тся, забыл…
— А я и сам хотел уйти! — важно отвечал Мунна. — Эй, Мирва, труби отбой!
Мирва, приложив руки рупором ко рту, протрубил:
— Тру-ту, тру-ту, тру-ту-ту!..
Колонна двинулась дальше. Командир громко выкрикивал:
— В нашем квартале — наша власть! В Гулакиной лавке — не покупать!
Когда колонна скрылась за углом, Гулаки вытерла слезы, смахнула с овощей пыль и стала сбрызгивать их водою.
Хотя Гулаки было всего лишь двадцать шесть лет, лицо ее покрывали морщины, а ходила она согнувшись в три погибели, словно древняя старуха. Когда ребятишки впервые увидели ее, они даже немного испугались. Откуда взялась такая? Как попала сюда? И где была раньше? Они не знали, что и думать. Правда, Нирмала слышала, как вечером мать говорила отцу:
— И эта еще свалилась на нашу голову! Как муж прогнал, так она к нам явилась! За наследством! А отец ее чьи денежки промотал?.. Наши! Ты гляди — с ней поосторожней… ключ-то ты ей еще не отдал?
— Да ладно тебе! Если отец ее и истратил наши деньги, то не лишать же ее последнего угла. Ключ я отдал. Ты изредка посылай ей чего-нибудь.
— Разоряй, разоряй семью! Посылай ей… Слышишь, тетушка? — обратилась она к соседке.
— А что делать, дочка? Вы ведь дружили с ее отцом, — заворковала в ответ тетка Гхегхи. — Бедняжка! Без отца-то совсем одна осталась. В семейной жизни ей тоже не повезло. Такому зверю досталась, что за пять лет горб нажила!
— Появись только этот подлец — я его проучу! — сердито заговорил отец Нирмалы. — Разве ее вина, что ребенок родился мертвым? А он, подлец, с лестницы ее спустил. На всю жизнь калекой сделал! Теперь-то как ей жить?
— Пусть лавку держит. Веранда у меня свободна. За полторы рупии в месяц сдам. Торгуй себе на здоровье хоть до полуночи. Разве мне жалко? Все равно веранда пустует. Да я и за рупию согласна…
На следующее же утро об этом знал весь переулок, и ребятишки затаили зло на Гулаки. Конечно, веранда была и перед домом доктора, но без навеса и с земляным полом. А веранда тетки Гхегхи выложена каменными плитами, с железной крышей и на деревянных столбах. Здесь можно было собираться даже в дождь — рисуй клеточки и играй в классики или в чижик.
Когда Гулаки прибила к столбам длинные бамбуковые палки, отгораживая место для своей лавки, дети восприняли это как вторжение врага в их исконные владения. Они издали присматривались к горбунье. Лазутчиком у них была Нирмала. Подслушав разговор старших, Нирмала сообщила, что Гулаки — дочь вора и сама воровка. Ее отец растратил чужие деньги и скрылся, а она явилась сюда, чтобы прихватить остальное.
— Если украдет, то дня не проживет, — заметил Мунна. — Бог никому не прощает.
— В доме свекра тоже, кажется, руки погрела, — сказала Нирмала.
— А, так вот почему у нее горб! — воскликнул Мева. — Она деньги там прячет!
— Правда? — недоверчиво спросила Нирмала.
— А как же! Горб-то небольшой. Вот бы узнать, есть там деньги или нету!
Только было Мева, подстрекаемый Мунной, решил порасспросить Гулаки, что у нее в горбу, как у веранды появилась Сатти-мыловарка.
— Ты правильно сделала! — говорила она горбунье. — Занимайся, милая, своей лавкой. А к нему возвращаться тебе незачем. Пусть этот сукин сын другую жену берет, хоть целый десяток. Это ему не пройдет даром. А если он сюда заявится, кликни меня. Я ему вот этим ножом глаза выколю…
Ребятишки испугались и примолкли.
— А если тебе деньги понадобятся когда, ты уж не стесняйся, сестра, приходи ко мне, — добавила Сатти уходя.
Несколько дней ребятишки ходили в страхе, но потом решили, что горбунья позвала к себе Сатти нарочно, чтобы припугнуть их, и озлобились еще больше. Но как досадить ненавистной горбунье? Наконец они придумали. Была у них игра, которую они называли «играть в старушку». Ребята только чуть-чуть переиначили ее. Матаки пообещали угостить лимонным соком, который она очень любила, и нарядили ее горбуньей. Матаки шла, согнувшись почти до земли, а ребятишки, окружив ее, тормошили:
— Горбунья, горбунья, что потеряла?
— Иголку потеряла, — отвечала Матаки.
— Найдешь иголку, что будешь делать?
— Сошью себе одежку.
— Сошьешь одежку, что будешь делать?
— Принесу дрова.
— Принесешь дрова, что будешь делать?
— Кашу сварю.
— Кашу сваришь, что будешь делать?
— Есть буду кашу.
— Вот тебе твоя каша!
И, прежде чем Матаки-горбунья могла что-нибудь ответить, ребятишки пинали ее ногами. Матаки падала, обдирала локти и коленки. Прикусив губу, она с трудом сдерживала слезы, а ребятишки восторженно вопили:
— Бей горбунью! Бей ее!
Гулаки, на глазах которой все это происходило, молча отворачивалась.
Однажды, осмелев, ребятишки привели Матаки-горбунью прямо к лавке Гулаки. И не успела девочка ответить на первый вопрос, они толкнули ее так сильно, что она упала, ударившись лицом о каменный пол. Из носа, из рассеченных бровей и губ хлынула кровь. Матаки закричала так громко, что ребята совсем перетрусили.
— Матаки померла! — испуганно крикнул кто-то из них.
