В середине 1971 года Линдхаут вынужден был признаться, что находится в состоянии некоего замешательства. Он знал, что напряженная совместная жизнь с Труус предъявляла ему слишком высокие требования. Одновременно он был всецело поглощен наконец-то начавшимся продвижением вперед своей работы, которой посвятил всю жизнь. Сейчас только бы не умереть, часто думал он, только бы не умереть! АЛ 2145 — антагонист, который в течение двадцати двух дней надежно блокировал героин и не вызывал зависимости! Не вызывал зависимости!
— Вы выдвигаете против всех здешних сотрудников тяжелое обвинение, Жан-Клод. — Линдхаут неуверенно нащупывал ящик письменного стола, в котором лежала трубочка с адверсолом. Очень медленно он выдвинул ящик и вытащил из упаковки пилюлю.
— Знаю. И выдвигаю это обвинение не просто так. Кто-то среди нас… вор.
— Жан-Клод! Все сотрудники здесь работают со мной годами: некоторые много лет, несколько человек — уже десятилетия! За каждого из них я ручаюсь головой! Когда вы обнаружили кражу… отсутствие досье?
— Сегодня утром. Мне потребовались документы по АЛ 2145. Я нашел только одно досье, второе. Первого нет. Я искал повсюду… — Колланж смущенно замолчал. Линдхаут мгновенно сунул пилюлю адверсола в рот и запил водой. «С этим в порядке, — подумал он и вслед за тем: — А правду ли говорит Жан-Клод? Может быть, это просто ловкий ход с его стороны, чтобы отвести от себя подозрения? Да я спятил, — подумал он тут же. — Колланж — штатный сотрудник „Саны“ с солидным окладом. — Липкое недоверие закрадывалось в нем. — Да, ну и что? И что? Может быть, „Сана“ старается отстранить меня, чтобы самой вести дело? — Его веки задрожали. — То, о чем я только что подумал, — подло. Жан-Клод безупречен. А я? Так ли безупречен я? Такая ли у меня быстрая реакция, какая должна быть? Ведь вечно это продолжаться не может, — размышлял он, полный жалости к самому себе. — Я начал с одной пилюли адверсола вечером… сейчас я ежедневно принимаю четыре, первую сразу же утром… О Труус, я так люблю тебя…»
Он увидел, что Колланж отвернулся, обиженный.
— Послушайте, Жан-Клод, я сказал это без злого умысла!
— Да, конечно, господин профессор.
— Посмотрите на меня! И не говорите таким тоном!
Колланж повернулся. Его лицо со следами угревой сыпи покраснело от досады и смущения.
— Ну вот! Вы и я — мы же должны держаться вместе, и сегодня более чем когда-либо! — Благодатное тепло начало разливаться в теле Линдхаута. Головная боль, которая в последнее время мучила его так часто, ушла, ушла и боль в ногах, и утомление, и усталость. «Добрый старый адверсол», — подумал Линдхаут.
Он сказал:
— Мы должны придумать, как поймать вора. Вряд ли он сразу опять сунется к сейфу. Но половина досье ему ничего не даст — для кого бы он ее ни украл. В данный момент нет круглосуточных серий испытаний, ни у кого нет ночного дежурства. Мы работаем только днем. Все это знают. Стало быть, первое досье украли ночью, когда здесь никого не было.
— Но как, господин профессор, как?
— Этого я не знаю. Но произойти могло это только ночью. Вы согласны?
Колланж кивнул.
— Хорошо. А сейчас следите за мной: у нас двоих — и только у нас двоих! — теперь будут попеременно ночные дежурства, даже когда не идут серийные испытания! Только чтобы поймать вора. — «Не только поэтому, — печально подумал Линдхаут. — Некоторое время я буду отдыхать каждую вторую ночь. — Он очень стыдился этой своей мысли. — Но мне необходимо немного отдохнуть, просто необходимо. Значит, я уже старик? Чепуха. Небольшая пауза, каждая вторая ночь без Труус — это все». — Тот, кто захочет пробраться к сейфу, должен пройти мимо моего рабочего кабинета. Вон там есть койка. Одну ночь на ней спите вы, другую — я. Спать мы можем ранним вечером — хорошо?
Колланж кивнул.
— У нас есть только один шанс — вор должен вернуться! Тогда мы поймаем этого типа!
— Мы должны его поймать, — сказал Колланж.
Линдхаут поднялся.
— Значит, сегодня ночью дежурю я, — сказал он, вдруг почувствовав себя отдохнувшим и свежим. — Посмотрим, что будет.
3
Ничего не произошло.
Восемь дней подряд вообще ничего не происходило. Линдхаут и Колланж караулили напрасно.
Это произошло — снова была очередь Линдхаута — на девятую ночь.
Он оставил дверь своего кабинета приоткрытой и погасил свет. После нескольких часов сна ранним вечером он чувствовал себя бодрым и лежал на койке, притаившись в ожидании. Он вздрогнул, когда услышал шаги.
Вот оно! Он старался дышать неглубоко и бесшумно. Кто бы там ни был — но это была женщина! Это было слышно совершенно отчетливо.
Женщина!
Она не подкрадывалась тихо, в чулках или босиком, нет. Громко раздавался перестук каблуков ее туфель.
«Все-таки прав я был, — подумал Линдхаут. — Единственная возможность украсть документы — ночью. Днем к досье не подобраться. Мы с Колланжем всегда храним их в сейфе с цифровым кодом».
Тук-тук-тук…
Шаги приближались, стук каблуков становился громче. Он замер: женские туфли на «шпильках»!
