«Как ни приеду, каждый раз какие-то перемены… Ну а на этот раз…»
Мать, заметив, что Ратти улыбается сама себе, спросила:
— Ты чего смеешься? Вспомнила что-нибудь?..
Ратти, выглянув в окно, залилась беззаботным, счастливым смехом:
— Мамочка, пойми, мы же в Симле!..
…Дом дяди Хана. Ратти осторожно отворила ворота. Прошла на веранду. Из дому — ни шороха, ни звука. Постучала в стекло — никакого ответа. Постучала еще раз и вдруг замерла в изумлении: на дверях висел большой замок! Обойдя дом, Ратти вышла на задний двор. Громко позвала:
— Эй, Гафур-миян[20]!..
Через четверть часа только в растворившемся окошке показалось морщинистое лицо старика слуги:
— Салам, госпожа!..
— Салам, дедушка! Где же у вас люди все? Уехали куда-нибудь?
— Что ж и сказать-то тебе, госпожа?.. — Гафур-миян вдруг закашлялся. — Вам, стало быть, и весточки не было?..
— Да говори же ты скорей, дедушка!
Голос Гафур-мияна срывался почти на каждом слове:
— Двадцать и один день… больным пролежал… Потом уж… Прямо к звездам… Ушел…
Затаив дыхание, Ратти спросила тихо:
— Да ты о ком говоришь-то? Из глаз Гафура закапали слезы.
— Так ведь о ком же еще, владычица?.. Про сахиба молодого… Только и лет-то было ему, а уж возлюбил его аллах!
Ратти не произнесла ни звука. Тусклым взором обвела двор, поглядела на запертые двери, на мокрые глаза старого Гафура. Медленно проговорила:
— Затвори ворота, Гафур-миян.
И повернулась к старику спиной.
Прошло шесть месяцев, и настало время возвращаться в долину. Был уже назначен срок отъезда. Пока укладывали вещи да пересчитывали багаж, до этого срока остался всего один день.
Стоя на веранде, Ратти долго глядела на дом дяди Хана. Дом стоял одиноко и печально. Тетя никогда теперь не выходит посидеть возле дома у ворот. Дядя Хан ни с кем не говорит.
Ратти глянула на пышные золотистые облака, сгрудившиеся у вершин, и почувствовала вдруг, будто невесть откуда взявшийся ураган вдохнул ей в душу решимость и силу. Накинув на плечи шаль, быстро спустилась вниз.
— Схожу повидаюсь с тетей…
Мать удивленно взглянула на нее.
— Сейчас? Но ты, надеюсь, к ужину-то вернешься? Мы тогда подождем…
Ратти покачала головой:
— Нет, там и поужинаю.
Глаза матери широко раскрылись:
— Как это там? В такие дни оставаться там на ужин просто неудобно! Это ведь…
Ратти одним взглядом заставила ее замолчать.
— Все удобно, мама.
Постояла минутку, как бы раздумывая о чем-то, потом повернулась и решительным шагом вышла из дома.
И пока шла до поворота, поняла: в этот день кончилось ее детство. Умерло — еще раз.
Ратти долго стояла и ждала у ворот. Наконец ее заметил старый садовник:
— Заходи, заходи, доченька! Сахиб дома…
Взошла на веранду, украдкой заглянула в окна комнат. Все по-прежнему, все на своих местах… Робко, на цыпочках, подошла к дверям дядиной комнаты и остановилась на пороге — не идут дальше ноги, нет!..
Осторожно приподняла штору, взглянула. Дядя Хан неподвижно лежал на постели. В руках у него была газета, но глаза не отрываясь смотрели в потолок. Он, казалось, и не видел даже, есть ли кто еще в комнате, стоит ли кто-нибудь возле его постели…
Шепотом окликнула:
— Дядя!..
— Войди, дочка.
Ратти почувствовала, что не может заставить себя переступить порог этой обители горя — будто кто ноги связал.
Дядя Хан снова позвал ее тихим, ласковым голосом:
— Входи, входи, доченька… Сядь, милая, здесь.
— Дядя, почему вы не написали нам в Дели? Я бы знала тогда, что Асад-бхаи… Что Асада не будет сейчас в Симле…
Дядя Хан глядел на Ратти так, будто видел на ее месте своего сына. Протянув руку, взял за плечо, усадил на стул. Прерывающимся голосом сказал:
— Доченька, слишком часто вспоминать тех, кто покинул нас, бывает очень мучительно…
Ратти смотрела в лицо дяди Хана невидящим взглядом — не моргнув глазом, не шевельнув бровью. На лице старика проступили вдруг знакомые черты — черты Асада. С плачем она приникла к нему:
— Дядя, я ведь не вспоминаю Асада… Он… Он просто все время рядом стоит… Все время, каждую минуту… Как прежде…
Дядя Хан ласково погладил Ратти по голове, успокаивающим тоном сказал:
— Думать все время о тех, кому не суждено вернуться, звать их — значит беспокоить понапрасну их души, дочка…
Ратти проплакала весь вечер. Плакала и плакала… Слезы лились беспрестанно — словно где-то в горах прорвало на озере плотину.
На следующий день уезжали. Когда шли на станцию, мать и отец задержались на повороте:
— Надо бы Хана-сахиба повидать… Пойдем с нами, Ратти…
— Я уже там была вчера, мама.
И, не оглядываясь, стала спускаться вниз.
Джагат Дхар, отворив дверь, в недоумении отступил на шаг:
— Ратти!.. В такое время?!
Ратти сделала вид, что не замечает отчетливо прозвучавшего в голосе Джагата недовольства, и, стоя на пороге, как ни в чем не бывало весело защебетала:
— Ты дома? А я, знаешь, уселась читать — и не могу: все время перед глазами вот эта твоя комната мельтешит!.. Взяла и пошла к тебе…
Джагат Дхар бросил на дверь озабоченно-пугливый взгляд и нерешительно сказал:
— Но… ведь мы, по-моему, не договаривались, что ты придешь сегодня, Ратти?..
Ратти недовольно пожала плечами, потом рассмеялась:
— Что с тобой? Ты так выражаешься, будто я твое имущество воровать явилась! Ты что, действительно очень занят?
Джагат Дхар не слушал, что она говорит. Он сосредоточенно думал о чем-то своем.
— М-м… Ты хотела бы побыть здесь немного, так?
— А почему бы и нет? — Ратти начинала уже сердиться.
Джагат Дхар молча надел пальто и направился к выходу. Обернувшись в дверях, угрюмо сказал:
— Я собирался сегодня здесь с Митой встретиться… Ладно, пойду попытаюсь как-нибудь переиграть…
Ратти удивленно приподняла брови:
— Почему? Ты ее сюда приведи!
— А… А ты?..
— А я вам обоим кофе сварю.
Джагат Дхар хотел было что-то возразить, но ничего не сказал, повернулся и вышел.
Ратти поставила на плитку кофейник, достала чашки, вернулась в комнату. Огляделась… Разбросанные тут и там книжки, висящая на гвозде одежда, переброшенный через спинку стула пуловер Джагата… Комната казалась какой-то безликой: есть здесь сейчас Джагат — его жилье; вышел он — и осталась просто комната. Чья угодно…
Появление на пороге Джагата в сопровождении Миты, несомненно, украсило это серое жилище. Ратти встретила их очаровательной улыбкой.
— Уже?.. Как вы быстро!..
Мита спросила сухим, враждебным тоном:
— Ты когда пришла сюда, Ратти?
— Недавно… Да ты садись, садись!..
Мита испелелила Джагата горящим взглядом. Взгляд этот настоятельно требовал от него немедленного ответа.
— Почему ты не сказал мне, что здесь Ратти?
Джагат Дхар молчал.
— Ты должен был предупредить меня по крайней мере!..
Ратти с той же веселой улыбкой сказала:
— Я пришла как раз в то время, когда Джагат собирался к тебе…
Мита не произнесла в ответ ни слова. Лицо ее выражало гнев и оскорбленное тщеславие. Только когда она увидела, что Ратти несет из кухни поднос с чашками кофе, она наконец не выдержала и спросила:
— Ты что же, часто здесь бываешь?
Ратти ответила с самым непринужденным видом:
— Бываю иногда, Мита… А что?
Терпение Миты лопнуло.
— Я вижу, что явилась… — начала она решительным тоном, но Джагат счел теперь уместным вклиниться в разговор:
— Ты, Мита, проходи, садись.
Мита, однако, была полна решимости высказать все, что у нее накипело за эти минуты.
— Я вижу, что явилась совсем некстати, и не собираюсь портить вам обоим ваш чудный вечер! — выпалила она с вызовом в голосе.
Ратти бросила на Джагата веселый, озорной взгляд, а разъяренная Мита опрометью ринулась вон из комнаты.
Джагат с силой захлопнул дверь. Медленно подошел к Ратти. Ратти пристально взглянула ему в лицо, усмехнулась:
— Ну что ж, бывает… Зато она теперь почувствовала, как ты ей дорог!
Джагат пожал плечами:
— Подумаешь!.. Кончилось — и ладно.
Ратти поднялась с места.
— Ну, извини меня. Действительно нехорошо получилось, что я к тебе так, без предупреждения. Пойду, пожалуй…
— Нет-нет, Ратти!..
Джагат умоляюще заглянул ей в глаза:
— Останься, Раттика! Не уходи, пожалуйста!
В голосе Джагата звучали какие-то новые, незнакомые нотки. Ратти, быстро взглянув на него, спросила:
— Тебе жалко, что Мита ушла?
— Вот еще! Нет, Ратти, она далеко не уйдет. Когда надо будет, сразу вернется…
— Правда? Знаешь, Джагат, твоей Мите, видно, и впрямь есть на что пожаловаться!
— Ратти!..
Ратти заметила, что горящие глаза Джагата мечут искры. Шагнув к Ратти, он вдруг крепко обнял ее и прижал к себе:
— Что там Мита, бог с ней… Я… Я тебя люблю!.. Тебя, Ратти!..
Ратти спокойно высвободилась из его объятий.
— Довольно, Джагат. Мы с тобой старые друзья, друзьями и останемся. А любовь… Этим ты с Митой занимайся.
Джагат Дхар вскипел:
— А ты? С Рохитом?
— Да нет, успокойся! И ты, и Рохит, и Ранджан — все вы для меня только друзья.
И уже более мягким тоном:
— Ладно, не злись. Я попрошу у твоей Миты прощения за сегодняшний вечер.
Когда у здания Медицинского колледжа Ранджан наконец отстал от них, Рохит, раздраженно пожав плечами, сказал:
— Не понимаю, как ты этого идиота выносишь!..
Ратти промолчала. Рохит продолжал возмущаться:
— Разговаривать по-человечески не умеет, одеться прилично не может, а как прилипнет — ни в какую не отцепится!
— Ты бы и сказал все это самому Ранджану. Мы ведь, кажется, весь вечер вместе гуляли, — холодно перебила Ратти.
Обозленный Рохит резко повернулся к ней: