— А ну-ка, Мева, растолкуй ему!
Сначала Мева заколебался, но потом ехидно протянул:
— Мирва, ты заразный! Ты к нам близко не подходи. И есть вместе с тобой мы не будем. Ты садись вон там, подальше!
— Да разве я заразный, Мунна-бабу?
— Заразный! Если хочешь нимкаури, то садись вон там, мы тебе отсюда кидать будем! Понял?
Мирва обиженно кивнул головой и уселся поодаль. Мева бросил ему нимкаури, и Мирва принялся счищать кожуру со спелых плодов.
— Эй, Мунна! — снова послышался голос тетки Гхегхи, теперь уже сверху. — Убирайся-ка отсюда вместе со своей оравой! А то придется искупать и вас!
Ребятишки задрали головы. На плоской крыше, подогнув сари выше колен, тетка Гхегха шлепала по воде босыми ногами. Водосточный желоб забило всяким мусором, и на крыше скопилась вода. Прямо под тем местом, где стояла Гхегха, был разложен товар Гулаки. Дети сидели поодаль, поэтому слова Гхегхи относились не к ним, а были сказаны только затем, чтобы их услышала Гулаки. Гулаки со стоном поднялась. Горб мешал ей поднять голову и посмотреть, что делается на крыше.
— Зачем вы открываете желоб здесь? — проговорила она, обращаясь к тетке Гхегхе. — Лучше откройте вон там!
— Откройте там!.. Где хочу, там и открываю!
— Ведь я тут товар разложила.
— Э-хе! — протянула Гхегха. — Товар разложила! Подумаешь, принцесса! Вместо того чтобы платить, она еще и поучать меня берется! Товар разложила… А мне какое дело!
— Посмотрим, как ты откроешь! — неожиданно выкрикнула Гулаки. Никто не слышал, чтобы она прежде повышала голос. — Я не уплатила за пять месяцев, а кто вытащил всю мебель из моего дома и продал Басанту? Ты! Кто приказал изрубить дверь? Ты! Я бедная. Отца у меня нету. Грабьте меня, грабьте!
— Она еще воровкой называет!.. Ах ты недоносок! — Тетка Гхегха от злости даже задохнулась.
Ребятишки стояли, не проронив ни слова. Никогда раньше они не видели горбунью такою, да никогда и не думали, что она может быть такою.
— Да! Да! Да! Ты, шофер, его жена — это вы, вы разорили меня! Грабьте! Только придет и мой черед! Все мы под богом ходим!
— Вот! Вот тебе! — И тетка Гхегха, словно помешанная, палкой стала пропихивать мусор в трубу.
Грязный поток воды с шумом устремился на лавку Гулаки. Сначала смыло мелочь: редьки и огурцы, потом в канаву покатились тыквы. Глазами, полными ужаса, Гулаки смотрела на картину своего разорения, а затем, привалившись к столбу, зарыдала, закричала истошным голосом:
— Ох, мама! И зачем я на свет появилась? Зачем ты не убила меня сразу?
Волосы у нее растрепались; сотрясаясь от рыданий, она била себя в грудь, а вода, скопившаяся на крыше за последние десять дней, с шумом низвергалась на улицу.
Ребятишки молча наблюдали. Все, что происходило до сих пор, они понимали. Но то, что случилось сейчас, не укладывалось в их головах. Никто не шелохнулся и не издал ни звука. Только Матаки хотела было поймать большой огурец, который плыл по канаве, но Мунна прикрикнул на нее, и она испуганно отдернула руку. Ребятишки стояли, сбившись в плотную кучу, объятые каким-то смешанным чувством страха и жалости. Лишь Мирва сидел поодаль, низко опустив голову. Начал накрапывать мелкий дождик, и они по одному молча разошлись по домам.
На другой день веранда была пуста. Оторвав бамбуковые палки, разгораживавшие веранду, тетка Гхегха воткнула их в большие глиняные горшки, врытые в землю, и приладила к ним побеги плюща. Ребятишки собрались днем, но пойти на веранду тетки Гхегхи не осмелились, словно в ее доме был покойник. А потом хлынул такой ливень, что не стало видно даже той стороны улицы.
Не прекратился дождь и к вечеру. Гром грохотал так грозно, что Мунна со страху перебрался к матери. Когда вспыхивала молния, комната на миг озарялась мертвенно-бледным светом.
Напористый стук дождя по крыше постепенно становился тише. Сквозь него слышалось посвистывание ветра в щелях да шум деревьев под окном. На минуту все затихало, и вдруг снова раздавался оглушительный треск. Мать тоже проснулась, но не поднимается. Мунна лежит с открытыми глазами и напряженно смотрит в темноту.
— У кого это дом обвалился? — доносится вдруг голос тетки Гхегхи.
— У Гулаки! — кричит кто-то издали.
— Ой, батюшки! Уж не придавило ли ее?
— Да нет, она сейчас ночует у матери Мевы!
Мунна лежит не двигаясь, и над ним летают эти вопросы — ответы ночного разговора. Он вздрагивает, прижимается к матери и, засыпая, ясно слышит, как где-то совсем рядом надрывно плачет горбунья… Может, она у них во дворе плачет? Ее голос то удаляется, то приближается; кажется, она ходит из двора во двор, но никто не слышит ее, кроме Мунны.
Внимание ребенка неустойчиво. Событие, даже яркое, не может занимать его несколько дней подряд. Когда Гулаки жила рядом, она была в центре всех ребячьих интересов, однако стоило ей перебраться в соседний переулок — к Сатти-мыловарке, как ребятишки тотчас же забыли о ней и занялись другими делами.