Тук-тук-тук…
Женщина! Труус знала, что пока никаких серийных испытаний, которые шли днем и ночью, не проводилось. Она была недовольна, что тем не менее он каждую вторую ночь проводил в институте. Все другие химики, мужчины и женщины, об этом не знали.
Или все же знали?
Тук-тук-тук…
Сейчас шаги звучали совсем близко. Линдхаут старался дышать особенно тихо, когда шаги замерли перед его дверью. Затем произошло нечто неожиданное. Женщина, которую он не мог видеть, прикрыла дверь и заперла ее снаружи!
Линдхаут ошеломленно сел на койке. Она его заперла! Он удрученно покачал головой, размышляя: если он сейчас поднимет шум, у нее будет время убежать. Если он будет вести себя тихо, она сможет пробраться к сейфу. Он прижал ухо к двери и услышал, как рядом включили свет. Затем он отчетливо уловил звук вращения диска сейфового замка: кто-то делал это довольно быстро. Кто бы он ни был, он знал комбинацию цифр!
Линдхаут отсчитывал тихие щелчки при вращении. Один… два… три… четыре. Пауза. Потом их было восемь. Потом семь… шесть… два.
48762 — это число было установлено на замке с цифровым кодом! Сейчас он должен был открыться. Линдхаут уже ничего не понимал. Откуда эта женщина знала комбинацию?
Клик!
Дверь сейфа закрыли. Сейчас она переустанавливает замок с цифровым кодом, подумал он. Теперь она может идти, она взяла то, что хотела.
Тук-тук-тук…
Шаги снова приближались — к двери, потом мимо двери…
Линдхаут отступил назад и с размаху бросился на дверь. Плечо от удара сразу пронзила боль. Дверь распахнулась, и он шатаясь вышел в коридор. В конце коридора был лифт. Линдхаут увидел человеческую фигуру. Он бросился к своему письменному столу, схватил лежавший на нем пистолет и выбежал из помещения. Лифт уже спускался. Чертыхнувшись, он побежал вниз по лестнице с третьего этажа. Едва переводя дух, он добрался до выхода из института. В молочном сиянии луны он увидел женщину, которая со всех ног неслась в парк.
Линдхаут помчался за ней, но споткнулся о дождевальную установку. Шагов он больше не слышал. Может быть, она сняла туфли, чтобы бежать быстрей, подумал он.
Там!
Она была там — призрак, то и дело мелькавший между стволами деревьев. Женщина тоже часто спотыкалась. Линдхаут явно догонял ее.
— Остановитесь! — взревел он. — Стоять!
В следующий момент раздался выстрел, и женщина упала лицом вперед. «Всемогущий, — подумал Линдхаут, приближаясь к сраженной пулей женщине, — что это было? Тот же театр, что и в Базеле? Но это же невозможно! Такого быть не может!» Он добежал до поросшей мхом полянки, в дальнем конце которой лежала женщина. На ней было светлое платье, кровь окрасила его на спине в красный цвет.
Задыхаясь, Линдхаут упал рядом с женщиной на колени. Возле нее он увидел второе досье по АЛ 2145. Женщина тихо стонала. Она была еще жива. Вне себя от ненависти и ярости, он бесцеремонно ухватил ее за плечи, чтобы перевернуть на спину.
— Лицо, — сказал он, — дай мне взглянуть на твое лицо, ты, стерва!
Он смотрел в лицо своей ассистентке Габриэле.
4
— Габриэле…
Изо рта у нее текла кровь.
— Неудача… — еле слышно проговорила она. — Сначала повезло… теперь неудача…
— Габриэле! — Он почувствовал, что дрожит. — Габриэле… именно вы… почему, Габриэле, почему?
— Очень много денег… — Струйка крови. — Вы получите… и ребенок…
— Но ради всего святого, как вы вошли и вышли отсюда, что этого никто не заметил?
«Она в перчатках из крепа, — озадаченно подумал он. — Ах да… чтобы никаких отпечатков…»
— Переночевала в подвале… Вы не обратили внимания…
Он слышал топот спешащих сюда людей. Где-то близко лаяли собаки.
— Кто, Габриэле? Кто предложил вам столько денег?
— Эти… люди…
— Какие люди? Габриэле!
— Я…
Габриэле Хольцнер, по мужу Блейк, не было суждено договорить фразу до конца, поскольку в этот момент снова прогремел выстрел. Молодую женщину словно подбросило в воздух: второй раз убийца попал в нее. Мгновенно подпрыгнув, Линдхаут укрылся за стволом дерева. Стрелок продолжал вести огонь. Линдхаут слышал, как свистели пули. Ему показалось, что он увидел пламя выстрелов из-за отдаленного дерева. Он бросился на мшистую почву и стал стрелять в этом направлении.
Из института прибежали ночные сторожа.
— Этот тип должен быть еще в парке! — закричал Линдхаут. — Попытайтесь найти его! Без света! Осторожно!
— Но… но ваша ассистентка… — сказал один из мужчин.
— Она мертва, — ответил Линдхаут и поднял с земли второе досье. Оно все было в пятнах крови.
Они искали убийцу до рассвета. Но тот как в воду канул.
Четверть часа спустя после покушения сотрудники криминальной полиции звонили в дверь дома под номером 11 на улице Топека-роуд. На латунной табличке над звонком стояла фамилия «Блейк». Никто не отвечал. Полицейские взломали дверь. Дом оказался пуст. Кругом валялась одежда, обувь, игрушки. Не было и следа Гордона Блейка и маленькой Жасмин. Должно быть, они покинули дом в страшной спешке. Десятью минутами позже все полицейские патрули Пырейного района имели точное описание отца и ребенка.