холодным: в руках она, между блюдами, перекатывала шар, наполненный горячейводой. Чтобы согреться, она выпила уже немало вина, и когда Варенн не безтруда, вследствие различия языков, сообщил ей о прибытии короля, кровьбросилась ей в голову. Сперва она собралась было доесть мясо, которое горойлежало у нее на тарелке, а слуги непрестанно подносили еще. Но какой-то ужассковал ее. Варенн приписал это холоду или же помехе в еде. Чтобы рослая крепкаяособа лет под тридцать испугалась мужчины, этого он из своего богатого опыта немог припомнить и верить этому не хотел.
Королева попыталась скинуть свои многочисленные покровы, но усилия ееоказались тщетны, слишком плотно она была укутана. Она сильно разгневалась ипринялась бранить отсутствующих придворных за то, что ее оставили одну. НоВаренну все имена были незнакомы, кроме имен двух пожилых кавалеров, которые,по-видимому, предпочли лечь спать. Было восемь часов вечера. Дабы простые слугине касались королевы, Варенн взял это на себя и обхватил ее рукой — так жеподдерживал он и по мере сил оберегал другую, пока еще не было решено, ждет еемогила или трон. На трон теперь вступала новая, но Варенн опять был на своемпосту. На этот раз он заработал увесистую пощечину. Он поблагодарил раболепно ипонял, что прибыла истинная королева.
Генрих ждал, скрывшись за спинами своих дворян, в галерее, через которую онадолжна была пройти. Здесь он бросил первый взгляд на Марию Медичи, — осмотрпоневоле поверхностный. Он нашел ее поступь величавой, хоть и тяжелой; щеки ее,несколько обвисшие, дрожали при ходьбе. Лицо уже расплывшееся, нос длинный, ноприплюснутый, а поблекшие глаза бессмысленно смотрят в пространство. Как бы тони было, новая женщина с незнакомым телом прошла мимо него в спальню. Онспросил своего обер-шталмейстера:
— Как по-твоему, старый Блеклый Лист, — лакомый кусок?
В голосе слышалось некоторое сомнение. Бельгард не спешил ободрить его. Онзаявил, что боевой конь, несущий рыцаря в полном снаряжении, подлежит инойоценке, «нежели любезные вам стройные кобылицы, которые, пританцовывая,задевают вас за живое, сир», — дословно сказал он.
Генрих спросил печально:
— Должно быть, у нее очень большие ноги. Ты не отвечаешь мне? Ты ехал вместес ней, ты знаешь ее ноги.
— Они соответствуют остальному, — извернулся Бельгард.
Генрих поспешно покинул его, но, всего раз пройдясь по галерее, подошелснова.
— Друг мой, я послал тебя в Италию, чтобы ты увидал многое, а через тебя ия. Но после возвращения из Флоренции ты стал особенно неразговорчив. Когдачеловек путешествует, он становится словоохотливым. О чем ты молчишь?
— Сир! У королевы есть молочная сестра[88].
— Я о ней слыхал. Мои послы доносят: королева держит при себе кавалеров дляуслуг, по обычаю своей страны. Это будто бы невинный обычай, духовник королевыне порицает его. Тебя это беспокоит? — спросил Генрих, попытался засмеяться,умолк и уставился на Бельгарда, который смущенно глядел в сторону.
— Что еще? — приказал король; ослушаться было невозможно.
— Сир! У королевы есть молочная сестра, — повторил Бельгард.
У Генриха вырвалось привычное проклятие.
— Это все, что ты узнал во время путешествия? Женщина, которая караулитдругую женщину, либо отваживает любовников, либо поставляет их. Какую из двухобязанностей исполняет молочная сестра?
— Сир! Третью, весьма диковинную. Ваши послы сообщают собственные домыслы. —Бельгард запнулся. Брак был желанен всем, остановить его не могло ничто.
Генрих пожал плечами.
— Быть может, молочная сестра наделена особыми прелестями? Не тревожься, яудовольствуюсь королевой. А теперь постучись к ней!
Герцог повиновался, он постучал, восклицая:
— Да здравствует король! — Другие дворяне поддержали его старания;чужестранка должна понять, что пробил урочный час. Двери в самом делерастворились, король вместе с придворными собрался войти. Однако королева,окруженная своими дамами, встретила его на пороге, она подобрала платье и оченьнизко присела, приветствуя его.
Она была выше его, лишь когда она пригнулась, он мог достойным образомобнять ее и даже поцеловать в губы, что казалось естественным одному ему. Длянее такой обычай был внове, от испуга она без его помощи, по-прежнему подобравплатье, поднялась на ноги, и на них он, дольше чем следовало, задержал взгляд.Но, тотчас же спохватившись, подвел ее к камину; рука ее, которую он держал,была безжизненна. Он многословно заговорил о суровых морозах, о трудностяхпути. Она медлила с ответом, и то, что она под конец пролепетала тономшкольницы, не имело для него никакого смысла; ему пришлось допустить, что онатак же плохо поняла его, как он ее.