Вдруг они увидели, что Гулаки встала со своего места, и бросились врассыпную. Гулаки подняла Матаки и стала вытирать кровь краем своего сари. Но ребятишкам показалось, что горбунья бьет Матаки. Тогда они, не сговариваясь, разом бросились на нее и принялись колотить. На крик Гулаки сбежались соседи. Волосы горбуньи растрепались, по губам текла кровь, накидка валялась на земле, а овощи рассыпались по всей веранде. Тетка Гхегха подняла Гулаки с пола, помогла привести в порядок одежду.
— Подумать только — от горшка два вершка, а злости на десятерых хватит, — сердито приговаривала она. — Нельзя им спускать такое, нельзя! И почему они на тебя так взъелись?
Все принялись расспрашивать, что произошло… В ответ Гулаки только рукой махнула. Она молча собрала разбросанные овощи, вытерла кровь с лица и села на свое обычное место.
Ребята, казалось, сами испугались того, что натворили. Их строго наказали, и несколько дней они вели себя смирно. Но вот сегодня Мева снова обсыпал Гулаки пылью. Она вспыхнула от возмущения и обиды, но сдержалась и ничего не сказала.
— Ну и дети! Просто шайтаны! — выходя на веранду, проговорила Гхегха.
— К чему винить детей, тетушка? — сказала Гулаки, тяжело вздохнув. — Видать, такая уж судьба моя!
Пять дней подряд лил дождь. Ребят, словно заключенных, не выпускали из дома. Гулаки тоже не показывалась. На шестой день дождь наконец прекратился, и дети с самого утра собрались на веранде доктора. Мева принес дешевые сласти, а Нирмала набрала нимкаури — мелких плодов дерева ним. Разложив все это в кучки, она открыла свою «лавку» и, подражая Гулаки, стала выкрикивать тонким голоском:
— Огурчики, тыквы, лимоны! Самые лучшие, самые дешевые!
Через несколько минут вокруг нее собрались ребятишки со всего переулка. Вдруг с веранды тетки Гхегхи донеслось пение. Обернувшись, дети увидели там Мирву и Матаки: они сидели рядом с горбуньей. Матаки с хрустом ела огурец, а Мирва, обняв косматую собачонку, распевал во все горло.
Мева тут же сбегал и навел справки.
— Гулаки дала брату и сестре по нескольку пайс, и теперь они подружились с ней, — доложил он.
Все возмущенно загалдели, а Мунна-бабу строго приказал:
— Нирмала! Не давай Мирве и Матаки нимкаури, раз они водятся с горбуньей!
— Конечно, не дам! — сверкнув глазами, воскликнула Нирмала и надула губы. — Мама говорит, чтоб мы не играли с ними — они заразные.
— Х-хы… тьфу! — Мунна с гримасой отвращения плюнул в сторону предателей.
Гулаки все это видела, и ей было приятно, что она сумела-таки досадить недругам.
— Вы вместе пойте — еще по пол-аны дам, — сказала она Мирве. — Только погромче!
Вдруг дверь с треском распахнулась, и тетка Гхегха выплеснула им на голову полный кувшин воды.
— А ну-ка убирайтесь отсюда, паршивцы! — крикнула она на ребят. — От горшка два вершка, а туда же, песни озорные поют! И ни до кого им дела нет. А тебе, Гулаки, я вот что скажу: веранду я сдала под лавку, а не для того, чтоб всякие паршивцы тут горло драли. Тьфу! Убирайтесь отсюда, кому говорю!
Гулаки стряхнула воду с одежды и сказала:
— Дети ведь, тетя. Поют. Что же здесь плохого?
— А-а! Дети!.. Ты, что ли, их выкормила? Пять месяцев не платила, да еще со всего города всякую заразу собираешь! Убирайся отсюда вместе со своим товаром! Чтоб завтра духу твоего тут не было! Ну и дети пошли! Чтоб им провалиться! И не подохнут ведь, окаянные!
Гулаки онемела. Она действительно задолжала за пять месяцев. Торговля шла плохо — у нее почти ничего не покупали, и все-таки ей даже в голову не приходило, что тетка Гхегха может ее за это выгнать. И так уж недели три она жила впроголодь, а одежда ее была сплошь в заплатах. Она решила было упасть к ногам тетки Гхегхи, чтоб упросить ее, но та захлопнула дверь так же внезапно, как и отворила ее. С наступлением сезона дождей у Гулаки ужасно болела спина, а ноги совсем отказывались ходить. На рынке она давно брала в долг. Что же теперь будет? Гулаки горько расплакалась, уткнувшись лицом в колени. Раздался легкий шорох; подняв лицо, Гулаки увидела, как Матаки, улучив момент, схватила самый большой огурец и с хрустом уплетает его. С минуту Гулаки тупо рассматривала ее вздувшийся живот. Что ж это такое? Ведь огурец стоит целых десять пайс! Придя в ярость, она отвесила девочке крепкий подзатыльник.
— Воровка! Собака! Чтоб тебя черви съели!
Матаки уронила огурец в канаву, попыталась поймать его, но, не сумев, проворно убежала. Она не закричала, потому что рот ее был набит. Тогда Гулаки набросилась на Мирву, испуганно взиравшего на эту сцену.
— Убирайся отсюда! Ублюдок! — приговаривала она, осыпая его ударами.
Мирва взвыл от боли:
— А говорила, денежку дашь…
— Дам я тебе денежку, подожди ж ты!
Мирва, плача, бросился с веранды.
Нирмала и остальные замерли, наблюдая за происходящим. Подбежав к своим, Мирва стал жаловаться на горбунью, но Мунна-бабу важно молчал. Наконец, повернувшись к Меве, он скомандовал: