Молитвенно сложив руки, Ратти взывала так к пробегавшим по тлеющим углям язычкам пламени, а глаза ее, озаренные новым, внутренним светом, уже искали Дивакара.
Оглядела себя с ног до головы. Удивленно — даже с каким-то почтением — провела рукой по телу: нет ведь, ничего не сломано! Цела осталась… Почувствовала непонятное смущение, как если бы она вдруг должна была теперь подвергнуться чьему-то внимательному придирчивому осмотру. Вздрогнув, позвала шепотом:
— Дивакар!..
Дивакар спал крепко, но этот шепот по каким-то неведомым, таинственным каналам сна мгновенно достиг его слуха. Он открыл глаза, увидел распростертую перед огнем Ратти, быстро встал.
Подошел к камину. Положил на угли несколько поленьев, сунул в середину горящий скомканный лист бумаги. Потянуло дымом, послышался легкий шуршащий треск — сухие дрова разгорелись в один миг.
Ратти взглянула на стоящего возле камина Дивакара — отблески пламени играли на его обнаженной груди — и почувствовала, как иной костер разгорается с грозным шумом в ее сердце.
— Ты когда встала, Раттика?
— Только что.
Еще раз поглядела на Дивакара и тут же отвела взгляд, словно перед ее глазами замелькали, засияли тысячи крохотных светлячков. Протянув руку, привлекла к себе Дивакара:
— Ты, Дивакар. Только ты…
Дивакар, опустившись на колени, осторожно коснулся волос Ратти. Погладил лоб… Подбородок… Дотронулся до нижней губы… Потом привлек к себе Ратти, сжал ее в объятиях, и на какое-то — долгое, как жизнь, — мгновение оба они так и застыли друг подле друга. Безмолвные, неподвижные…
Затаив дыхание, Ратти ждала — как ждет спасительного дождя иссохшая под летним солнцем земля.
Ратти уснула первая. Дивакар долго не мог заснуть, потом наконец задремал и сразу же увидел рядом с собой Ратти. Он хотел обнять ее, но… Задрожав от страха, мгновенно проснулся, открыл глаза: Ратти возле него не было!
Дивакар вскочил с постели. Ратти, стоя посреди комнаты, жадно пила воду из термоса.
— Раттика!
Дивакар протянул к ней руки.
Ратти сделала три шага вперед. Прошла три шага — словно прошла три столетия. Прилегла на кровать, положила голову на грудь Дивакара.
— Счастье стоять возле твоей постели… Счастье — слышать, как ты зовешь меня… Счастье — быть здесь и знать, что ты нужна.
Дивакар задумчиво гладил волосы Ратти. Потом вдруг с комической серьезностью произнес важным, начальственным топом:
— Ты, вот что, девушка, не вздумай-ка мою Ратти ревновать и завидовать ей! Поняла?
Ратти рассмеялась:
— Ты говоришь так, будто я — сама по себе, а твоя Ратти — сама по себе!..
Лицо Дивакара сделалось по-настоящему серьезным.
— А знаешь, Раттика, так ведь оно и получается. Ты уже не прежняя Ратти, которая осталась где-то там позади. Моя Ратти — та, что сейчас рядом со мной. Я знаю, что это только часть настоящей Ратти. Маленький кусочек… Но мне и не надо большего. Этого кусочка я добивался, его я и получил, наконец!
— Говори, говори… Тебя приятно слушать!
— Ты — как шелк, Раттика! Мягкий, прозрачный шелк…
Ратти шутливо дернула его за ухо.
— А ты знаешь, как этот шелк обрабатывали, как его колотили, прежде чем он таким стал?..
— Знаю! Ты меня просто поражаешь, Раттика! Хочется заглянуть тебе в душу и постараться понять, откуда у людей берется такая выдержка, такая сила! Но увы! Пока я мог только бросить взгляд туда. И боюсь, еще не скоро представится случай.
— Ну вот, это что за похоронный тон? У нас с тобой еще целый день и целая ночь впереди!
Обняв Ратти дрожащими от волнения руками, Дивакар стал целовать ее лицо, плечи, грудь.
— Раттика… Давно уже я любил тебя, но не мог и подумать, что когда-нибудь мы будем вместе!
Когда Ратти, одетая уже по-дорожному вошла в комнату, в каждом ее движении сквозила спокойная уверенность, а лицо сияло тихой радостью вновь обретенного самоутверждения.
Растроганным взором взглянула на Дивакара, все еще лежавшего в постели. Несколько секунд стояла неподвижно, не сводя с него глаз, потом подошла, склонилась в изножье и, откинув одеяло, запечатлела на ступнях Дивакара долгий, благодарный поцелуй.
Дивакар не сказал ни слова, не шевельнулся даже. На его лице серым облаком застыло непонятное, угрюмо-отчужденное выражение. Ратти присела возле постели, с легкой усмешкой молвила:
— А я сегодня выиграла в «кто раньше встанет»! Смотри-ка: я уже и оделась, и умылась, и вещи уложила, и погулять успела!
Дивакар по-прежнему молчал. И взгляд его оставался таким же, каким был — печальным, задумчивым, отрешенным, точно он не Ратти видел перед собой, а рассматривал вдали что-то совсем постороннее. Ратти решила немного подразнить его. Весело улыбнувшись, воскликнула:
— Ой, какой сердитый! Поглядишь — прямо страх берет!..
Дивакар, не отвечая, швырнул в камин недокуренную сигарету. Холодно поглядел на Ратти, которая, казалось, беззаботно порхала где-то в небесах на крыльях радости. Ратти уже научилась распознавать каждое, даже самое неприметное, движение его глаз. Протянув руку, коснулась его плеча — как бы желая заполнить, засыпать образовавшуюся между ними трещину.
— А вот в этой игре — «кто кого скорей рассердит», сегодня, пожалуй, ты победишь, Дивакар!
В голосе ее было что-то такое, что сразу вывело Дивакара из его угрюмой задумчивости. Он долго смотрел на умытое, сияющее лицо Ратти, потом сказал очень тихо:
— Знаю, что ты меня сейчас казнишь! За то, что я сказал тогда ночью и теперь хотел бы назад взять — да не могу! А ты вот забыть не можешь…
Ратти принужденно — с болью в душе — рассмеялась. Пожала плечами:
— Никогда не надо навязывать мне чужие мысли, Дивакар. С чего я стану казнить кого бы то ни было?
— «Кого бы то ни было»… Вот это ты точно сказала!.. Это наименование — как раз для меня!
Но тут лицо его смягчилось, и он сказал робким, просящим голосом:
— Я понимаю, ты обиделась, Раттика. Обиделась и рассердилась… Ну, хорошо, я прошу тебя, очень прошу: давай останемся здесь! Хоть на денек!
Ратти одним взглядом разбила все его надежды.
— Нет. Нам нужно вернуться — значит, мы возвращаемся. И сегодня же.
Голос Дивакара дрожал от волнения:
— Раттика, умоляю тебя!
Ратти встала. Обвела стены комнаты настороженно-недоверчивым взглядом, точно видела перед собой не эти знакомые стены, а зловещие черные воды лесного озера. Зажмурилась на мгновенье и сразу же открыла глаза, как будто за этот миг, за какие-то тысячные доли секунды, успела обшарить все это озеро, процедить его мутные илистые воды, извлечь оттуда Дивакара и спрятать его где-то у себя на груди.
Подняла голову и сказала решительно, словно не к Дивакару обращалась, а откликалась на чей-то издалека донесшийся призыв.
— Мы едем сегодня, Дивакар.
И медленно отчеканивая каждое слово, как бы переводя с какого-то чужого языка, добавила:
— Твой отдых закончился, когда пришла телеграмма от Прити.
— Ради бога, Ратти!
— Нет, Дивакар. У нас обоих одинаковые права друг на друга. Я на тебя претендовать не могу. Тут не о чем говорить.
— Пойми, Раттика: обижая меня, ты обижаешь себя саму. А обижая себя, ты невольно оскорбляешь и нас обоих. То, что связывает теперь нас с тобой, что для нас обоих…
Дивакар вдруг запнулся. Ратти, внимательно поглядев на него, покачала головой.
— А ты, однако, молодец, Дивакар!.. Приписываешь в нужном месте к длинному ряду нулей любую, цифру, и — пожалуйста — то, что было прежде ничем, превращается в громадное число!..
— Поверь мне, Раттика, я никогда еще не ощущал так остро собственного бессилия. Ты можешь теперь, если тебе угодно, считать любую соломинку в моем глазу, называть меня любыми именами, я ничего не могу сказать. У тебя есть на это право!
Ратти снова поглядела на Дивакара, и вдруг глаза ее увлажнились, а по щекам полились крупные слезы. Дивакар обнял ее за плечи.
— Ратти, что минуло, того не воротишь. То, что, постепенно отступая назад, становится прошлым, никогда уже не вернется к нам. Мы можем разделить друг с другом лишь несколько мгновений нашей жизни, и потому…
Ратти, положив голову на грудь Дивакара, горько плакала. Плакала так, будто жертвенный нож в руках безликого времени навис над ней теперь в последний раз. Вздохнув, утерла глаза, точно на груди Дивакара прочитала высеченный там — как в древности на каменной скале — указ высшей власти, определяющий ее будущее. Обвила руками шею Дивакара, с печалью и обидой в голосе сказала:
— Не понимаю, что я такого сделала, за что мне наказание такое?.. Почему сейчас, когда нам нужно расстаться, мы готовы перерезать друг другу горло?
— Наше прошлое разделило нас, Раттика, но разве мы из-за этого можем с презрением выбросить чудесный подарок, который нам с тобой достался так неожиданно и так легко?
В узком ущелье, глубоко врезающемся в ровное, скалистое плато, исчезла сверкающая жемчужина Ратти.
Ратти, стоя на скале, смотрела вниз. Маленький жемчужный шарик вдруг выскользнул из ее рук и покатился по склону.
…Найдется. Где-нибудь да найдется… Она разыщет ее непременно!
Ратти начала спускаться по пустынной, вымощенной крупными черными глыбами дороге.
Скорей, Ратти! Иди быстрей, Ратти! Торопись — не то в этом каменном хаосе твоя жемчужина превратится в простую гальку…
Прижавшись к еле заметному — только-только ногу поставить — выступу скалы на отвесном, увенчанном двумя острыми вершинами склоне, Ратти принялась обшаривать глазами валяющийся у ее ног мелкий щебень.
Здесь… Наверно, здесь лежит… Она должна была скатиться сюда… А теперь там поглядим… Да, она, конечно, там…
Чьи-то сильные руки вдруг обняли ее сзади.
— Эй, пусти! Пусти, слышишь? Не мешай мне искать!
— Погляди-ка сюда, девушка! То, что ты ищешь, я уже давно нашел.
— Ты! Как ты сюда попал, Дивакар?
— Я о том же хочу тебя спросить… Странно, правда, что мы с тобой встречаемся в этой недоступной теснине!.. Как ты-то здесь очутилась?