыбаясь, заговорила Тара. — Среднюю школу все-таки кончила. В колледже год училась, только экзамены не сдавала…
— На гармонике играть умеешь? — обращаясь к Самире, спросила женщина.
Самира отрицательно покачала головой.
— Если б умела, я б тебя сразу устроила. У нас в храме небольшой хор есть, по праздникам поет… Ну так вот, нужен аккомпаниатор. Была у нас одна, да не может теперь: ребенка ждет… Если б ты умела, я б сразу тебя определила, рупий семьдесят-восемьдесят могла бы получать. О подарках я уж не говорю. Прихожане-то много чего дарят… Ну, всякие там накидки, шали, ожерелья, гирлянды. И заработок, и жилье, и почет. Потратилась на проезд — оплатим тебе проезд. А за концерт по приглашению — особая плата…
Слушая ее рассказ, Самира невольно завидовала тем, кто поет в хоре.
— Если позволите, на днях мы зайдем к вам, тетя, — продолжала Тара. — К дядюшке дело есть.
— Непременно, непременно приходите. В любое время, — милостиво разрешила тетя, протягивая Самире пустую чашку. — У нас тоже есть дочка. Познакомитесь. Помощь нужна — поможем…