— Ну вот! Ты его всегда защищаешь! Почему, хотел бы я знать?
— Потому что говорить про человека плохо, да еще за его спиной, просто непорядочно!..
Но Рохит никак не мог угомониться. Ему, видимо, не терпелось выплеснуть накопившееся за вечер раздражение.
— Ты бы хоть послушала, что про него в общежитии говорят!..
— Что бы ни говорили, мне это знать ни к чему!
— Еще бы, зачем тебе знать! Краснеть-то за тебя мне приходится!
Ратти наконец рассердилась:
— Знаешь, Рохит, ты мне надоел! Хватит про Ранджана, слышишь?
— Что хочу, то и говорю. А тебе все-таки не мешало бы послушать, что про вас обоих болтают — и девчонки, и ребята!..
Лицо Ратти стало серьезным. Несколько минут она шла молча, сердито топча ногами дорожную пыль.
— Удивительно, как ты иногда не понимаешь самых простых вещей, — начал снова Рохит. — Поехать с Ранджаном на лодке кататься!.. Да еще и вернуться чуть не за полночь! Это же додуматься надо! И потом, помнишь, когда он и Оми тебя в ресторан повели?.. Так вот, да будет тебе известно, там в тот день был кое-кто из моих друзей, и они…
К Ратти уже вернулась ее обычная веселая шутливость:
— И они уж тебе все доложили: что мы заказывали, и кто сколько цыплят съел, и…
— Шуточками, Ратти, тут не отделаешься! Ты помнишь, в котором часу ты вернулась в тот день в общежитие?
— Представь себе, нет! Как-то не удосужилась взглянуть на часы! — И с любопытством осведомилась: — Скажи-ка лучше, ты сколько народу меня выслеживать поставил?
— Говори что хочешь, а я тебя просто предупредить хотел, как старый друг. И все.
В тусклом свете уличного фонаря глаза Ратти отыскали глаза Рохита и одним взглядом словно пригвоздили его к месту.
— Ну вот что… Я тебя долго слушала, вечер тебе не хотела портить. Теперь скажу… Запомни хорошенько: ты мне не опекун и никаких прав ни у тебя на меня, ни у меня на тебя нет! Просто нет, понял? Мы друг другу с тобой только что не противны, и все.
Ноздри Рохита раздулись от возмущения:
— Ладно. Если ты не в настрое сегодня, поговорим в другой раз. Мы с тобой еще разберемся.
Теперь уж голос Ратти звучал угрожающе:
— Разбираться ты, милый друг, со мной не будешь, и на эту тему мы с тобой больше вообще не говорим. Ясно тебе? Куда мне идти, с кем идти, когда идти, решать буду я сама, и никто другой.
Наступила неловкая пауза. Рохит долго не мог найти подходящего ответа, потом с принужденным смехом спросил:
— А ты, между прочим, знаешь, как твое поведение называется?..
Презрительный взлет бровей!
Легкий стук. Дверь распахнулась.
— Ты?!
Ратти торопливым жестом запахнула на груди халат.
— Проходи, Рохит, садись. Ты ведь, кажется, собирался сегодня утром домой уехать?
— Я должен был увидеть тебя перед отъездом, Ратти! Не мог не прийти сюда… Я ведь тебе говорил, мой отец покою мне не дает, все спрашивает… И вот я… Ты…
Рохит уселся, не сводя с Ратти горящих глаз. Ратти показалось, будто взгляд Рохита зовет ее куда-то, целует ее губы, глаза…
— Что я хочу тебе сказать — ты сама знаешь, Ратти!..
Ратти взглянула на него с холодной, леденящей надменностью:
— Я ничего не знаю, Рохит. Ровно ничего.
— Ты знаешь то же, что и я! Мои глаза тебе должны были сказать об этом!..
Нагнувшись к ней, Рохит дотронулся до ее руки. Сдавленным голосом произнес:
— Ну скажи, Ратти, скажи — «да»! Хоть раз… Я же люблю тебя… Хочу, чтоб ты моя была, понимаешь?..
Ратти смотрела на него пустым, невидящим взглядом. Она мучительно пыталась вызвать в памяти, почувствовать еще раз хоть одно прикосновение Рохита — пыталась и не могла. Внезапно на губах ее появилась прежняя — недобрая, колкая — улыбка. Рассмеявшись сухим, безжалостным смехом, сказала:
— Хотеть самому — этого еще не достаточно для того, чтобы добиться другого, милый мой!
— Нельзя быть такой гордой, Ратти!..
В глазах Рохита светилась застарелая немая боль. Желание, борющееся с отвращением к самому себе… И вдруг старая плотина рухнула: рванувшись к Ратти, он грубо обнял ее, стиснул так, что захрустели кости:
— Я хочу тебя!.. Хочу — и добьюсь, слышишь?
— Пусти! Пусти меня!
Ратти посмотрела на пылающее лицо Рохита и сказала — так же бесстрастно и сухо:
— Чтобы двоим людям вместе было хорошо, хотеть друг друга должны оба, Рохит.
Рохит шагнул к ней, заглянул в глаза… Словно вырывая из души, из сердца давно копившееся там желание и швыряя его в лицо Ратти, крикнул:
— Да кому ты нужна такая — холодная, бесчувственная? Никому!..
Ратти в испуге зажмурилась. После долгого молчания тихо спросила:
— Ты это мне сказал, чтобы ударить побольней?
— Нет! Тебе, наверно, приятно послушать будет, что про тебя Оми с Ранджаном говорят… Они тут как-то смеялись: нашу Ратти только одежда греет, а больше в ней тепла нет!..
