– Никто тебя не «заметет», Лео. Взгляни на меня: я богатый дворянин. А теперь на себя: ты – девушка из знатной семьи. Скромная, с хорошими манерами. А вместе мы – кавалер с дамой сердца. Ничего особенного. Отведаем разнообразных изысканных лакомств, недостатка в которых там нет, посмотрим какое-нибудь представление бродячих комедиантов, посидим в беседке, полюбуемся закатом. В горах такой чудный закат, Лео. Только, пожалуйста, веди себя соответствующе.
– Это как?
– Как воспитанной девушке из благородной семьи. И постарайся расслабится, а то ты, кажется, напряжена.
Будешь тут напряженной. Нет, конечно, если не считать открытой шеи, оголенных участков нет. Наряд очень даже пристойный. И рукава длинные, татуировок не видно. Но всё равно, я точно кукла. Ненавижу бабское тряпье!
– А денег хоть хватит? Лакомства, видно, недешевы.
– Хватит, милая Лео. Что деньги по сравнению с тобой? Пыль.
Опять скрытая шпилька. Кажется, у него это происходит спонтанно. Не люблю такие комплименты. Это у меня от бабки. «Когда мужчина говорит, что ты бесценное сокровище – это позиция не человека, а собственника», – говорила она. Хотя, может я накручиваю себя? Соседка тетя Люба как-то сказала мне, что я настоящая гремучая смесь. Воинственность от папы-вояки, упрямство от деловитой мамы, независимость от излишне эмансипированной бабуси-философа. Деда, если честно, помню фрагментами. Его не стало, когда мне было лет десять. Он был тихий, всегда читал, либо слушал джаз, – знаете, такое донельзя унылое, невыносимое дудение в сакс, – глубокомысленно молчал, а если говорил, то выдавал такие заумные словеса, что все выпадали в осадок, полагая, что он либо сумасшедший, либо гений. Вот почему-то мне запомнились такие его слова (предполагаю, что это выуженная откуда-то цитата, он еще говорил таким утробным, я бы даже сказала, замогильным голосом): «мифопластика нового джаза это тебе, внученька, не африканский космологический и антропоморфический натурализм, это, если хочешь знать, монотеистический спиритуализм и антропоцентризм, понимаешь?»
Понимаешь, ага… Мне – прыщавой малявке – казалось, что все эти громоздкие и неуклюжие тирады не что иное, как зловещие заклинания, дослушав которые до конца, можно превратиться в лягушку. Почему именно в лягушку? Не знаю, но скажу по-секрету – лягушек боюсь. Превратится в лягушку – это страх из самого раннего детства. Нет ничего хуже. Обычно я отвечала на дедовы эскапады визгом и утекала на кухню к маме. Дед, седовласый, ветхий, неподвижный, с пугающе увеличенными из-за очков с толстенными стеклами, воспалено-красными глазами, представлялся мне эдаким спятившим волшебником. Я боялась его до усрачки, особенно после таких оборотов.
Вот от него у тебя мало чего, заключила тетя Люба, а жаль. Согласна, жаль. Усидчивости бы мне не помешало.
А красавчик между тем продолжает расточать комплименты.
– Заткнись, – повторяю я.
– Почему? Я просто пытаюсь развеселить тебя.
– Хочешь развеселить? Тогда давай без комплиментов.
– Хорошо.
Сады и правда оказываются весьма эффектными. Они раскинулись на холмах, в излучине Пага. Замысловато вьющиеся аллейки, искусственные пруды, клумбы, где садовники сосредоточенно орудуют ножницами, увитые плющом беседки в уединенных местах, многочисленные декоративные лавчонки, где ушлые торговцы, облаченные в самые нарядные одежды, предлагают всё, что душе угодно – от разнообразных напитков, до сладостей всех видов и расцветок.
Тут полно менестрелей с лютнями, музыкантов с виолами, и поэтов, услаждающих слух вельмож грациозной музыкой и куртуазными стишками о любви, акробатов, танцоров, жонглеров и кукольников.
Идиллия. И я, няшка как с картинки, со сказочным принцем под руку, натурально как в дамских романчиках. Вот только принц – это обнищавший дворянин, ныне перебивающийся случайными, причем не всегда честными, заработками, а золушка… это ведь действительно золушка, только что обучающая уездную ганста-тусу боевым искусствам.
Ну и ладно! Вся эта фильдеперсовая аристократия, в которую мы с красавчиком так нахально вклиниваемся, не знают об этом, правда? Будем веселиться!
Если получится, конечно.
Глава 12. Каденции несовершенные, акт II
– Расскажи мне, какой она была? – спрашиваю я красавчика.
– Ты о ком?
– О сестричке твоей, вернее… как это называется… кузине, вот.
Пока мы всего лишь чинно и благородно прогуливаемся. Мимо шествуют такие же, как и мы, парочки. За некоторыми с озабоченным видом следуют дородные тетки. На слуг не похожи. Дуэньи? Едва завидев нас, так и морщатся. Кошёлки старые.
– Ты о Бете? – Лицо Дантеро омрачается. – Может, не будем о ней вспоминать?
– Как хочешь.
Но спустя несколько минут он, не выдержав, интересуется:
– А почему ты о ней вспомнила?
– Ты как думаешь?
Дантеро как-то грустно смеется.
– Понимаю. Да, ты действительно на нее похожа. Иногда это пугает.
– Значит, – догадываюсь, – ты пришел бы, даже если Лис не пропал? Так и так захотелось взглянуть на невесть откуда взявшуюся двойняшку Беты?
– Каюсь, – признается красавчик. – Но при ближайшем знакомстве ты совсем другая.
– Серьезно?
– Предельно серьезно. Ты… как бы выразится… ты – шторм, буря. А она была озером – прекрасным и обманчиво спокойным.
– В том озере немало сгинуло душ, я так понимаю?
– Это то, о чем мы в нашей семье не любим вспоминать.
– Значит Бета была не очень хорошим человеком? Ты извини, если я…
– Ничего, ничего, – отвечает Дантеро, посмотрев мне в глаза. – Я скажу так: Бета всю жизнь стремилась к свободе. И красота – ее оружие на пути к достижению цели. И вот это стремление и погубило ее.
– Ты любил ее?
– Очень. Мы были близки. Как брат и сестра. С детства вместе. Давай лучше сменим тему. Взгляни, – начинает он увлеченно, – вон там, за тем холмом – палаццо князя Эгельберта. А рядом – резиденция короля Вууденроха Кортука Второго. Сейчас во дворце столуются разнообразные царедворцы, приближенные князя, прихлебатели и прочий случайный люд. Сам король приезжал, если я не ошибаюсь, всего-то пару раз. А чуть позади, вон на той скале со скошенным словно топором краем – новый и совершенно дивный дворец барона Робаша, после князя самого богатого и влиятельного человека здесь. Даже боюсь представить, каких баснословных денег стоило возвести это чудо зодчества. Кстати, через пару недель барон дает пир по случаю его избрания в городской совет. Это давно должно было произойти, но из-за «песты» и последовавших скандалов, связанных, как ты понимаешь, с ребисом, барон на некоторое время впал в немилость. Но теперь снова всё хорошо, как мы видим. – Замечаю, что у красавчика в голосе пробивается ностальгия по былым временам. – Поговаривают, что будет пышное празднество, костюмированный маскарад, на котором соберется чуть ли весь свет Пагорга. Главное правило – инкогнито. Маски и всё такое. Разумеется, будет князь с княгиней Алией-Альбертиной, куда ж без них, граф Теоду ван Пеит-Паннота, Кляйвус ван Туррис, алхимик, члены совета Патрикус Корель, Мариуш Забава и остальные, казначей Элоиз ван Дурреник с дочерью Губертой, которую он тщетно пытается выдать замуж, рыцарь Фнуфт Шортля со своей сворой. Ему недавно кто-то неизвестный выбил чуть ли не все зубы, представляешь? – (Х-мм… кто же это может быть, интересно?) – Толстяк банкир Олаф Олла Шоирто Пятнадцатый, со стражей из числа смуглокожих едва одетых гаратов, ожидается даже сам дигник Утт с птахами и пташками, бурмистр Кортно Веннимейсто…
– Слушай, – перебиваю его, – хватит уже нудеть о своих графьях, банкирах и бурмистрах. Пойдем лучше куда повеселей. Ты обещал меня развлечь, а не усыплять рассказами о местных тузах. От этих имен голова кругом идет.
– Ты права, – со вздохом отвечает Дантеро. – Не буду, а то и мне скоро тоскливо станет.
– Жалеешь, что потерял возможность бывать в высшем свете?
– Откуда ты… Кто-то уже рассказал, да?
– Об этом много говорят, Данте. Сочувствую.
– Не стоит. Правда, бывая здесь, я начинаю скучать по былым подвигам, но разумом понимаю, что возврата к прежнему не будет, даже если предоставится такая возможность. Я сам изменился, и необратимо.
– Так-так, а что раньше было?
– Признаюсь честно – был повесой. Ловеласом хоть куда. Ночным гулякой, беззаботным, как весенний ветер!
– Да что ты говоришь?
– Ты мне не веришь?
– Ну, на мордашку-то ты и правда ничего…
– Не только на мордашку. Поверь.
– Только не надо вот этого!
– Чего именно?
– Типично мужского бахвальства. Парни вроде тебя часто рассказывают, как они пили с друзьями до утра, как дрались с превосходящим числом соперников, как совершали глупости, навроде: «я проснулся, едва пропели петухи, в постели с обнаженной незнакомкой, имени которой хоть убей не вспомню, но несмотря на то, что голова моя буквально раскалывалась от тяжкого похмелья, а во рту будто кошки насрали, я схватил ее, такую желанную, такую беззащитную, бесстыдно нагую и любил все утро напролет…» ну и так далее.
– Было, было, не скрою. А что такого-то?
– Насчет этого у моей бабушки есть теория, что всё это – завуалированная форма восхваления своих сексуальных способностей. Ну, мужских способностей, понял? Которая происходит бессознательно. Только потому что мужские особи такие. Вот прямо как самцы павлинов распушают хвост. Для чего они это делают? Чтобы самке понравиться. Но в реальности все гораздо прозаичнее, увы. И павлин может оказаться всего-то обычным петухом, у которого только и есть, что хвост. А что толку от хвоста? Ничего, как от козла молока.
Красавчик с удивлением смотрит на меня и спрашивает:
– У твоей бабушки есть теория? Кто она, твоя бабушка?
– Философ. Ну, дедушка тоже был философом, так вот и бабушку научил философствовать. Хотя… лучше бы он этого не делал. А что?
– Нет, ничего, – немного растерянно отвечает Дантеро. – Под таким углом на это я еще не смотрел.