шумным криком вырвался умоляющий, испуганный взгляд Ратти. Резким, охрипшим голосом она позвала его:
— Раджан, постой!
Раджан оглянулся и посмотрел на нее — так, словно одним рывком оборвал соединявшую их нить, раз и навсегда. Не говоря ни слова, пошел к дверям.
Дрожа от унижения, Ратти ринулась за ним и встала у двери.
— Раджан, я хочу тебе что-то сказать! Ты… Ты можешь выслушать меня?
— Нет!
Взволнованный голос Ратти звучал мольбой о пощаде:
— Но как же, Раджан, мы с тобой друзья, а ты даже выслушать меня не хочешь?! Почему?
Для Раджана, однако, Ратти уже перестала быть той очаровательной волшебницей, какой она была для него целый год. Он смотрел на нее сейчас с таким же полным и откровенным равнодушием, с каким люди глядят на черепки разбитого горшка или на ком глины под ногами. Грубо оттолкнул протянутую Ратти руку:
— Потому что я не из тех, кто может годами сидеть возле тебя, любоваться тобой и целовать ручки. Понятно?
Пятном по свежей штукатурке расплылась на лице Раджана пренебрежительная улыбка:
— Я ведь и всегда сомневался: женщина ты или нет!
Шрипат пришел один. Уны с ним не было.
Ратти время от времени поглядывала на Шрипата с откровенным любопытством: явившись к ней сегодня, он как будто сбросил какую-то давно мешавшую ему оболочку. Он звонко, раскатисто хохотал и бросал на Ратти такие выразительные взгляды, что ей все время казалось, будто она голая.
Сгущались сумерки. Разливая по чашкам горячий чай, Ратти никак не могла отделаться от мысли, что ей приходится наблюдать своего гостя под совершенно новым, необычным углом зрения. Необычным было все: и упрямое любопытство Шрипата — что делает Ратти, как она живет, с кем встречается, и та настойчивость, с которой он рассуждал о естественной оригинальности Ратти и ее жестокой, неумолимой холодности. Приглядываясь к Шрипату, Ратти все больше и больше убеждалась, что перед ней не просто человек, а мужчина, и притом мужчина, отлично знающий, как нужно — к своему и всеобщему удовольствию — исполнять возложенные на него всевышним обязанности.
Принимая из ее рук чашку чая, Шрипат вдруг быстро и внимательно поглядел на Ратти — словно делал моментальный снимок — и спросил с улыбкой:
— Тебе не кажется странным, что сегодня здесь нет Уны? А?
Ратти заметила на губах Шрипата давно знакомую ей игривую ухмылку и рассмеялась:
— Странным? А что ж тут такого странного, Шрипат? Если два человека связаны друг с другом, разве так необходимо, чтобы они всегда были вместе?
Шрипат разразился хохотом, как бы намеренно подчеркивая какой-то скрытый смысл, содержавшийся в ее словах. Ратти сразу поняла всю многозначительность этого смеха и продолжала с серьезным видом:
— Я думаю, это тебе должно казаться странным.
Шрипат замолчал на минуту, явно недовольный собой. Он снова поглядел на Ратти, как бы заключая ее в некий магический круг — круг своей воли. Выразительно кивнул головой:
— Вот! Сразу видно — опытная женщина говорит!
Ратти даже бровью не повела. Поглядев на Шрипата открытым, ласковым взглядом, она сказала просто и спокойно:
— Знаешь, Шрипат, ты ведь больше человек дела, чем слова, и в таких словесных перепалках тебе меня, пожалуй, не одолеть.
Шрипат снова расхохотался, всем своим видом показывая, что Ратти сама поощряет его к дальнейшим дерзаниям.
От этого резкого, вызывающего хохота на Ратти повеяло вдруг — она почуяла это какой-то крохотной, но вечно бодрствующей частичкой своего сознания — духом грубой, необузданной силы.
Шрипат поднялся с места, подошел к Ратти. Поцеловал — поочередно — обе ее руки.
Ратти глядела на него и думала, что Шрипат привык, очевидно, двигаться по прямой дороге, лежащей в стороне от вражды и дружбы. Жить в своем особом, мало кому доступном мире, где нет для человека никаких преград — ни внешних, ни внутренних. Где существуют и ценятся только мужская гордость и еще эта вот сила… Ей захотелось, вырвавшись за ограду из колючей проволоки, которой она так заботливо окружила себя, надышаться дурманящим, манящим запахом этой силы, вобрать его в себя — весь, без остатка.
Несколько мгновений в ее душе шла упорная борьба — борьба с самой собой. В конце концов ей удалось справиться с той Ратти, что скрывалась где-то там, внутри, запугать ее, заставить наконец замолчать. Шрипат показался ей вдруг какой-то редкостно дорогой вещью, которая была ей необходима и которую стоит только поднять с земли, чтобы…
Прощаясь, Шрипат поцеловал Ратти, и она ответила ему.
Проводив Шрипата, Ратти некоторое время стояла неподвижно, глядя прямо перед собой. Потом торжествующе усмехнулась. Даже в ее жалкой хижине другие люди могли, оказывается, найти что-то себе на потребу. Найти и взять…
Когда Шрипат, провожая ее вечером на машине, свернул, не говоря ни слова, к своему дому, Ратти испытала чувство радостного изумления. Дом Шрипата… Ей показалось, что до сих пор она жила где-то в глуши, далеко от людей, и вот только теперь Шрипат везет ее, спасая от тоскливого одиночества, навстречу шумному блеску большого города.
С жадным любопытством всматривалась она в очертания видневшегося за воротами дома. Как и во всех домах, где люди живут зимой и летом, здесь были прочные, массивные двери. Много дверей… Двери походили на лица, скрытые за ними комнаты — на человеческие тела, и все это огромное строение представлялось ей толпой, состоящей из многих воедино слившихся тел, совершенно одинаковых на первый взгляд и в то же время совершенно различных.
Шрипат, открыв парадный вход, обнял ее за плечи:
— Идем, Ратти!
Голос его дрожал от нетерпения.
Ратти прошла в гостиную, села, обвела комнату внимательным, ищущим взглядом, словно пытаясь уловить неслышную музыку, единственную и неповторимую мелодию этой комнаты. Ковры на полу; мягкие диваны, подушки… Много фотографий на стенах — вся личная жизнь Шрипата в разные периоды; смеющиеся рожицы детишек; большой портрет Уны…
Шрипат, приподняв тяжелую портьеру, скрылся в соседней комнате. Ратти показалось, что с портрета Уны на нее глядит безмолвным взглядом душа этого дома. Она пыталась представить себе, как Шрипат каждый вечер, в сумерках, возвращается домой… Проходит в комнату Уны… О чем-то разговаривает с ней…
Шрипат сказал из-за портьеры:
— Ратти! Если чего-нибудь хочется, возьми в холодильнике, слышишь?
Ратти встала, подошла к холодильнику, осторожно приоткрыла дверцу. Самый обыкновенный холодильник — такой же, как у нее дома, но стоит только заглянуть внутрь! Несбыточная мечта одинокой женщины!.. Аккуратно разложенные по полочкам фрукты, свежее масло, сыр, яйца — налаженное хозяйство, ничего не скажешь! Закрывая так же осторожно дверцу, тихо усмехнулась про себя:
— Это все территория Уны, милая моя Ратти!
И внезапно насторожилась: в доме — тишина, нигде ни звука не слышно. В чем дело? Заглянула в соседнюю комнату.
— Шрипат, а разве Уны нет дома?
Шрипат подошел к ней, улыбнулся всепонимающей улыбкой давно женатого человека:
— Ты действительно страдаешь из-за того, что не можешь сегодня встретиться с Уной?
— А как же? Все супруги моих друзей на меня зуб имеют — злобствуют за то, что я иногда в их владениях поохотиться люблю. Не могу же я Уну твою такого счастья лишить!
Гулкий хохот Шрипата разнесся по всему дому. Ратти почудилось, будто этот оглушительный смех, ударившись о висящий в гостиной портрет Уны, отскочил от него, словно мяч, прямо ей в грудь.
Резко оборвав смех, Шрипат сел, закурил сигарету. Глубоко затянулся, выпустил клуб дыма. Подняв голову, посмотрел на Ратти. В течение одной, невероятно долгой минуты с пылающим, как в лихорадке, лицом он глядел на нее не отрываясь.
— Иди ко мне, Ратти! Ну, пойди сюда…
Ратти взглянула на Шрипата и почувствовала, что перед этой парой горящих глаз она в большом долгу.
Шрипат сбросил пиджак. Галстук. Рубашку. Ратти только смотрела на него. Ей показалось вдруг, будто все это происходит сейчас не с ней, а с кем-то посторонним, где-то рядом…
— Ратти!
Две кровати — одна подле другой. Простертые к ней жадные руки Шрипата.
— Иди же скорей!..
Ратти — все так же, не двигаясь, — внимательно разглядывала Шрипата. Она словно узнавала его теперь с какой-то новой, доселе неведомой ей стороны. Медленно подошла к кровати, накинула на плечи Шрипата простыню.
— Очень тебе благодарна, Шрипат, только эта комната для вас двоих, а не для нас с тобой.
Шрипат резким жестом привлек ее к себе:
— Ратти!
Перехватив упрямо тянувшиеся к ней руки Шрипата, Ратти отвела их в сторону. С острой, пронзительной тоской тихо спросила:
— Ты понимаешь, что ты сейчас сам все растоптал, Шрипат?
Шрипат, уже совсем не владея собой, снова попытался обнять ее.
Ратти холодно высвободилась из его объятий, встала. Помолчав немного, сказала каким-то деревянно-безжизненным голосом:
— По-твоему, значит, мы должны любить друг друга именно в комнате Уны и на ее постели… Хорошо ты это придумал!
Дотронулась до руки Шрипата.
— Тот Шрипат, которого я хотела узнать, который был мне нужен, мог находиться где угодно, только не здесь. Не в этой комнате.
Вырвавшийся из груди Шрипата прерывистый вздох обжег Ратти шею. Его взгляд — недоумевающий, рассерженный, как у поверженного на землю жертвенного быка, — крутым кипятком ошпарил ей лицо, грудь, плечи.
— Так зачем же ты сама в тот вечер все время подзадоривала меня? Ты!.. Ты!.. Бессердечная, жестокая женщина!
Лицо Ратти осталось спокойным — ни тени раздражения, ни облачка гнева.
— Нам с тобой, Шрипат, нечего друг у друга красть и скрывать друг от друга тоже нечего. Я просто говорила, что думала.
Но сдержаться до конца Ратти все-таки не смогла. Голос ее зазвучал пронзительной, как от глубокой раны, болью, будто она хотела вернуть теперь Шрипату всю свою любовь и нежность: