– Надо ждать, – говорит он. – Все, что можно, я сделал. Надеюсь, ему это поможет.
– Он вроде держится, – замечаю я.
– Да, он сильный, – соглашается Пегий. – Должен выбраться, должен. Но придется подождать.
– Переночуем здесь?
Пегий пожимает плечами.
– Как бы дольше не пришлось задержаться.
– Что ж, побудем крысами, – говорю я. – Посидим. Покушать есть, вода есть, лекарства для здоровячка тоже. Да и мне больше нет надобности бегать. Буну я отомстила. Так что обустраиваемся.
Несмотря на то, что я не ела целый день, аппетита нет. Выпиваю только воды. Пегий разжился кругом сыра, хлебом и копченной колбасой. Кроме того, притащил бутылку вина.
– Это точно не амброзия случаем?
– Нет! – сказал Пегий. – Это из надежного места. Я же вор, не забывай.
Но на всякий случай он понюхал винцо, попробовал, покатал на языке.
– Да, это настоящее вино.
– Как будто ты знаешь, какова на вкус амброзия.
– Не знаю, но запах помню хорошо. Да ты и сама должна помнить.
Я беру бутылку и нюхаю.
– Теперь вспомнила. Амброзия пахнет не так.
И отхлебываю глоток прямо из горлышка.
– Так, Тельга, расскажи, что с тобой было?
– Не хочу рассказывать, – говорит она, замкнувшись.
– Бун ведь отпустил тебя в тот день?
– Отпустил. Вернее вышвырнул. Назад в бордель, где я была, меня не приняли – я ведь павшая, понимаешь? хоть и не по своей вине, – так что мне остался один удел. Бродяжничать. Спасибо, хоть Пегий помог, дал укрытие. Я там так и скрывалась, после того, как он исчез. А недавно вас заметила.
– Пегий? – не веря своим ушам, спрашиваю я. – А взамен что попросил? И совершил?
– Ничего.
– Как ничего? Ты скажи, не бойся.
– Не трогал я ее! – злится Пегий.
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому. Жалко стало.
– Не верю.
– А вот поверь.
– Хорошо, ты, значит, воспылал к Тельге чистой возвышенной любовью, но зачем тогда бросил? Ушел с нами? А с нами увязался сюда не затем ли, чтобы отыскать ее?
– Нет, – покраснев, говорит Пегий. – Всё не так. Признаюсь честно, я хотел… ну, того. Сам утащил в свое логово… приготовился было позабавиться, но…
– Так и знала. Горбатого могила исправит.
– Но не смог. Тельга была слаба, вечно плакала. Ну и пожалел, помог. А бросил потому что не был уверен… за себя. Я – дурной человек, Тельга. Прости.
Тельга с интересом выслушивает его признание, но на ее лице в принципе не отражается никаких эмоций, за исключением небольшого удивления.
– Что скажешь, Тельга?
– Я? – растеряно отзывается она. – Даже не знаю что сказать. Как бы то ни было, от тебя, Пегий, я видела только доброту. Я всегда помнила тебя и очень рада видеть вновь. Живым и здоровым. И главное – ты остался человеком. Как и твои друзья. А еще, я ведь так и не поблагодарила тебя. Спасибо. Только из-за тебя я жива, хоть это жизнью и нельзя назвать.
Пегий, явно засмущавшись, машет рукой.
– Да ладно, чего там…
– Пойдешь с нами? – спрашиваю я девушку.
– А куда?
– В горы. У нас там лагерь. Там гораздо безопаснее, чем здесь. И природа вокруг.
– Была бы рада присоединиться.
– Вот и хорошо.
– Ты лучше поведай, Лео, что там было-то? – прерывает нас Пегий.
Я вкратце рассказываю о моей схватке с Буном и обстановке внутри. Что он выглядел как подросток умалчиваю, ни к чему вызывать у них экзистенциальный шок.
Пегий качает головой.
– Во что превращается Пагорг! – сокрушается он. – Что будет дальше, Лео?
– Дальше мы будем бороться.
Просыпается Чош. Некоторое время глядит на нас непонимающе, затем широко улыбается.
– О! Все целы, как я погляжу! И ты здесь, Тельга! Рад видеть! Так, я что-то пропустил?
– Потом расскажу, Чехонте, – говорю я. – Вижу ты немного отошел. А мы уже боялись…
– Хрена с два я помру! – говорит Чош. – Пегий, дай воды что ли хлебнуть, в горле словно бешеные коты скребутся…
Блин, я так обрадовалась! Чуть на слезу не пробивает! Начинаем болтать о том о сем. Обстановка в подвале соответствующая – сырые кирпичные стены, стеллажи, пара сундуков по углам. Сталкерский уют. Пегий притащил несколько тюфяков, так что сидеть есть на чем. И тут много свечей – уютный огонек нам обеспечен.
– Если уходить, – говорит Тельга, – то лучше всего ближе к утру. Пока не рассвело. К этому времени на улицах пустеет, во всяком случае охотники встречаются крайне редко.
– Уходят отсыпаться, сукины дети, – говорит Чош.
– Может быть, – пожимает плечами Тельга.
– Тельга, – обращаюсь к ней. – Может ты что-нибудь слышала о Лизэ? Не знаешь, что с ней?
Едва услышав это имя, девушка мрачнеет. Молчит какое-то время, затем отвечает:
– Одни только слухи. Кто-то говорил, что она пошла к князю и обитает там, как кровососка. А кто-то утверждал, что она в «загонах».
– Кто сжег рынок?
– Поговаривают, что это Густаш и его люди.
– Густаш Серый? – переспрашивает Чош.
– Что-то слышала о нем, – говорю я. – Кто он?
