Опоздал он со своими разумными мыслями. И Вит опоздал с красноречивыми взглядами.
Кира совершила ошибку уже тогда, когда заново узнала о своём ребёнке, когда принялась разыскивать Ши. Её бы не трогали, если бы она по-прежнему ничего не помнила. А теперь её осведомлённость ‒ как смертный приговор. Тот, что обжалованью не подлежит.
И Вит всё понимает, и она сама понимает.
Дома не спасёшься, её и там найдут. В возвращении нет смысла. Он как раз в невозвращении. Чтобы родителей не вмешивать, не подвергать опасности. Остаётся либо прятаться, где угодно, лишь бы не дома, либо продолжить с упёртостью осла задуманные поиски. Всё лучше, чем отсиживать без действий.
Но Вит выбрал другой вариант. По крайней мере на первое время.
‒ Нам бы переждать пару дней в надёжном месте.
Он тоже любил откладывать важные решения. И Кира не торопилась. Потому что не знала она, что дальше делать.
‒ В надёжном? Ты знаешь такое?
‒ Ну-у-у, ‒ протянул Вит неопределённо.
‒ Считай, что да? ‒ закончила за него Кира.
Забавно не получилось. Вит грустно скривился вместо того, чтобы улыбнуться, а сама Кира разочарованно вздохнула. Распрямила спину, наконец-то отцепила пальцы от скамейки. Вроде держится и без опоры. Приподняла руки, обхватила одной другую. Как раз левое запястье, которое недавно сжимал двуликий. И, видимо, не случайным оказалось движение.
Сразу несколько ощущений. Горячо, немного больно. Сухо, бугристо и шершаво под подушечками пальцев.
Сначала почувствовала, потом увидела: запястье опоясывал уродливый багровый шрам. Как от давнего сильного ожога. Будто он действительно существовал ‒ раскалённый браслет, мгновенно вплавившийся в кожу.
Глава 9. Ангел с пришитыми крыльями
Вит, как пообещал, вёл Киру в надёжное место. Что оно из себя представляет, не стал рассказывать, а Кира и не спрашивала. Прочно в ней засело внушённое правило, в ответ на любое требование подробностей и описаний она всё равно услышит: «Сама увидишь». Когда придёт время. Но где-то на полпути Вит озадачил неожиданным вопросом:
‒ Ты можешь, как Ши? Минимум слов, минимум эмоций.
Странное требование. Самые невероятные предположения сразу лезут в голову. Ещё и не оформились ясно, а уже тревожат.
‒ Почему?
‒ Там поймёшь. ‒ И Вит туда же. Даже не удивительно и не смешно. ‒ Просто ‒ держи лицо. И язык за зубами. ‒ Вперил суровый оценивающий взгляд в Киру, а у самого физиономия выражает одно сплошное сомнение. По максимуму.
‒ Попробую, ‒ не пообещала, просто сказала, словно отмахнулась.
Надоели уже тайны и секреты. И глупая многозначительность. И предполагать больше ничего не хочется. А Вит завёл в какое-то подозрительное место: кусок чужого пространства, неизвестно откуда взявшийся посреди города. Выкроенный из другой реальности, другого времени.
На газонах трава по пояс, асфальт в выбоинах и трещинах, не дома, а старые развалюхи. Иллюстрация к постапокалипсису.
Здесь и людей-то живых, наверное, не осталось. Или есть?
На натянутой между двух берёз верёвке сушилось бельё. Из открытой форточки на первом этаже ближайшего барака выпрыгнула кошка, без боязни, прямо вниз, на землю, в метровые заросли крапивы. Ничего такая, упитанная. Хозяйская. Неторопливо отправилась по своим делам, ни обратив внимания ни на Киру, ни на Вита. А они прошли к следующему дому.
Подъездная дверь распахнута. Скорее всего, специально. Иначе внутри ничего не увидишь. Темно, тесно, узко. Лестница деревянная. Кира никогда в жизни не попадались в подъездах деревянные лестницы. С площадки два коротких коридора в противоположные стороны, и по ним уже квартирные двери. Остановились возле одной.
Звонка не было, поэтому Вит постучал, ногой, хотя и аккуратно.
Через какое-то время щёлкнул замок, дверь начала открываться, и, не дожидаясь, когда она распахнётся во всю ширь, Вит заговорил:
‒ Это я. Опять. Но не один.
В проёме показалась девушка. Сначала продвинулась вперёд, но, услышав от Вита «не один» и заметив Киру, шагнула назад, развернулась боком, торопливо сдёрнула резинку с забранных в хвост волос. Они рассыпались, съехали на лицо, закрыв его почти до половины. Но Кира успела увидеть.
Наверное, ожог. Жуткий. Изувечивший левую щёку, покрывший её рубцами и фиолетово-багровыми пятнами, уродливо исказивший черты.
Потому Вит и требовал минимум слов и эмоций. Но и Кира не из тех, кто в подобной ситуации сразу принимается охать, ахать, ужасаться, жалеть и лезть с любопытными вопросами: «А как это случилось?»
Приняла вид, самый незаинтересованный, нарочно рассматривала косяк. Вроде как озадаченно искала намёки на существование дверного звонка. Но взгляд так и норовил переметнутся на девичье лицо, именно на ту часть ‒ обожжённую, торопливо спрятанную от Киры.
Почему, почему так происходит? Чужая боль оказывается привлекательней чужого счастья. А уродство притягивает к себе сильнее, чем красота. Почему хочется рассмотреть внимательней и в деталях представить, как всё произошло, что испытывал человек? Во время и после. Погрузиться в чужое страдание, мысленно прикинуть на себя. Испытав удовлетворение именно от того, что только «мысленно» и только «прикинуть». Пережить, но понарошку. Неужели в этом есть какая-то сладость?
