Ратти приоткрыла глаза. Это было что-то очень важное, значительное — важнее прерванного сна, важнее сладкой дремоты, важнее даже Кеши и Римы… Куму! Мальчик мой!
Услышала голос Римы:
— Сейчас, Куму, сейчас придет мамочка…
Звонкий смех малыша в детской.
— Перестань сейчас же! Разве можно маму за волосы дергать? Иди, иди к папе…
— Ляг, ляг сюда, слышишь? Ну вот, вот так…
Что-то растаяло в груди Ратти при этих звуках. Встала, накинула халат, пригладила волосы. Легким шагом направилась к дверям. Шла так, словно там, за стеной, ей предстояла долгожданная встреча с жизнью. С ласковой, животворящей силой детской любви. Чуть слышно позвала:
— Куму!..
Ответила Рима:
— Иди сюда скорей, Ратти, он к тебе просится!
На мгновенье задержалась на пороге. Было страшно: а вдруг чудо, которого она так ждала, разобьется вдребезги, стоит ей только переступить этот порог?
Войдя в детскую, прежде всего увидела малыша — и только потом Кеши и Риму. Неясно, как сквозь толстый занавес, донесся голос Римы:
— Иди сюда, садись…
Ратти опустилась на мягкий зеленый ковер. Почувствовала вдруг, что ей хочется молиться за них за всех — возведя руки к небу, молиться за эти маленькие комочки жизни, ставшие такими близкими, родными.
Ласково пощекотала малыша:
— Ну что — каждое утро одно и то же, да?
Рима… Кеши… Одинаковое отчужденное выражение на свежих, чисто вымытых лицах: проход воспрещен!
— Ты что это сегодня поднялась спозаранку, Ратти?
— Какой-то шум услыхала, вот и проснулась…
Рима с упреком взглянула на Кеши:
— Видишь, я тебе говорила: что ни утро — он крик поднимает!
— Куму сегодня и не плакал вовсе.
Спокойный, ровный голос Кеши. Рима бросила на мужа недовольный взгляд. Ратти заметила это и попыталась встать с ковра.
— Да ты сядь, Ратти, сядь поудобней. Хочешь, подушку принесу?
В голосе Кеши звучали сердитые нотки. Ратти поднялась на ноги. Слабая улыбка появилась на ее губах, появилась и тотчас исчезла.
— Я пойду, полежу еще немного…
Уже за порогом услышала:
— Вы что, между собой какой-то пакт заключили? По крайней мере со стороны так кажется, ей-богу!
— Может, и заключили, Рима, да только уж не я с Ратти, а, скорее, вы обе друг с другом! Ведь вы с этой вашей непонятной философией всех в доме по рукам и ногам связали, никому шагу ступить не даете!
— Кеши!
Больше Ратти ничего не слыхала. Улеглась в постель и несколько минут смотрела в темноту, словно пытаясь разглядеть себя в невидимом зеркале. Потом отвернулась к стене и закрыла глаза.
Рима взяла лежавший на столе Кеши чек. Оглянулась на Ратти, весело рассмеялась:
— Люблю я у Кеши деньги брать!.. Понимаешь, он их так тебе дает, что ты и не замечаешь, дал он или не дал. Будто даже настаивает: трать, мол, побольше.
— Наверно, Кеши просто не хочет, чтобы ты замечала, Это, по-моему, большое счастье для вас обоих.
Рима ехидно усмехнулась.
— Знаешь, когда ты про него говоришь, кажется, будто это и не Кеши вовсе, а какой-то совсем другой человек!
Ратти слегка нахмурилась.
— Опять не так сказала, да?
Рима ощупала лицо Ратти долгим пристальным взглядом. Потом покачала головой.
— Да нет, дело не в этом. Просто ты все видишь по-своему… Ладно, шучу!..
На какое-то мгновение глаза Ратти вспыхнули безумным гневом. Вспыхнули и погасли. Овладев собой, она скрыла гнев под вымученной улыбкой.
— Ты уж прости, Рима. Наверно, мой взгляд на вещи так же узок и ограничен, как и мой жизненный круг… В этом все дело.
Рима промолчала. Потом, подняв с полу хозяйственную сумку, взглянула на часы.
— Нам пора…
До самой площади они шли молча. Наконец Ратти — просто чтобы избавиться от чувства напряженной неловкости — сказала:
— Похоже, скоро снег пойдет…
Рима, думая о чем-то своем, спросила:
— Что ты сказала?
Ратти, не отвечая, пошла быстрее. Возле банка Рима остановилась.
— Ты совсем запыхалась, Ратти. Зайди вон в тот ресторан, отдохни… Я сейчас приду.
Взгляд Римы говорил: ты ведь стала старше, не молоденькая уже. В груди Ратти словно дверь какая-то захлопнулась.
Ты… Я… Та маленькая девочка…
Войдя в ресторан, сняла пальто, перебросила его через спинку стула. Поднявшись по ступенькам, скрылась в туалетной комнате — надо же хоть на время стать помоложе! Провела по волосам гребенкой, достала из сумочки пудреницу, чуть тронула помадой губы. Посмотрелась в зеркальце: застывшее, как маска, лицо без возраста… Молчи! Довольно! Вытерла платком глаза и легкой — словно десять лет сбросила! — походкой спустилась в ресторан.
Вошла Рима — довольная и веселая.
— Ты уже что-нибудь заказала?
— Нет.
— А что хочешь?
По лицу Ратти легким облачком пронеслось выражение усталости и скуки:
— Не знаю… Все равно…
Рима заказала все, что заказала бы сама Ратти. Вот уж истинно — одни и те же вкусы!.. Искоса взглянула на Ратти:
— Ну, если ты хочешь, можно и пива взять. Возьмем?
Ратти, словно только что выпущенная из школы девчонка, упрямо затрясла головой.
— Нет-нет, не надо!..
И тут же в ее глазах мелькнуло приятное изумление. Таинственно понизив голос, спросила Риму, как бы выпытывая у нее какой-то секрет:
— Послушай, я не буду пить, но как ты догадалась?
Рима искренне рассмеялась:
— Только не думай, что это так сложно. Просто, когда у человека жажда, у него глаза тускнеют.
— И… у меня сейчас тоже?
— Сейчас — нет, но вообще — довольно часто.
Ратти поглядела на Риму с легким испугом. Потом с досадливым вздохом сказала:
— Всегда ты так! Вот ведь манера: что есть, чего нету — все в одну кучу мешаешь. Будто карты тасуешь…
Рима пристально посмотрела на Ратти и ничего не ответила. Потом, чтобы сменить тему разговора, спросила:
— А как у тебя там вечера проходят?
Ратти передернулась, словно от озноба. Ответила сухо:
— Как проходят, так и проходят…
И, чуть помолчав, прибавила, словно желая уколоть себя побольнее:
— Я, знаешь, просто устала заботиться о своих вечерах.
Что-то похожее на жалость блеснуло в глазах Римы:
— Странно все это… И вообще… Да ладно!
Ратти настойчиво, с вызовом в голосе, попросила:
— Ты уж с полдороги не сворачивай. Договаривай, что хотела.
— Да только одно: там, где ты сейчас застряла, тебе не место. Тебе совсем не там надо быть.
Ратти покачала головой с горькой усмешкой человека, привыкшего к поражениям.
— Нет, Рима, я как раз там, где нужно. И представь себе — никаких сожалений!..
— Кеши говорит: ты должна думать о будущем… Надо двигаться вперед, хоть ползком, а двигаться!
Ратти рассмеялась пустым, невеселым смехом:
— Рима, милая, а где оно, это мое будущее? Что прежде было, что потом будет — я ведь на все это теперь только со стороны глядеть могу.
Отхлебнув из стоявшего перед ней стакана большой глоток воды, внезапно охрипшим голосом сказала:
— Нет у меня никакого «потом». Будущего нет. Понимаешь?
Рима отвернулась, пряча глаза. Немного погодя заметив, что Ратти занялась едой, как бы между прочим осведомилась:
— Мукуля видела?
— После его возвращения только раз.
— Он тебе пишет?
— Он-то пишет, я — нет. Иногда вдруг открытку пришлет: в воздухе повеяло весной! Или: здесь столько всякой выпивки, что каждый раз тебя вспоминаю. Год назад встретились с ним как-то на улице. Зашли кофе выпить, потом пообедали, потом чай пили, потом ужинали. Сидели, сидели, и, знаешь, мне стало казаться, что сидим мы так уже целую вечность…
Рима, затаив дыхание, тихо спросила:
— А дальше?
— Дальше — ничего. Я знала, что Мукуль на следующий день уезжает; он знал, что долго со мной не увидится, но никто никому так и не сказал ничего… И когда мы наконец поднялись, я почувствовала, что этот прожитый нами вместе день мертв. Безнадежно мертв…
Теперь уже Ратти говорила, как бы намеренно раздирая ногтями засохшие раны:
— Знаешь, даже если бы он остался, мы бы все равно не стали встречаться. Просто нужды бы не было. Мы и тогда понимали оба: вот сидим сейчас вместе, а смотрим-то не друг на друга, а куда-то мимо.
На лбу Ратти, словно трезубец Шивы[14], обозначились три морщинки.
— Когда человек, чтобы сберечь себя в целости, превращает свои дни в прах, в ничто…
В глазах Римы — будто смерч в пустыне — взметнулась вдруг целая буря:
— Ты говоришь про Мукуля?
Заметив во взгляде Римы беспокойство и страх, Ратти словно вернулась откуда-то издалека на грешную землю. Крепко сжала руку Римы в своей:
— Нет, при чем тут Мукуль! Это у меня, Рима, ничего не выходит. Что бы ни делала — конец один: все прахом идет и остается груда мертвой золы. И больше ничего.
Кеши поглядел на обеих подруг с живым любопытством.
— Тебе звонили, Ратти. Похоже, Виреш.
— А!..
Ратти — умытая, свежая — уселась поудобнее возле камина. Кеши продолжал глядеть на нее, слегка наморщив лоб.
— Наверно, спрашивал, когда вернусь, а?
Кеши молчал, ожидая, видимо, услышать еще что-нибудь. Ратти рассмеялась:
— Ты не сказал ему, надеюсь?
— А если бы и сказал — так что? — с невинной улыбкой поинтересовался Кеши.
— Да ничего. Просто он бы тогда явился встречать меня на вокзал.
Рима ядовито усмехнулась:
— Вот здорово-то! Представляешь, как удобно!
— Еще бы!
Ратти действительно представила себе стоящего на платформе Виреша и рассмеялась от всей души.
— Тот, кто устраивает все твои дела, как хороший менеджер, конечно, имеет право знать твою программу. Еще бы — такой друг! Только знаешь, Рима, иногда хочется сойти с поезда одной, чтобы тебя никто не видел, и самой немножко заняться своими делами. Это ведь тоже удобно, правда?
Кеши пристально глядел на Ратти, словно пытаясь отыскать что-то на дне глубокого колодца. Рима сказала с ласковой улыбкой: