Под палящим полуденным солнцем Гуляби безостановочно подхватывала и передавала дальше, вверх по лесам, тяжелые тазы с цементным раствором. Женщины, которые утрамбовывали крышу, пели сельскую песню. То и дело появлялся подрядчик и подгонял рабочих. Гуляби ничего не замечала вокруг, занятая своими думами. Громкий голос подрядчика заставил ее оглянуться. Она не слышала всего, что он говорил, уловила только несколько слов:
— …Не пойдет так! От первого дождя крыша протечет. Надо как следует…
Она взглянула на небо. На нем не было ни облачка. Вдруг она замерла — перед глазами встала залатанная, ветхая крыша ее лачуги. Не дай бог, она обрушится…
— Эй, шевелись! — сердито крикнула стоявшая рядом с ней работница, протягивая таз с раствором. Гуляби опомнилась.
— Придержи-ка язык! — огрызнулась она. — Я тебе не служанка. Нечего мной командовать!
Перед уходом домой Гуляби выпросила у подрядчика немного цемента и извести. Вечером, когда все улеглись спать, она принялась за работу. Услышав шум, Гопал, поставивший свою кровать на улице, подал голос:
— Эй, Гуляби! Ты что там делаешь в полночь-то?
— Могилу тебе рою, языкастому! И что только за люди живут здесь? Ни есть, ни спать спокойно не могут, мерзавцы! Каждый так и норовит нос сунуть в чужие дела! Чтоб всем вам подавиться за обедом!
— Ну-ну, ведьма! Заткнись! — проворчал Гопал и заснул.
Работала Гуляби всю ночь до утра.
На следующий день вечером Рамми пришла к дереву, где собрался народ, и объявила, что Гуляби куда-то пропала. После работы она поела, покормила детей, а потом опять заперла их и ушла. На вопрос Рамми, куда она идет, Гуляби отрезала: «Со своим муженьком иду миловаться! И ты со мной хочешь?» Вот уже больше часа прошло, а Гуляби все нет и нет. Детишки до сих пор взаперти сидят.
Любопытствующие и осуждающие голоса слились в нестройный гул. «Куда она пошла? Зачем? Так и уморить детей недолго!» Говорили и спрашивали все, и все терялись в догадках. Скоро Гуляби вернулась домой. Как ни велико было желание узнать, где она была, спросить у нее никто не решился.
С тех пор отлучаться Гуляби стала каждый день, и всеобщее, любопытство дошло до предела. Все изнемогали от неведения. Эта тайна мешала людям жить. Дядюшка как-то высказал предположение:
— В служанки, наверно, нанялась. Посуду чистить, прибирать. Куда еще ей ходить-то, бедняжке?
— Заладил одно: бедняжка да бедняжка! — накинулась на него тетушка. — Злодейка бессердечная, вот она кто! Зачем ей в служанки наниматься? Разве на стройке мало платят? Или, может, есть ей нечего? Нет, тут дело нечисто. Ведь она детей губит ради денег этих! А к чему ей деньги-то?
— Хватит сплетничать, тетушка! — заговорил подошедший Гопал. — Пусть делает как хочет. Тебе-то что за печаль? Давай я в кино тебя свожу!
Но тетушке сейчас было не до шуток. Гуляби не шла у нее из головы. Она потихоньку подозвала Рамми:
— Ты ведь рядом с этой ведьмой живешь. Сделай милость, последи-ка ты за ней! Куда это она ходит? Вот уж, почитай, дней двенадцать прошло, а никто и знать ничего не знает.
— Мне и самой любопытно, тетушка, да узнать пока ничего не сумела. Как-то раз совсем было решилась следом за ней прокрасться, да оробела. Ведь эта подлая и отколотить не побоится!
Прошло еще две недели, но никто так и не узнал, куда ходит Гуляби. Раздражение против нее нарастало. У одних из-за того, что тайна оставалась нераскрытой, у других — от жалости к сидящим взаперти детям. Но никому не хотелось спрашивать у самой Гуляби.
Однажды вечером на площадь под деревом прибежала Рамми и во всеуслышание объявила радостную новость:
— Знаешь, тетушка, и впрямь молитва перед матерью-заступницей всегда до бога доходит! Ведь Дханни-то наша затяжелела! Письмо из деревни пришло!
Тетушка благоговейно прикоснулась ко лбу сложенными ладонями, вознося хвалу матери-заступнице. Гопал, как всегда, не удержался от шутки:
— Тетушка, к твоим словам все в городе прислушиваются. Ну уговори Гуляби, чтобы она пошла молиться к гробнице со светильником! Завтра как раз полнолуние. Заставь ее, а я за это перед всеми тебе в ноги поклонюсь!
— Как же я заставлю, если она идти не хочет? — рассердилась тетушка.
— Идти не хочет? — засмеялся Гопал. — Прикажи только, я на своей спине ее отнесу!
Никто и не заметил, что Гуляби давно стоит и прислушивается к разговору. Тут она не выдержала и взорвалась:
— Чтоб тебе языком своим подавиться, болтун проклятый! Откуда ты взялся, герой, чтобы Гуляби на спине носить? Посмей только, тронь меня! Погляжу, какой ты молодец!.. А ваше дело, — обратилась она к женщинам, — детей рожать, нянчить их да у гробницы за них молиться! Ну и молитесь сколько влезет, а меня не троньте! Ведь я изверг, злодейка! Вот сдохнут мои несчастные заморыши, так я в тот же день светильник у гробницы поставлю. Будьте вы все прокляты, ведьмы! И не смейте жалеть Гуляби!
С этими словами она скрылась в темноте.
На следующий день, когда во всех домах женщины собирались идти к гробнице, Гуляби сидела у себя в лачуге и замешивала для детей сатту[49]. Когда сатту было готово, она подвинула миску к Меве. Девочка спросила:
— А тебе?