Наступил холодный сезон, поэтому они собирались теперь не утром, как обычно, а после обеда, когда становилось немного теплее. Собравшись, они сразу же делились на две группы и нестройными колоннами маршировали по переулку, громко выкрикивая:
— Голосуйте за нашего кандидата. Голосуйте за тетку Гхегху!
На прошлой неделе проходили муниципальные выборы, и теперь дети ежедневно играли в выборы. Подражая взрослым, они делились на две партии, но ни у одной из них почему-то не находилось лучшего кандидата, чем тетка Гхегха, поэтому все до хрипоты призывали голосовать за нее.
Гхегха долго крепилась, но наконец и ее терпению пришел конец. Выскочив на веранду, она разразилась такой «предвыборной речью», что «избиратели» не на шутку перепугались. И они, конечно, разбежались бы, если б не почтальон, показавшийся из-за угла. Его появление настолько удивило Гхегху, что она осеклась на полуслове. Почтальон разыскивал Гулаки — на ее имя пришла открытка. Гхегха бросилась к нему, выхватила из его рук открытку и прочитала. От изумления глаза у нее полезли на лоб, и, наспех объяснив почтальону, где теперь живет Гулаки, она с несвойственным ей проворством бросилась к матери Нирмалы. Они долго о чем-то совещались наедине. Когда наконец Гхегха появилась на веранде, лицо у нее было озабоченное.
— Иди позови Гулаки! — крикнула она Меве.
Скоро Мева возвратился, однако вместо Гулаки с ним пришла Сатти-мыловарка. Как всегда, на поясе у нее болтался нож с черной ручкой, которым она резала мыло.
Зло прищурившись, Сатти посмотрела на Гхегху в упор.
— Зачем звала Гулаки? — заговорила она хрипло. — Гулаки задолжала тебе десять рупий, а товару ты у нее загубила на целых пятнадцать! Что тебе еще надо?
— Что ты, что ты? Господь с тобою! Какие тут долги, соседка? Проходи в комнату, садись! — Голос тетки звучал необычно мягко. Как только Сатти вошла в дом, Гхегха плотно прикрыла за нею дверь.
Таинственность всего происходящего заинтриговала ребят, поэтому они тотчас же пробрались к зарешеченному окну, которое было у Гхегхи на кухне. Прижавшись носами к решетке и загородившись ладонями, они замерли, словно за окном шел захватывающий кинобоевик.
— Позвал, говоришь? Ну и что? Позвал! — сердито кричала Сатти. — Зачем ей туда ехать? Чего она там не видала? Надумал наконец!.. У его милахи, вишь, ребенок народился! Гулаки понадобилась! Дерьмо за ним выносить, пеленки стирать, кормить! А они тем временем миловаться будут!
— Нельзя так, соседка, нельзя, — убеждала мать Нирмалы. — Жена всегда должна быть с мужем! Если уж весточку муж прислал, то ехать непременно надо, непременно. Одно слово — муж.
— Значит, все-таки ехать, чтобы ее еще раз выгнали из дому? — вспыхнула Сатти.
— Ну что ты, сестра? — вкрадчиво ворковала Гхегха. — Зачем же так? Все под господом ходим. С мужем-то и горбунья — не хуже красавицы. Знаешь, как в легенде? Муж-то, он как бог. От него ведь не уйдешь, не уедешь!
— Ты дурочку-то из себя не строй! Я же знаю, чего вы хотите! Дом ее по дешевке к рукам прибрать! Я все понимаю!
Мать Нирмалы побледнела. Но тетка Гхегха и глазом не моргнула.
— Ты язык тут не распускай! — заговорила она угрожающе. — Уж кто-кто, а мы-то тебя как облупленную знаем! Мужики недаром, видать…
— А ну-ка помолчи, ведьма! — хрипло выкрикнула Сатти, и рука ее легла на рукоятку ножа.
— Ай! Ай, батюшки! — Гхегха испуганно попятилась. — Ты что же это, убивать, кровь невинную проливать собралась?!
Смерив ее презрительным взглядом, Сатти повернулась и вышла, громко хлопнув дверью.
На следующий день ребята решили отправиться к колодцу дядюшки Хори ловить шмелей. В это время года шмели безвредны. Поймав шмеля, дети вырывают у него жало, привязывают на нитку и, пустив пленника, гоняются за ним всей гурьбою. Когда Мева, Нирмала и Мунна-бабу прибежали в переулок, на веранде Гхегхи сидел какой-то незнакомый человек. У незнакомца были большие оттопыренные уши, лихо подкрученные усы и густо смазанные маслом волосы.
Гость был в старенькой рубахе и дхоти, на ногах обшарпанные сандалии.
Матаки тотчас же подошла к нему с протянутой рукой и стала по привычке клянчить:
— Одну ану, сахиб, одну ану!
Потом, взглянув на Мунну, девочка радостно сообщила, прихлопывая в такт ладошками:
— А к нашей Гулаки муж приехал! Гулакин муж приехал, э, Мунна, э, Мунна! — И тут же, повернувшись к незнакомцу, опять затянула свое: — Одну ану, сахиб, одну а-а-ну!
Ребятишки с любопытством разглядывали чужака. В это время мать Нирмалы принесла гостю стакан чаю. Заметив в руках у дочери шмеля, мать стала бранить Нирмалу и в конце концов заставила ее отпустить пленника.
— Это наша Нирмала, — представила она дочь незнакомцу. — А этот дядя, Нирмала, муж Гулаки. Сложи ручки, как я тебя учила, поприветствуй его! — И затем, обращаясь к незнакомцу, продолжала: — Какое это имеет значение, что Гулаки не нашей касты? Гулаки или Нирмала — разницы между ними для нас нету. Ведь отец Нирмалы и отец Гулаки были добрые друзья. Тол