и то немногое, чем они располагают сейчас. Единственным утешением для нее служила надежда, что когда-нибудь она сможет наконец приготовить настоящий обед. Однако надежда эта с каждым днем становилась все призрачней.
Стук в дверь, раздавшийся ночью, не на шутку перепугал их: конечно, украсть у них в доме нечего, но дурное дело — нехитрое! Воров-то нынче развелось видимо-невидимо. А тут девушка в доме. Вдруг она понравилась кому-нибудь из этой братии — как знать. На досуге всякие мысли лезут в голову.
— А вчера в дверь все-таки стучали, — не выдержал наконец Шьямлал.
— Мне тоже так показалось, — испуганно вскинув на него глаза, подхватила жена. — Странно это.
— А перевода от Бирена все нет, — вздохнул бабу Шьямлал.
— Думает, наверно: сам скоро приеду, зачем же перевод посылать? — осторожно заметила жена.
— А того не понимает: четыре дня — их тоже прожить надо, — раздраженно заговорил бабу Шьямлал. — В городе-то как? Нет у тебя денег — с тобой и знаться никто не желает. Есть деньги — ты лучший друг, нет денег — хуже проходимца…
— Ты бы о Самире подумал, — тихо заметила жена.
— Вот приедет Бирен — потолкуем, — отвечал Шьямлал. — Слыхал я, в Бомбее Харишчандра типографию открыл… Какой Харишчандра? Да тот самый, что жил в каменном доме у нас на задворках. У него еще братья были — трое или четверо, не помню уж точно. Два сына у него, оба — там же, в типографии, работают. Хорошо, говорят, зарабатывают. Приедет Бирен — потолкую с ним… Там, в Бомбее, обо всем и договорятся… И по службе больше уважения будет…
— А у этого Харишчандры сынок-то, помнится, прихрамывал…
— Точно, прихрамывал. Тот, что помоложе. Он тогда холостой еще был. За это время, может, и жениться успел, а если и не женился, тоже не страшно. У кого деньги, с того не взыщется. А у них и раньше всего было хоть отбавляй!
— О чем бы ни заговорил, все только деньги да деньги!
— А что тут плохого?
— Хорош отец, нечего сказать! — фыркнула жена. — Дочь на выданье, а он хоть бы палец о палец ударил! Так вот запомни: пока не найдешь жениха, я от тебя не отстану. Под лежачий камень, говорят…
— Ты все про свое! — вскипел бабу Шьямлал. — Вот приедет Бирен, обо всем с ним и потолкуем. Как же можно без него?
— Теперь есть на кого свалить! Только не забудь у него спросить, что он о своих делах думает! Может, уже присмотрел себе невесту?
— А ты у дочерей своих спроси — у Тары да у Самиры! — парировал бабу Шьямлал. — Сестрам-то уж он непременно сказал! — И бабу Шьямлал расплылся в довольной улыбке.
— Мне он такой же сын, как и тебе, — горячась, заговорила Рамми. — Но сын есть сын, а дочки — это дочки. Он выучился, поступил на службу… Жалованье, все до последней пайсы, высылает нам. И за то ему спасибо. Все-таки девочка целый год ходила в колледж. А там ведь кругом расходы. Нынче — на книги, завтра — на тетради, послезавтра — на взносы. Как нам достался этот год, только материнскому сердцу известно! Никаких нарядов, никаких деликатесов. Надевала, что купят, ела, что дадут, — и потеплевшим голосом добавила: — А к его приезду я хотела кое-что заказать. Да и его любимые блюда приготовить надо бы…
— Теперь-то, надо полагать, повышение получит! — проговорил бабу Шьямлал с гордостью. — На снимке, правда, знаков различия не видно. А форма очень ему к лицу. Вот видишь — в люди вышел! — И он протянул ей глянцевато поблескивающую групповую фотографию: среди команды стоял сын — самый дорогой для них человек. Рамми помнила его руки, форму ногтей, легкий пушок на мочках ушей, непокорно спадающую на лоб прядь волос. Чуть ниже коленки у него рубец остался — упал в детстве, а на переднем зубе еле приметная щербинка. И запах его тела помнит она, легкий запах парного молока.
За разговорами и воспоминаниями о сыне время проходило незаметно. Был уже почти полдень. Солнце припекало. Быстро одевшись, бабу Шьямлал вышел в переулок. Через несколько дней приедет сын, надо раздобыть хоть немного денег. А то разве дело это: только переступил порог — и сразу же плати из собственного кармана. Еще подумает, что отец даже для такого случая не постарался.
Дни проходили за днями в ожидании приезда Бирена. В доме все было прибрано и начищено до блеска. Бабу Шьямлал тоже не остался в стороне от этих хлопот: под вешалкой у входной двери прикрепил кнопками свежую газету; освободил под обувь нижнюю полку платяного шкафа; в углу комнаты поставил журнальный столик и два стареньких кресла; смахнул пыль и паутину с абажура, заставил Самиру вымыть пол и стены в ванной комнате; со дна семейного сундука достал деревянные плечики и торжественно водрузил их на вешалку.
Наконец наступил долгожданный день, но Бирена не было. Лица у всех сделались грустные.
— Совсем не думает о нас сын, — с легкой досадой произнесла наконец мать. — Пишет одно — делает другое…
— На службе все-таки, — робко пытался защитить сына бабу Шьямлал. — Задержался, наверно…
— А завтра, смотри, письмо придет: «Извините, дескать, я опять ухожу в зарубежное плавание! — не унималась мать. — Приеду, как только вернемся». По вкусу, видать, пришлись ему эти плавания!