– Пустозвон, – говорит Пегий. – Алхимик, специалист по побрякушкам для знати. Держал элитную школу для алхимиков. Там, кстати, обучался Дантеро. До тех пор, пока его не выгнали.
– Вот и последний слух – поговоривают, что Лизэ его любовница, – говорит Тельга. – Якобы это она попросила Густаша сжечь бордель, а заодно и весь рынок.
– Интересно, с кем теперь Густаш? – спрашиваю я.
– Трудно сказать, – отвечает девушка. – Шепчутся, что он – человек Теоду. Граф вроде как остался человеком и начал бороться с кровососами. Сожженные и обезглавленные на улицах – его рук дело.
Присматриваюсь к ней. Невеселая, замкнутая. В подвале не холодно, но она все время обхватывает себя руками, словно замерзая. Жалко ее. Слишком многое она пережила за свои двадцать лет.
– Простите, я отойду, – говорю я, поднимаясь.
– Куда? – интересуется Чош. А Дантеровы микстурки и правда действуют – на глазах поправляется. Вот и за колбасу принялся.
– По малой нужде, – отвечаю я. – Не стану же я делать это здесь.
Справляю нужду, спускаюсь и… Вижу старика. Никого нет, только престарелый дед, ветхий до ужаса, седой, как лунь, в выцветших ниспадающих одеяниях. Сидит на скатанном в рулон тюфяке, опирается о деревянный посох, глядит на горящую свечу.
– Ты кто такой? – спрашиваю я. – А где мои…
Дед поднимает на меня глаза, а затем говорит:
– Присаживайтесь Анастасия Романовна. В ногах правды нет.
Смотрю – посох венчает искусно вырезанная морда пса.
– Ты… Горацио, мудило ты эдакое! Верни меня обратно! Верни меня, сукин ты сын!
– Успокойтесь, Анастасия. Садитесь, поговорим. Всё не так просто, увы.
Я сажусь напротив него. Вся трясусь.
– Зачем ты так со мной поступил? – говорю я еле сдерживая волнение. – Что я тебе такого сделала, проклятый демиург?
Горацио молчит, видимо собираясь с мыслями.
– Я затем встретился с тобой, Анастасия… Меня гложет чувство вины. Поверь, не этот мир ты должна была увидеть. Прости, если сможешь.
– Хочешь сказать, ошибочка вышла?
– Можно и так сказать. Еще раз – прости.
– И это всё?
– Всё.
– Верни меня! Я хочу домой! Я хочу домой! Домой!
– Анастасия Романовна, угомонись! Возврат невозможен. Я не всесилен. Кроме того, как только ты исчезла из той реальности, там стерлись любые упоминания о том, что ты вообще существовала.
– Но моя семья…
– В твоей семье ты никогда не рождалась. Более того – твой отец никогда не встречал твою мать, она не рожала ни тебя, ни близняшек Олю и Веру. Рома Сапфиров так и не женился, его выгнали со службы за пьянство, а потом он угодил за решетку – не помню, кажется за нанесение тяжких телесных повреждений. Там он повесился, или его повесили, не знаю. Никому не нравятся острословы, особенно с кулаками. Ирина… как ее девичья фамилия не помню, увы… В общем, Ира вышла замуж за какого-то еврея, уехала жить в Израиль, у нее родился сын Алексей, который стал военным. Он умер в тот же день, когда ты… попала сюда. Его убили в Газе. Сейчас Ира лечится от депрессии, но говорят, что все плохо. Она пыталась наложить на себя руки несколько раз. Бабушка Аделаида некоторое время жила одна, потихоньку спивалась, пока доброхоты-общественники не определили ее в дом престарелых. Она пока жива, но… как бы сказать поделикатнее… состояние ее разума плачевное. Всю свою обширную библиотеку она пропила…
Старец Горацио пошамкал губами и продолжил.
– Придется тебе, Анастасия Романовна, обустраиваться здесь. Уверяю – у тебя получится. Придет время, и ты вспомнишь, что не соткалась из воздуха. У тебя здесь есть прошлое, хотя ты мне и не веришь. Так устроено мироздание. Кто ищет, тот обрящет!
Я гляжу на него, ни жива ни мертва. Вот кто настоящий дьявол! Не Бун, не Блуд, не князь Эгельберт, Рейшо, Туррис, Мистерик, кто там еще! Истинный дьявол сидит передо мной, смотрит на меня с притворным сочувствием. И я не могу придушить его, я ничего не могу сделать. Я могу только…
– Прошу, уходи, – шепчу я, еле сдерживая слезы. – Оставь меня, забудь обо мне… не возвращайся никогда.
– Еще раз, прости, Анастасия…
Закрываю глаза ладонями, а когда открываю их… вижу друзей. Они продолжают тихо беседовать, а я лежу.
– А где… где этот старец?
Они смотрят на меня с недоумением.
– Какой такой старец? – спрашивает Чош.
– Который здесь сидел! Ну вот тут, на скатке, у него еще посох такой, с мордой пса…
– Ты заснула, Лео. Вырубилась прям на ходу. Только и всего. Мы тебя и уложили подремать… Никого здесь не было, только мы.
– Это всего лишь сон, Лео, – говорит Пегий. – Плохой сон. Сегодня тяжелый день, неудивительно.
– Ты что-то шептала, – добавляет Тельга. – Ты говорила во сне, что хочешь домой…
– Мы все хотим, – грустно кивает Чош. – Мы все хотим домой, Лео.
– Извините, – говорю я поднимаясь. – Мне надо побыть одной.
Бегом, по крышам, куда-нибудь! Дать волю чувствам! Но не могу. Уселась на краю крыши какого-то дома. Опустошенная, одеревеневшая.