– Я дам Тельге успокоительное, и она заснет, – говорит Дантеро, стараясь не смотреть на меня. Однако! Парнишка несмотря ни на что решил меня дождаться! Какой молодец! Надо бы с ним поласковей, а то и так ходит пришибленный. Лучше выйди, – успевает мне шепнуть красавчик. – И поменьше о крови, прошу тебя. Не будь ты такой…
– Дурой, ты хотел сказать?
Дантеро в ответ глядит на меня так, что и без слов ясно: «да, дурой».
Выхожу во двор. Писарчук суетится, народ реагирует вяло, а Чош стоит в мятой серой рубахе, руки в штаны, скучает. Меня увидал, сначала обрадовался, но тут же нахмурился. Ну вот, еще один обижунчик. И что они все негодуют? Я им что, должна что ли?
Подхожу к нему:
– Я вижу, твои бойцы какие-то непослушные.
– А тебе-то что? – бурчит он сквозь зубы.
– Да ничего, в общем-то.
– Ну и ладно.
Толкаю его в бок.
– Чего еще? – спрашивает он.
– Хватит дуться.
– Что это значит?
– Это значит, хватит обижаться. Чего вы за мужики такие, в самом деле? Один ходит, гундит, а теперь и ты.
– Кто ходит, гундит?
– Данте, кто ж еще.
– Так ты и ему можги крутишь?
– Ничего и никому я не кручу. Я девушка свободная и независимая, запомни это. А теперь строй своих ребят.
– Зачем?
– Что, Джанни не сказал?
– Камердинер что ли? Что-то там шкулил, я не разобрал.
– Ну вот теперь разобрал.
– Ты не сказала зачем.
– Фокусы буду показывать.
Собралось всего человек двадцать. По внешнему виду – отпетые головорезы. У кого шрамы на лице, у кого нос сломан, оспины, залысины, неряшливые бороды, следы многолетнего пьянства, а то слабоумия.
«М-да, самый заурядный мужчина по сравнению с женщиной чувствует себя полубогом», – припоминаю я цитатку из «Второго пола» Бовуар и снова толкаю Чоша в бок.
– Скажи им, чтобы меня внимательно послушали. Желательно не перебивая.
– Послушать-то послушают…
– Я здесь по поручению Буна.
– А! И чего сразу не шказала? – как по команде оживляется он. – Эй, мужики, глядим сюда! Вот та шамая Лео, ежли кто не знал. Да-да, которая меня вчерась приголубила. Ну хватит уже! Вам лишь бы поржать. Сейчас она скажет вам пару ласковых, а вы, значит, будете слушать, ибо это прикаж самого. Всё поняли?
В ответ слышу нестройное гудение, в котором отчетливо проступают нотки недовольства.
– Мальчики! – выхожу вперед. – Отныне я ваш тренер. Ну, учитель – так понятно? Нет, лучше зовите меня сэнсей Лео. Запомнили? Сэнсей Лео. Так и обращайтесь впредь.
Реакция самая кислая. Ничего, ничего, сейчас я их расшевелю.
– Маэстро Илио попросил меня заняться вами.
– В смысле? – спрашивает кто-то из толпы.
– В смысле физподготовкой, силовыми единоборствами и фехтованием. Опять непонятно? Тогда объясню, как деткам малым – будем учиться драться, фехтовать, а также будем правильно питаться, бегать по утрам, делать различные упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости.
Кто-то плюет. Чош хмурился и сжимает кулаки.
– Тихо, братец, – осаживаю его. – Я разберусь. Итак, мальчики, раздевайтесь. По пояс. Хочу взглянуть, так ли вы хорошо сложены.
– Она что, – звучит тот же голос, – издевается? Чош, и ты позволишь ей нами помыкать?
– Задай-ка этот вопрос Буну, Угрюм, – отвечает Чош. – А мы все пошмотрим, что он тебе ответит. Раждеваемся, кому сказано! Вы ж не девицы, от ваших сисек Лео вряд ли вожбудится. Шкидаем одёжку, шкидаем!
Боже, лучше бы я их не просила раздеваться. Боюсь, эти «самцы» теперь по ночам будут сниться. В кошмарах. Более-менее неплохо сложены двое. Малый в потной рубахе, что деревянным мечом махал, да этот ворчун – поджарый мужчина лет сорока-пятидесяти, с физиономией, на все сто оправдывающей прозвище. С натяжечкой можно отнести еще троих. Но всем им до Чоша – как до Пекина раком. Остальные – это ходячие примеры того, к чему приводит пренебрежение ЗОЖ. Лишний вес, дряблые мышцы, пивной живот, обвислости, болячки (на многих не зажившие), укусы, расчёсы, разнообразные искривления: и горбатые есть, и одно плечо выше другого и ноги колесом. Словом, гнутая и ущербная рать, годная разве что блох вылавливать. На себе. Да и то, вряд ли справятся.
– Одевайтесь, – со вздохом говорю я.
– Что, всё так плохо? – спрашивает Чош.
– Не то слово. Удивляюсь, как эти инвалиды на своих двоих ходят.
– Так всё, с меня хватит этого срама! – не выдерживает Угрюм. – Не хватало еще, чтобы какая-то потаскуха меня, доброго солдата, позорила.
После этих слов он, сердито растолкав соседей, выходит на ринг, держит кулаки.
– Раз ты такая ловкая, сучка, покажи, на что способна! – рявкает он. – Уж не знаю, что у вас там с Чошем вышло, не видел, но уверен, сейчас ты получишь сполна! Пора прекращать этот балаган!
Придерживаю дёрнувшегося было Чоша.