— Да уж и не говори, — с досадой махнул рукой бабу Шьямлал и умолк.
Они пошли спать — в надежде, что уж к завтраку-то Бирен непременно будет дома.
Наступило утро, потом полдень, а Бирена все не было. Самира, высунувшись в окно, смотрела в переулок. На противоположной стороне Намта тоже не отходила от окна. Не отрывая глаз от переулка, они обсудили все, что только можно было обсудить. Устав, Самира ушла к себе в комнату.
Сам бабу Шьямлал с самого раннего утра занял позицию под развесистым деревом на перекрестке, провожая взглядом каждый проносившийся мимо скутер. Рамми тоже не раз порывалась выйти, но, завидев в окне Намту, которая, сидя на подоконнике, спокойно читала газету, растерянно возвращалась.
Усталый, с воспаленными глазами, бабу Шьямлал вернулся наконец домой. К пище никто не притронулся. Под вечер к ним заглянул Харбанс — узнать, не приехал ли дорогой гость. Тара осталась дома: она ходила последние недели, и двигаться ей было уже трудно.
Вечером, усевшись в своем уголке, Самира, как обычно, наблюдала за игрой теней на противоположной стене. Минул второй день, и они уже больше не ждали. Все в доме занялись своими повседневными делами.
ПЯТНА СВЕТА НА АСФАЛЬТЕ
На пятый день в переулке появился незнакомый молодой человек. Поравнявшись с их дверью, остановился и осторожно постучал. Дверь открыл сам хозяин. Вид у него был измученный.
— Квартира Бирендранатха? — вежливо спросил молодой человек.
— Да-да. Входите, пожалуйста. Окажите нам честь. — Шьямлал жестом пригласил гостя войти.
— Меня зовут Чаранджит Сингх, — представился юноша. — С Бирендранатхом я служу. На том же самом корабле… Вот еду домой.
— Он тоже собирался, — сообщил Шьямлал, — да вот что-то задержка вышла. До сих пор никаких вестей!.. А вы в отпуск?
Мать жадно вслушивалась, сидя у входа на кухню. Самира стояла рядом, опершись спиной о косяк.
— Да, в отпуск… Домой еду, в Джаландхар. Дай, думаю, заеду навещу. — Гость явно чего-то недоговаривал.
— Принеси-ка нам чаю, дочка! — повернулся к Самире отец. — Да поживей!
— Не беспокойтесь, пожалуйста! Спасибо, — торопливо заговорил гость. — Мне уже идти пора. Скоро мой поезд. А багаж еще на вокзале, в камере хранения. Дело в том, что…
— Поторопись, дочка! — не унимался Шьямлал. — Извините… Так когда, говорите, ждать его теперь?
— Да тут видите, какое дело, — осторожно начал гость, — Бирендранатх пропал…
— Как, то есть, пропал? — переспросил Шьямлал, ошеломленный.
— Да, пропал, — вздохнул гость. — Перед тем как отчалить из Сингапура, мы еще поужинали вместе… А на завтраке его уже не было. — Чаранджит сделал паузу. — На заре вахтенный обнаружил у поручней на палубе его сандалии. После завтрака объявили тревогу. Начались поиски… На судне его не обнаружили… Без вести пропал.
— Как, то есть, пропал? — У Шьямлала перехватило дыхание, голос задрожал: — Как это… пропал?
Жена с трудом встала, колени у нее подкашивались. Подскочив к ней, Самира крепко схватила мать за локоть.
— Полагают, что произошел несчастный случай, — продолжал гость. — На судне его не нашли, начались поиски в открытом море. Легли на обратный курс… Обшарили море миль на восемь… По рации сообщили в Сингапур… Никаких сведений пока не поступало. — Чаранджит умолк и тяжело вздохнул.
— Может… в Сингапуре… отстал? — прерывающимся голосом произнес Шьямлал.
— Если б отстал, нам бы давно сообщили, — Чаранджит поднял на них печальные глаза. — За это время из Сингапура еще один корабль пришел, на нем бы он и вернулся… Мне поручили сообщить вам… Вот я и зашел. Да вы не расстраивайтесь… Если что-нибудь станет известно, вам немедленно сообщат — или капитан, или из управления…
Едва Чаранджит скрылся за дверью, дом огласился стоном и воплями. Шьямлал переносил горе молча. По морщинистым щекам его катились слезы.
— Крепись, мать Бирена, — прерывающимся голосом пытался он утешить жену. — Подай ей воды, Самира… Не плачь, дочка, не надо… Зачем горе накликаете? — И, не выдержав, разрыдался сам. — О господи-и-и! Что же теперь будет-то? За что так караешь, всевышний?!
Обезумев от горя, жена билась головой о стену.
— Пропал мой сынок, пропал, — причитала она. — Пропал мой сынок… Не отыщется ведь теперь, не отыщется… Ты слышишь, отец Бирена?!. Не вернется он больше домой!..
Вокруг в скорбном молчании застыли соседки. Заслышав плач, подходили другие женщины. Грузно привалившись к стене, с опухшим от слез лицом сидела Тара. Харбанс и еще несколько мужчин суетились вокруг Шьямлала.
Убитый горем, бабу Шьямлал не слышал, что ему говорили окружающие.
— Зачем так убиваться? Ведь никакого официального извещения пока не получали, — пытался утешить его адвокат, живший в доме напротив.
— На что мне оно, это извещение, господин адвокат?.. Ох, сынок мой!