Ввиду различия языков и затруднительности беседы он решил произнести речь.Ей не требуется ни понимать, ни отвечать, пусть ей потом растолкуют его слова.У него же будет время оценить ее прелести. Прежде всего он извинился, чтозаставил ее ждать неделю. «К несчастью, всего лишь неделю», — подумал он, ибоего второе впечатление подтвердило первое: прелести ее созрели больше, чемследовало. Оказывается, портреты изображали ее на десять лет моложе, такоготупого и упрямого выражения у нее тогда не было.
Он заставил ее ждать, гласила его речь, потому что ему требовалось время нарасправу с разбойником. Освобождение французских земель, бесспорно, по душефранцузской королеве. При этом он определил, что объемами и внушительным весомона, по-видимому, обязана матери — Иоганне Австрийской, ограниченностью иупорством, написанным у нее на лице, — испанскому воспитанию; а прекрасныйгород, откуда она была родом, ничем не наделил ее, кроме звуков речи. Он решил,что долго не проживет с этой женщиной. Только ночь, если сойдет особо удачно,может спасти ее. Это вскоре предстояло испытать.
Говорил он с полминуты, со времени его прихода истекло не больше двух минут,а он вдруг ощутил голод. Он представил ей свою свиту, она ему свою. Вон они,изящные молодчики, которых он видел на улице, один колючей другого, несмотря навнешний лоск. Кинжал может иметь рукоятку чеканного золота и бархатные ножны.Двое из них были кузены королевы. Вирджинио Орсини и брат его Паоло. Генрих,как увидел их, — уразумел чужеземный обычай кавалеров для услуг, в которомдуховник не находит ничего, достойного порицания. Он явился с явным опозданием,но не на восемь дней, а, пожалуй, на восемь лет, их же не наверстаешь.
Внутренне Генрих выругался, внешне показал лицо, полное иронии: оба Орсинипереглянулись, недоумевая, что смешного нашел в них государь. Он поклялсяпокарать тех, кто вовремя не донес ему обо всех этих щекотливыхобстоятельствах, главным образом Бельгарда, который ездил во Флоренцию и мог быпредостеречь его. Тут он обнаружил умышленно скрытого позади дам красивейшегоиз кавалеров.
— Как его зовут? — спросил король и кивнул на человека, который был красивейкузенов, но до сих пор находился на заднем плане. «Этот способен отомстить заменя, если бы я сам не мог показать себя, принимая во внимание седую бороду игрязные сапоги».
Молочная сестра
Его звали Кончини[89]. Когда он выступилвперед, отвесил блистательный поклон и удостоился от короля рукопожатия, МарияМедичи улыбнулась впервые за все время. Лицо ее утратило благочестивуюстрогость и расплылось в глуповатом восхищении. Она заговорила, у нее нашлисьдаже слова, вместо прежнего лепета. Эти слова не должны были пропасть даром,герцогиня де Немур перевела их, так как знала оба языка и, кроме того, былаосведомлена о взаимоотношениях действующих лиц. У королевы есть молочнаясестра, высокородный Кончини — супруг высокородной дамы Леоноры Галигай. Тутснова заговорила сама королева, она принялась восхвалять вышеназванную дамупространно и с жаром, выдававшим страх. Глуповатое восхищение исчезло с бледныхщек, они дрожали.
Как ни странно, но молочная сестра оставалась незрима, только ее красавецсупруг распускал павлиний хвост; королева избегала смотреть на него.
Переводя слова королевы, мадам де Немур вставляла другие слова, своисобственные, предназначавшиеся для одного короля.
— Два авантюриста с фальшивыми титулами. Будьте настороже!
Далее перевод похвального слова королевы благочестию и добродетеливысокородной дамы Галигай; затем снова Немур от своего имени:
— Опасна только карлица, потому что она умна. Муж просто-напросто глупыйпавлин. Вам следует знать с первого же часа, сир, ваша жена находится под чужимвлиянием, — сказала мадам де Немур, желая предостеречь короля.
На этом пришлось кончить. Королева становилась все беспокойнее. Казалось,будто широкая роба прикрывает не одну ее, посторонняя сила колыхала юбку,король даже испугался. Но вдруг королева вместе с широкой робой отодвинулась всторону, сделав не шаг, а прыжок и притом в полном смятении.
— Моя Леонора! — выкрикнула Мария Медичи голосом говорящей птицы илитеатрального механизма, подражающего человеку. Когда она вторично произнесла:«Моя Леонора», голос ее был чуть слышен и рука указывала вниз.
Что-то осталось на том месте, которое покинула королева: разглядеть, чтоименно, можно было только нагнувшись.
Генрих видит хорошо сложенную особу маленького роста; карлицей ее назватьнельзя по причине полной соразмерности. Она явно не любила быть на виду. Должнобыть, она проводила жизнь за юбками королевы, если не под ними. У нее былнездоровый цвет лица, свойственный существу женского пола, чья жизнь протекаетв алькове другой женщины. Подобные загадки природы обычно находятся во властибурных вожделений и страстей. У данного экземпляра глаза были прикрыты вуалью.Но тщетно: два угля зловеще сверкали сквозь тонкую ткань.
Генрих невольно отшатнулся. «Это и есть молочная сестра, только ее мненедоставало», — думал он, вздернув брови и широко раскрыв глаза. Это испугаломолочную сестру, ее первым движением тоже было бежать. Только крайняя мера