— Ходила, гуляла… На мои деньги что еще можно сделать?
Кеши, услыхав в голосе Ратти раздраженные нотки, решил на правах старого друга прийти на помощь. Коротко рассмеявшись, спросил:
— А ты, Рима, куда теперь свои деньги тратишь?
Рима сердито тряхнула волнистыми кудрями.
— На содержание этого дома! Не знаешь, что ли?
Ратти с удивлением огляделась по сторонам. Отчего этот — самый обычный — разговор стал вдруг таким мучительно-тягостным? Она допила свой стакан и, не ставя на стол, протянула Кеши. Проскрипели по дощатому полу и замерли возле буфета твердые шаги. Ратти сделала глоток из вновь наполненного стакана. Обернулась к Риме:
— Про Нанди ничего не слыхала?
На лице Римы мелькнуло выражение напряженной неловкости. Отвела глаза. Поднявшись, резко мотнула головой:
— Нет!
И уже с порога:
— Есть хочешь?
— Очень!
Шаги Римы, постепенно удаляясь, затихли возле кухонных дверей, а Ратти все еще смотрела ей вслед. Лицо Ратти заволокло облаком грусти и досады. Кеши упорно глядел в сторону. Потом встал и молча вышел из комнаты.
Было слышно, как Рима на кухне громко, не скрываясь, заплакала и исчезла в ванной. Когда она вновь появилась, волосы ее были аккуратно причесаны, свежевымытое лицо блестело, а от рук шел резкий запах туалетного мыла.
Сели обедать. Из детской в столовую то и дело доносился какой-то шум и возня.
— Разве Куму еще не спит, Рима?
Рука Римы, державшая разливательную ложку, на мгновение замерла в воздухе. Рима взглянула на Ратти, и Ратти почудилось, что ее с головы до ног охватила выплеснувшаяся из груди Римы ласковая, нежная волна. Охватила, обняла, согрела — мягким, совсем не похожим на жар алкоголя теплом.
Беспечный смех Римы, не ведающей о только что сотворенном ею чуде; смех Кеши… У Ратти вдруг — ни с того ни с сего — перехватило горло. Внезапно охрипшим голосом проговорила:
— Чудный малыш ваш Куму…
Голос ее прервался. Накопившееся за вечер напряжение прорвалось в посыпавшихся из глаз слезах. Даже сквозь застилавший взор туман она заметила на лице Римы недоумение и тревогу.
Кеши, чтобы разрядить обстановку, сказал, обращаясь к Риме:
— Слушай, если завтра будет погода хорошая, может, сведешь мальчишку в зоосад? А?
Ратти все еще вытирала глаза. Сказала с неловким смехом:
— Поведешь его! Ему стоит только птичку в небе увидать, так и замрет — с места не сдвинешь!
Неожиданно на щеках Ратти выступают мелкие капельки пота.
— А знаешь, Рима, я вчера пошла гулять с Куму, так он стал по снегу босиком бегать…
Кеши и Рима весело рассмеялись.
— Еще бы! Дети ведь тоже знают, при ком им безобразничать можно!
Тоже!.. Ратти мгновенно стерла с лица шутливое выражение — будто спрятала его на самое дно кошелька. Задумчиво и серьезно поглядев на Риму, сказала:
— Я и вправду твоего сына очень люблю!
Легкий смешок, сорвавшись с губ Римы, рассыпался по комнате и затих где-то возле камина.
Рима, поставив на ковер поднос с красными яблоками и гранатами, уселась рядом и неожиданно расхохоталась. Ее звонкий, заливистый смех наполнил комнату. С победоносным видом взглянула на Кеши:
— Думал, что я забыла, да?
Кеши, казалось, был где-то очень далеко — и от этой комнаты, и от лампы, бросавшей из-под абажура ровный круг света, и от алевшей на подносе груды румяных яблок. Пристально поглядев на Риму, он обнял ее, нежно погладил по голове:
— Разве ты у меня что-нибудь можешь забыть?
Ратти громко рассмеялась, но вдруг, резко оборвав смех, внутренне сжалась в комок. Все, что происходило сейчас здесь, не касалось ее. Она была где-то там — по ту сторону… По ту сторону дверей любого жилья…
Рима, отведя руку Кеши, встала:
— Я сейчас вернусь.
Едва только Рима вышла, Ратти тоже поднялась на ноги. Она смотрела не в лицо Кеши, а на его пуловер. Протянула руки, будто отталкивая что-то, как бы борясь с искушением выпить еще и еще, и, очень недовольная, направилась в свою комнату.
Кеши и Рима долго сидели у камина, молча переглядываясь, ожидая, пока в комнате Ратти не стихнут ее шаги.
— Как ты думаешь, что с ней сейчас творится?.. — шепотом спросила наконец Рима.
Кеши помолчал, словно прислушиваясь к биению своего сердца, а потом ласково сказал:
— Не забивай себе голову ее делами, девочка ты моя милая! Там такая неразбериха!
— Но отчего это у нее?.. Послушай, а может, это оттого, что она любит? Ты же сам видел: чуть о ребенке речь зашла — сразу в слезы!
Кеши почувствовал, что Рима дрожит всем телом. Прикоснувшись губами к ее лбу, попытался смирить эту дрожь.
— Ну, ты ведь и сама все знаешь… К чему делать вид, что это что-то новое…
На лице Римы отразился какой-то неясный страх:
— Да с кем же воюет она?
— Ни с кем. Это война Ратти с самой собою — только и всего.
Ратти в своей комнате швырнула в угол сброшенный с плеч жакет. Зажгла лампу. Уткнулась головой в подушку, натянула одеяло до самого подбородка. На заледеневших от сырости простынях — горячая резиновая грелка. Кто о таких вещах всегда помнит? Рима, одна только Рима! Хорошая девочка Рима… Погладила грудь, провела рукой по телу — словно пробуя себя на ощупь. Да… А вот Ратти — плохая девочка. Ратти — и не женщина вовсе. Как сырое полено: не горит, а дымит… Только дымит…
— Рима… Рима…
Рима приподняла занавеску.
— Ты звала, Ратти? Что-нибудь нужно?
— Да, принеси попить…
Рима поднесла к губам Ратти стакан с теплой водой из термоса. Заметив стоящего рядом Кеши, Ратти рассмеялась:
— Чего вы всполошились-то? Я ведь и еще могу выпить!
Кеши, дружески подмигнув Ратти, проговорил, как захмелевший собутыльник:
— Д-давай! Чего еще х-хлебнешь, Ратти?
Ратти, опершись на локоть, приподняла голову. Дерзкое лукавство, разлившееся по ее лицу, казалось, вот-вот выплеснется на одеяло:
— Видишь, Рима, какой Кеши-то у нас: всегда в нужный момент нужное слово скажет! Твоя постель, я вижу, прямо чудеса творит!
— Ох, Ратти!
Наклонилась к Ратти, крепко сжала ее плечи и дрожащим голосом промолвила:
— Знаешь, а вот этого совсем не надо было говорить!
Глаза Ратти сразу потухли, лицо сделалось грустным и жалким. Взглянула на Кеши.
— Рима простит меня. Рима знает: Ратти бедная-бедная девочка…
Кеши, склонившись к кровати, легонько прикрыл ладонью ее глаза.
— Милая девочка, хватит на сегодня, завтра потолкуем. Сейчас надо спать.
Когда их шаги стихли у дверей спальни Римы, по щекам Ратти побежали крупные слезы.
Засыпая, она хотела вспомнить хоть одно лицо, хоть одно имя — вспомнить и позвать этого человека. Но все лица, которые возникали в ее памяти, были как бы не в фокусе — расплываясь, они беспорядочно мельтешили перед ее глазами, превращаясь в едва различимые в потоке времени пятна.
Держа Куму на руках, Ратти спустилась к теннисному корту. Ноги сразу же увязли в глубоком снегу. Присев на корточки, она поставила малыша на землю и принялась обеими руками лепить большой снежный ком. Куму, улучив момент, набрал полную горсть снега и отправил его себе в рот.
— Нельзя, Куму, нельзя! Плюнь сейчас же!
Малыш тут же проглотил снег и довольно заулыбался.
— Шайтан!
Рима, наблюдавшая эту сцену из окна кухни, поспешила спуститься.
— Ратти, ты сегодня приготовишь баранину?
— Хорошо, когда вернемся.
Чуть подтолкнула малыша: иди, иди к Риме!
Тот решительно замотал головой.
— Видишь, Рима, какие мы с ним друзья!
Подошел Кеши. Рима поглядела на него так, будто увидела восходящее из-за горизонта солнце.
— Ну что же, пойдем?
— Да, только подожди минутку, нам еще собраться нужно. Правда, Ратти?
Ратти поднялась к себе, причесалась, привела в порядок лицо. Накинула пальто, снова спустилась вниз. Через минуту показалась Рима. Набросив на голову легкий шарф, она шла по тропинке какой-то летящей походкой. Кеши с любопытством взглянул на нее и, усмехнувшись, пошел вперед, прокладывая путь в нападавшем за ночь снегу.
Шли молча. Только когда свернули на широкую немощеную дорогу, Рима сказала вдруг, прерывая молчание:
— Смотри, какой день хороший!
Ратти не ответила. Все это время она шла рядом с Римой, не глядя на нее, но всякий миг чувствуя ее присутствие. Посмотрела на сверкающий на дальних склонах гор снег и отвела глаза.
— А ведь похоже на дорогу к Натхуа-хану… Помнишь, Ратти?
Ратти в изумлении обернулась. Впервые за много-много дней Рима, кажется, отважилась выйти за пределы «зоны Кеши». Как давно ей не приходилось слышать ничего подобного! С легким смешком сказала:
— Знаешь, Рима, меня до сих пор одна вещь донимает… Совсем пустяк, а вот поди ж ты! — никак из головы не выходит.
Рима настороженно взглянула на Ратти:
— А что такое?
— Помнишь дорогу к Муктешвару? Там был еще большой яблоневый сад, высокие ворота… Помнишь? Так вот, мне до сих пор жалко, что мы не остановились там в тот вечер.
Рима бросила на Ратти удивленный взгляд. На ее лице появилось трогательно-беспомощное выражение, словно она пыталась разгадать какую-то сложную загадку.
— И с тех самых пор это место тебе в душу запало? — тихо спросила она наконец.
Ратти кивнула.
— С тех пор… Тогда рикша останавливаться не захотел, а я, только отъехали от этих ворот, знала уже, что мне захочется вернуться туда снова и снова…
Не отрывая глаз от засиявшего румянцем прелестного лица Римы, добавила:
— Понимаешь, мне бы только до ворот добраться. Внутрь я бы и не вошла.
— Почему?
— Видишь ли, Рима, дело в том, что…
Ратти вдруг замолчала.
— Что ты хотела сказать?
— Ничего. Хотела, да не могу теперь — момент прошел… Знаешь, ну как из рук что-то выскользнуло…
Лицо Римы сделалось вдруг озабоченным и серьезным.
— Ратти! Ты, кажется, стала очень много пить. Разве вчера в городе…