– Сейчас, старичок, погоди немножко, я подготовлюсь, хорошо? – отвечаю, снимаю камзол, шпагу, стилет и штиблеты с носками, отдаю все услужливому писарчуку. Остаюсь босиком. Замечаю, как оба – и Чош и красавчик – волнуются. Переживают за меня, вот как! А приятно ведь!
– Ну поехали, старичок. Пощупай меня, несчастную! Я вся твоя!
– Не волнуйся, мразь, не волнуйся! Уж у меня-то не заржавеет!
Угрюм рассвирепел так, что аж весь затрясся, но его запала хватило только на примитивное хаотичное махание кулаками. Где-то мы это уже видели, не находите? То, что старичок так взъелся, это даже хорошо. Прежде чем назваться сэнсеем, мало одной разбитой морды. Нужна наглядная демонстрация и тут ему придется пострадать, раз сам вызвался.
Но до Угрюма никак не доходит, что он слишком предсказуем и слишком медлителен. Более того, он часто теряет меня из виду и уже начинает выдыхаться. Появляется типичный для бывалого курильщика надсадный кашель.
Пора. Иду в захват и эффектно бросаю бузотера через себя. Неплохой вышел кульбит, зрелищный, как я и хотела. Мужики аж охают, узрев, как их сотоварищ бахается оземь, взметнув облачко пыли. Применяю классический самбисткий прием: зажимаю руку между ног и применяю рычаг локтя. Пара секунд и дядька воет.
Вскакиваю, отряхиваюсь, радостная, раскрасневшаяся. Только вот Угрюма поражение настолько выводит из себя, что он, собрав последние силы, поднимается и снова двигается на меня. Отскакиваю вбок и наношу удар правой по почкам. Вот тут уже жесковато вышло, но надо проучить наглеца. Угрюм хватается за бок, падает на колени. Кашляет всё сильнее.
Тут в полной тишине раздаются хлопки в ладони.
– Бесподобно, Лео! – рукоплещет Бун. – Волшебно! Никогда бы не подумал, что обычная драка может быть так красива и так грациозна! И так женственна – вот что самое интересное! Рад, что я не обманулся на твой счет. Очень рад!
– Благодарю, – отвечаю, заправляя рубаху в штаны. Писарчук тут же подает мне щеточку, чтобы пыль отряхнуть. – Ой, спасибо, Джанни, ты такой милый!
Писарчук краснеет, как обычно, поклонившись со всей возможной церемонностью.
Бун подходит к Угрюму, глядит на него сверху вниз. Упирает трость ему в лицо.
– А ты сейчас извинишься перед нашей гостьей, – говорит он тоном, не предполагающим возражения. Что-что, а Илио Бун умеет нагнать страху.
Угрюм хочет что-то сказать, но мешает кашель.
– Я жду, Джакр.
Чош кладет руку мне на плечо и шепчет:
– Не вмешивайся, Лео.
– Да и не собираюсь.
Наконец, Джакр по прозвищу Угрюм встает, подходит, и уткнувшись в землю, через силу выдавливает:
– Прошу прощения, госпожа. Моим словам нет оправдания. Я был бестактен.
Блин, мне стало его так жалко. Видно, как тяжело ему дались эти слова. И потом, хоть он и оскорблял меня, но ведь он человек своего времени. Здесь бабы не в чести. А тут такая фурия. Эту данность еще надо принять, что не так-то просто. Чош вот вывернулся, признавшись мне в любви, но другие… Придется доказывать, что я им ровня.
– Все хорошо, Джакр, я не в обиде. Надеюсь, мы подружимся.
«Никогда», – отображается на нем.
«Ну и шут с тобой, злись себе на здоровье!» – думаю в ответ.
Однако, начало обучения выходит не таким жизнерадостным. Да еще и Бун со своей вампирьей сущностью, зыркает, аки коршун. Я даже смотрю: есть ли у него тень? Есть, всё как у людей. Тогда зачем ему кровь девственниц? Кожу намазывать? Купаться, как графине Батори[1]? Но она-то это делала ради сохранения молодости и красоты, а этот, похоже, чтобы не подохнуть. Редкое генетическое заболевание? Еще повод поспрашивать красавчика.
Кратко поведав новоиспеченным ученикам о том, что я с ними буду делать завтра – ранним утром пробежка, потом разминка, и, собственно, обучение рукопашке, – раскланиваюсь, цепляю красавчика, и собираюсь отчаливать. От обеда отказываюсь с самым любезным видом, а ревнивый скулеж Чоша игнорю. Если честно, здоровяк уже начинает надоедать. Да и местечко это не вызывает доверие. В борделе мадам Лизэ как-то спокойнее.
Илио сожалеет, что ввиду той ужасной болезни, который год подтачивающей его, он никак не может поцеловать мне руку, но жаждет свидеться вновь. Насчет последнего: послюнявить ручку прекрасной даме – это прям фетиш какой-то! А в ответ я должна, если по фану, кокетливо улыбаться, прикрываясь веером? Как же далека я от этого усохшего средневековья…
Илио дарит бутылку отменного дукгорского. Рассыпаюсь в благодарностях и в общих словах советую парням налегать больше на овощи и фрукты, мясо, рыбу, а вот горячительных напитков и курева желательно бы поменьше. Писарчук запоминает, обещает записать в бухучет, физиономии мальчиков тускнеют.
Только мы с красавчиком успеваем выйти из «Кормчего», как он самым непочтительным образом хватает меня за руку, с намерением высказать всё, что думает о моих выкрутасах. Разумеется, это выходит ему боком – выворачиваю руку и холодно интересуюсь, что это такое было.
– Отпусти, пожалуйста! – стонет красавчик. – Я на минутку забыл, что ты у нас такая!
– Какая? – спрашиваю, отпуская его.