— Я не хочу. Ешь!
— Ты и вчера ничего не ела!
— Говорю тебе — ешь! Хватит болтать!
— А почему ты так мало сатту делаешь? Тебе ведь совсем ничего не остается!
Гуляби шлепнула дочь:
— Будешь ты есть? А то смотри, прибью!
Когда дети поели, Гуляби достала из потайного места деньги, бережно завязала их в край сари. Повернувшись к выходу, она вдруг увидела у порога Рамми. Не говоря ни слова, Гуляби заперла дверь и ушла.
Едва женщины собрались у гробницы, Рамми начала рассказывать:
— Послушайте только, что я видела! Гуляби, перед тем как уйти из дому, завязала в конец сари целую пригоршню денег! Вот попомните мое слово — она больше не вернется!
— Деньги взяла с собой?
— Да-да! Я своими глазами видела! Я думаю, она давно с кем-нибудь снюхалась!
— Да кто на нее польстится, на этот колючий кактус?
— Мужская душа — потемки, — усмехнулась Рамми. — От них чего угодно можно ждать.
Женщины уже вернулись с молитвы, а хижина Гуляби была еще заперта. Вскоре все, переменив праздничные одежды, собрались на обычном месте под деревом и начали горячо обсуждать новость. Догадки высказывались самые невероятные.
— Может, просто задержалась? — спросил дядюшка Динеш.
— Нет, — возразила Рамми. — Раньше в это время она всегда уже была дома.
— Теперь она больше не вернется! Опозорила всех нас, ведьма проклятая!
— А дети-то как же? Кто о них позаботится?
— Пусть провалятся хоть сквозь землю! Если матери их не жалко, то нам-то что за печаль?
Гопал попытался сострить:
— Рядом с гробницей матери-заступницы надо еще одну гробницу поставить — в честь Гуляби. Завтра же распоряжусь, чтобы начали строить, денег не пожалею. К одной гробнице будете светильники ставить, а у другой — десять раз сандалией по мягкому месту получать!
В этот момент раздался возглас дядюшки Динеша:
— Смотрите-ка!
Взгляды обратились в ту сторону, куда он показывал. В ярком свете луны все увидели, что два человека несут безжизненное тело Гуляби. Через минуту их окружила толпа.
Посыпался град вопросов: «Что случилось? Где она была?.. Без памяти?.. Что с ней такое?» Тетушка и Рамми протиснулись поближе, подняли бесчувственную Гуляби и перенесли в хижину Рамми. Следом вошел дядюшка. Остальные столпились перед дверью.
— Водой надо сбрызнуть да ветерком обдуть, — распорядилась тетушка.
Рамми тотчас принесла воды, а тетушка взяла опахало, чтобы обмахивать лицо Гуляби.
— Боже милостивый! — воскликнула тетушка, откинув свободный конец сари с тела Гуляби. — Да у нее живот-то прямо к спине присох! Похоже, будто целую неделю ничего не ела. Ну-ка, Рамми, приготовь для нее сатту!.. Полюбуйтесь-ка! — продолжала тетушка, переводя взгляд на изможденное лицо Гуляби. — Да ее и не узнать! Надо же так перемениться! Совсем старуха! А ведь и месяца не прошло, когда я ее последний раз вблизи видела. Давай-ка разденем ее, а то, видишь, какая духота.
Когда на Гуляби расстегнули кофточку, на пол упал бумажный пакетик.
— Ну-ка, что там такое? — спросил дядюшка.
Тетушка подала ему пакетик. Развернув его перед тусклым светильником, дядюшка увидел два маленьких браслета из зеленого стекла и квитанцию Центра охраны младенчества об уплате пяти рупий.
Перевод В. Балина.
Бхишам СахниРИМСКАЯ ПОКУПКА
© Bhisham Sahni, 1980.
С замирающим от счастья сердцем Мира шла по улицам Рима. На перекинутом через плечо ремешке у нее висела изящная дамская сумочка тисненой кожи. Изредка Мира останавливалась и, осторожно сняв ремень с плеча, любовалась покупкой. Ах, как хороша! Нет, не зря купила! В последний день заграничного путешествия ей чертовски повезло: наконец-то она нашла то, что давно искала. Даже в Париже не было, а здесь — пожалуйста! Светлая изящная сумочка с замком в виде броши подойдет к любому наряду — и к брюкам, и к сари. В любом положении смотрится — перекинешь ли ее через плечо или, укоротив ремешок, держишь в руках. Не сумочка — загляденье! Сумочка так ей нравится, что, выходя из гостиницы, она не удержалась и взяла ее с собой. И подумать только — продолжай она сидеть в номере и ждать Бальдэва, не было б у нее этой вещи. А послушай она владельца отеля — глотала б сейчас пыль на каких-нибудь развалинах. Словно какой-то внутренний голос прошептал ей тогда: «Вставай, Мира, иди в торговые ряды». — И, повинуясь ему, она вышла из номера и храбро отправилась одна по оживленным улицам Вечного города.
Впереди открылась широкая, залитая ярким солнечным светом площадь. У старого фонтана важно расхаживали голуби. В этот субботний день улицы были запружены людьми. Мира замедлила шаг и, поколебавшись, уселась на низкий парапет. Мельком взглянула на фонтан — тоже нашли чем любоваться: старье какое-то! — и равнодушно отвернулась. Тут на каждом шагу исторические памятники, фонтаны и бог знает что еще. И все ходят, смотрят, восторгаются, а чем, спрашивается, восторгаться-то? Мира любовно погладила мягкую кожу сумочки. Задержись она еще на полчаса, и не видать бы ей этой сумочки как своих ушей…