При этих словах Ратти словно оцепенела. Машинально оглядела себя, будто желая убедиться, не превратилась ли она и на самом деле в холодный камень. И потом вдруг закричала что было сил:
— Уходи!.. Уходи сейчас же!
— Вспоминала обо мне когда-нибудь?
Ратти пристально поглядела на Рохита и рассмеялась:
— Как же! И не раз…
Рохит достал сигарету, закурил:
— Наша последняя встреча была, конечно, не очень приятной, но знаешь, я в душе, пожалуй, даже благодарен тебе. Если бы ты не сказала мне тогда… м-м… того, что сказала, я не находился бы сейчас на верху блаженства.
Губы Ратти непроизвольно сложились в ироническую улыбку. Рохит, заметив это, пришел в тихую ярость. Затянувшись сигаретой, он выпустил клуб дыма и с самодовольным видом продолжал:
— Но ты уж позволь мне сказать тебе это, Ратти: гордость никого из нас до добра не доводит. За нее потом приходится расплачиваться, и очень, очень серьезно…
Ратти взглянула в лицо Рохита прямым, открытым взглядом:
— Скажи-ка, говорили вот, что твоя Раджи уж так о тебе заботится, прямо не знает, чем тебе угодить! Это правда?
Рохит в притворном смущении пожал плечами. Шутливым тоном сказал:
— Ну к чему об этом?.. Мы ведь сегодня встретились, чтобы вспомнить добрые старые времена, когда твой покорный слуга был от тебя без ума…
Ратти снова рассмеялась:
— Ну спасибо! Но все-таки оставь добрые старые времена в покое и расскажи что-нибудь хорошее про твою Раджи!
— Раджи — это пьяное зелье, которое всегда со мной, Ратти!
Веки Ратти дрогнули. На лице Рохита она заметила вдруг ту же злую враждебность, что и в день их последней встречи. Сделав большой глоток, поставила чашку на стол и знаком приказала официанту подать счет. Потом, словно подводя итог какому-то давнишнему разговору, сказала:
— Это, конечно, хорошо. Только знаешь, Рохит, когда зелье всегда рядом и в любую минуту доступно, становится как-то скучно. Ты не находишь?
Взбешенный Рохит не нашелся что ответить. Увидев подошедшего официанта, полез было за бумажником, чтобы расплатиться, но Ратти жестом остановила его:
— Не надо! Доставь мне это удовольствие.
Рохит несколько минут глядел на нее в немом изумлении — как на какую-то глыбу льда. Потом, собравшись с духом, наклонился к ней и язвительным тоном спросил:
— Ну а ты когда собираешься Ранджану отставку дать? Уберется он на сей раз или нет?
В глазах Ратти сверкнули какие-то странные огоньки:
— Ох, Рохит, ты уж что-то совсем-совсем старое вспомнил.
Щелк… Щелк… Щелк…
Стук шаров на обтянутом зеленым сукном бильярдном столе. Прицеливающийся глаз Сумера. Шары гоняются друг за другом по зеленому полю, пересекают его вдоль и поперек, прыгают в лузы.
Щелк… Щелк… Щелк…
Каждый удар больно отдается в груди Ратти, сидящей неподалеку, опершись локтями о ручку кресла. Словно кто-то настойчиво ломится в давным-давно закрытые двери. И почему только эти двери до сих пор открыть не могут? Зачем их закрыли? Чего ради?
Наблюдая вполглаза за игрой, Ратти нащупала в кармане висящего рядом на стуле пиджака Сумера его бумажник. Достала, заглянула. Аккуратно сложенные банкноты… Фотографии. Вся семья. Одна семья.
Встав с места, Ратти подошла к Сумеру и, наклонившись, шепнула:
— Тебе будет очень трудно не доиграть эту партию?
Сумер только взглянул на Ратти и тут же поставил кий на стойку:
— Погуляем немного?..
— Почему бы и нет? Пошли.
— Как прикажете, госпожа!
Выйдя на улицу, Сумер направился было к машине, но Ратти остановила его:
— Давай лучше пройдемся!
— С удовольствием, Раттика…
Они свернули на дорогу, спускающуюся к площадке для поло. Ратти шла впереди — нервным, упругим шагом. Шла все быстрее и быстрее. Сумер, догнав ее, легонько взял за плечо:
— Зачем так спешить, Ратти?! Мы ведь никуда не торопимся?
Брови Ратти сдвинулись, сердитые морщины перекрестили лоб. Недовольным голосом переспросила:
— Что ты говоришь?
Сумер улыбнулся.
— Я говорю, что, если только мы не стремимся попасть куда-то в течение ближайших десяти минут, нам совершенно не нужно идти так быстро.
Ратти поглядела на Сумера с таким возмущением, как будто бы ей сейчас была дорога каждая секунда. Потом, словно опомнившись, кивнула:
— Да нет, спешить нам некуда…
Сумер рассмеялся:
— Я же ничего не говорю, просто спрашиваю тебя…
Ратти вдруг с бешенством перебила его:
— Спрашиваешь! У меня ты все спрашиваешь, дома — выпрашиваешь… Как нищий возле храма — сидишь и клянчишь! Весь такой жалкий, несчастный, беспомощный!..
— Ратти!
Сумер нахмурился, но уже через секунду морщины на его лбу разгладились. Помолчав немного, с достоинством сказал:
— Ты так говоришь, Раттика, будто хочешь все с корнем вырвать. Все, что у нас было и что есть.
— Ну, за свои корни не беспокойся, пожалуйста. Они у тебя глубоко сидят.
На лице Сумера легким облаком мелькнуло выражение смутного страха.