‒ Лина.
Чужое имя выдернуло из круговерти размышлений, вернуло в реальность. Вит представил хозяйку «надёжного места». Наверное, и Кирино имя назвал, только она прослушала.
‒ Проходи, ‒ подтолкнул вперёд.
Кира сделала несколько шагов вглубь прихожей, остановилась, оглянулась. Куда дальше?
Лина стояла на месте, прижимаясь боком к стене, ссутулившись, немного наклонившись вперёд. Не двигалась, не хотела разворачиваться к Кире другой стороной. Но всё-таки повернула лицо, совсем чуть-чуть, указала рукой в нужную сторону.
‒ Вон туда. В комнату.
‒ Чего застыла? ‒ критично высказал Вит. Кире.
В любом другом случает, та тоже высказала бы Виту, но сейчас боялась любого лишнего слова или действия.
‒ Иду, ‒ Кира отодвинула тканевую занавеску, исполнявшую роль двери.
Опять непривычно. Позапрошлый век. Как в деревне, в избе. И внутри в том же духе. Вполне опрятно и уютно, но ‒ как бы выразиться, чтобы не обидеть? ‒ чересчур скромно. На грани с «убого».
В прихожей разговаривали. Совсем тихо. Не только слов не разобрать, но даже, кто говорит. Может, Вит, может, Лина. А может, оба. Кира не стала прислушиваться, подошла к столу.
Притянул царивший на нём беспорядок.
Не груды мусора и бесполезных вещей. Катушки разноцветных ниток, лоскутки ткани, выкройки. Словно снежные хлопья, комки белой воздушной набивки. Уже готовые, с тонкими, аккуратными, едва различимыми шовчиками, тряпочные ручки, ножки, туловища, которые скоро станут куклами. Худенькими, нежными Тильдами. Вздёрнутые носики, глазки ‒ чёрные точки и обязательные розовые кружки румянца на щеках.
Кира протянула руку, чтобы потрогать, но раздались шаги из прихожей. Она испуганно отшатнулась от стола, хотя вроде не делала ничего предосудительного, торопливо развернулась.
Первым в комнату вошёл Вит, Лина следом. Она хромала, заметно. Припадала на одну ногу.
Что же с ней такое случилось? В аварию попала?
Она уже не стеснялась так сильно, как с самого начала, своей неправильной внешности. Наверное, смирилась просто. Раз Кира у неё останется, не вечно же прятаться. Или Вит что-то такое сказал. Но убирать волосы с лица Лина не торопилась.
Густая тёмно-медная прядь прикрывала обожжённую щёку. Но не целиком. И взгляд по-прежнему неосознанно стремился именно туда. Кира одёргивала себя, отводила глаза и понимала, что эти её метания выглядят неестественно и, наверное, обидно для Лины.
‒ Пойду, продуктов подкуплю, ‒ заявил Вит. ‒ Раз уж мы тут навязались.
Направился назад в прихожую, на ходу меняя облик. Чуть уменьшил рост, зато раздался в стороны. Волосы поседели и поредели. Этакий бодрячок-пенсионер с лёгкой походкой юноши.
Всё-таки удивительно, как у него легко получается превращаться.
Дверь хлопнула. И Кира осталась наедине с Линой, смущением и напряжённым молчанием.
‒ Ты одна живёшь?
И без вопросов понятно. Но надо же хоть что-то сказать.
‒ Одна, ‒ кивнула Лина.
Дальше вроде как логично спросить ‒ почему? Точнее, почему в такой дыре? Лина старше Киры, хоть и ненамного, поэтому неудивительно, что она съехала от родителей. Но, судя по всему, с деньгами у неё не очень. И никто не помогает. Может, она детдомовская? Или с семьёй что-то случилось. Или…
Бывает: даже если есть семья, от неё убегаешь, обрываешь связи, изо всех сил стараешься забыть. И лучше одна, даже впроголодь и в убожестве, чем с ними.
Этот ожог. И хромота.
Лина подошла, осторожно взяла за пальцы и приподняла Кирину руку.
‒ Болит? ‒ указала взглядом на шрам, оставленный двуликим.
‒ Нет почти. Совсем чуть-чуть.
Если не вспоминать о нём, то вообще ничего не чувствуется. Только иногда хочется потереть запястье, будто соскоблить с него лёгкие, но назойливые зуд и жжение.
‒ Сейчас. У меня лекарство хорошее есть, ‒ сообщила Лина, сходила куда-то, вернулась с небольшим стеклянным пузырьком и ватным тампоном.
Густая прозрачная жидкость приятно холодила, а Лина так осторожно промакивала ваткой шрам, что Кира почти не ощущала прикосновений.
‒ Ну вот. Так лучше. Скоро совсем болеть не будет. ‒ Лина отложила тампон, но Кирину руку не отпускала, сжимала кончики пальцев, повторила тихо: ‒ Совсем… не будет.
И посмотрела прямо в глаза, зацепила Киру взглядом, слишком крепко, не отвернуться. Ощущения странные. Будто что-то перетекает по руке, от неё к Лине. Будто сосуды соединились, и теперь у них кровоток общий, один на двоих.
Опять слишком проникающее касание. Почти как тогда, с двуликим. И опять удивление и страх. И реакция получилась та же. Кира попыталась отдёрнуть ладонь, но Лина сильнее сжала пальцы.