жертва.
— Вы не только робки, — сказал Бельгард, сменив Генриха. — Вы трусливы. Ипоэтому не видите даже, какая несравненная честь выпала вам на долю.
— Я сознаю, сколь она велика и сколь мало я достоин ее, — заверил Бассомпьерторопливо и горячо. — Мне дозволено присутствовать при королевской брачной ночипо другую сторону двери.
— Вы любите маленьких женщин? — спросил Генрих.
— Ведь это молочная сестра королевы, — произнес честолюбец. Видно было, какон с тревогой прикидывает, много ли все это добавит к его славе.
Королевская брачная ночь
Генрих, омытый ароматными эссенциями, в шелковом халате и мягких туфляхвступил на путь к своей брачной ночи. Впереди несли канделябры. Позадиследовали Варенн и другие дворяне, но открывал шествие герцог Бельгард.
Король Генрих думал, что предпочел бы не совершать этот путь, если жеуклониться теперь, то потом совсем не найдется времени. Лучше сейчас, чемникогда. Королевское бракосочетание осуществляется не забавы ради. Тут можнобыть в летах и не казаться смешным. Кавалеры, которые сопровождали его по всемудому, с такими же официальными лицами светили бы и молодому королю; забыли бы,что он отправляется для плотского сожительства, и помышляли бы лишь о высокомназначении королевского сана. Генрих оглянулся, желая узнать, серьезно ли ониотносятся к этому свадебному шествию, включая сюда и халат, который волочитсяпо полу. Ну да, вполне серьезно, или же они попросту хорошо владеют выражениемлица. Варенн, который поставлял ему женщин без числа и из любых сословий, здесьизображает достойнейшего слугу престола.
Вместо того чтобы рассмеяться, Генрих вздыхает. Он шагает впереди и думает:«Многого мне от этой брачной ночи ждать не приходится. Любовь королевы я незавоюю никаким искусством и тщетно буду играть роль рыцаря доброй воли, —думает он, ибо так во всеуслышание назвала его дерзкая маркиза. — Приближенныхчужестранки я не подчиню себе, — он подразумевает обоих кузенов Марии итретьего кавалера, красивейшего из всех. — А вдобавок еще молочная сестра.Чужестранка никогда не будет сердцем заодно со мной, что чревато опасностямидля королевства», — это он понимает особенно ясно по дороге к брачномуложу.
«Все могло бы уладиться, — признает он под конец, — если бы я по-настоящемужелал ее любви. Но я сам не имею любви. С этим покончено, и этому не поможешь.К чему же брачная ночь? Ради приданого? Нет, у нас на уме другое. Наследниканужно нам зачать: моего наследника из племени Медичи. Так как она не желаетменя и я не желаю ее, то он все унаследует от нее и ничего от меня, но будетмоим законным наследником».
Во время этого исполненного провидения пути он, углубившись в себя, едва ненаткнулся на дверной косяк: то была дверь залы, где королева сегодня принималаего. Он остановился, все недоумевали почему, но шествие тоже задержалось.Генрих думает: «Мой наследник — я имел его и никогда не спрашивал, сколько внем моей крови, а сколько крови его матери. Наша кровь стала единой благодаряединению сердец и одинаковой любви к нашей стране и королевству. Я все сделал,все предусмотрел и сделал, дабы сыну Габриели был обеспечен престол. Теперь мнесамому приходится лишать его престола и наследства. Они правы, я иду свершатьакт королевского величия, а не забавляться, иначе плохая бы это былазабава».
Герцог де Бельгард объяснял промедление короля их тайным сговором сгосподином де Бассомпьером. Он шепнул ему, что беспокоиться нечего, никтопрежде времени не вздумает поднять известный им занавес и не найдет тамкое-кого. Пока что данное лицо скрывается в другом месте — но оно рветсянавстречу приключению, сказал Бельгард.
— Не будем завидовать ему, — возразил Генрих с таким взглядом, который могбы понять лишь его Блеклый Лист, если бы не находился здесь при исполнениислужебных обязанностей.
Подбодрив себя таким образом, король и его свита пересекли залу и короткийпроход перед спальней королевы; им самим пришлось растворить туда дверь, ибосколько они ни скреблись и ни стучались, ответа не последовало. Причина сразустала ясна, в комнате все потеряли голову. Королева лежала замертво на постели,ее растирали нагретыми салфетками.
Короля встретили немые укоры за то, что он поторопился с брачной ночью инапугал королеву. У нее действительно похолодело все тело, в чем он убедилсясам. От прикосновения его рук она замигала, но тотчас опять закрыла глаза иснова уже лежала замертво. Молочная сестра протиснулась между королем икроватью; она отстранила его, жестом указав ему на возмущенные лицаприсутствующих. То были прислужницы королевы, приехавшие с ней врачи, а также имногие из смазливых кавалеров. Король без труда обнаружил среди них тех трех, окоторых вспоминал.
При виде их его бросило в жар. Вопреки недавней своей покорностинеизбежному, он внезапно распалился гневом. Мадам де Немур, заметив это,предупредила вспышку. Она попросила его принять во внимание, что слугикоролевы, а главное, ее служанки, отнюдь не на ее стороне, они скореевозмущаются ею, чем порицают короля. Королева ведет себя в свою брачную ночьточно пятнадцатилетняя девочка, что совсем ей не к лицу; однако делает она этос благим намерением возбудить любовь короля, — полагала мадам де Немур.
Генрих еле слушал ее. Лица обоих кузенов и красавца Кончини явно нравилисьему все меньше. Бельгард, с нетерпением ожидавший приказа, прочитал его нахмуром челе короля.
— Да здравствует король! — крикнул он, остальные французские кавалеры гневноподхватили его клич, напали на чужестранцев и вытеснили их из комнаты. Этодалось не легко, по причине сутолоки, и прошло не совсем гладко, ибо укоролевских дворян накопилось много досады. Весьма вероятно, что у того илииного из смазливых кавалеров королевы после этого раскрывался лишь один глаз.Дамы неистово визжали, убегая от погони через залы и галереи. Под конец всесдались, и одни вознаградили своих победителей, другие нет.
Когда наконец водворилась тишина, Генрих приказал посветить герцогине деНемур. С ней он снарядил последнего из оставшихся лакеев. Она обернулась.
— Сир! — сказала она. — Желаю вам счастья с вашей королевой. Герцогу деБельгарду не следовало наживать вам столько врагов для того лишь, чтобы вынесколько раньше остались с ней наедине.
То же подумал и Генрих, когда все удалились. Что было, то было, тон теперьзадан, и отношения между сторонниками короля и королевы определились. Всескопом будут занимать Луврский дворец и напропалую хозяйничать там, держаоружие наготове. Поединки он им воспретит, но убийства? Он предвидит в будущеммного хлопот из-за своей чужестранной королевы и ее свиты. Он вспоминал свойдвор во времена другой, когда женщины пользовались уважением, а среди мужчинвывелись прихлебатели и задиры.
Таковы обстоятельства. «У нас нынче 1600 год. Не злополучный Блеклый Листускорил перемену обстоятельств, а я сам и моя женитьба, которая быланеотвратима, вместе со всеми ее последствиями». Тут он поднял голову, поникшуюв раздумье. Произнес про себя свое проклятие. «Последствия? Лишь одно — дофин.За тем я и здесь. Хороши мысли для брачной ночи!»
Королева все еще лежала в оцепенении: но на ощупь она теперь была тепла. Имигала она сейчас тоже явственно и с определенным намерением, то ли завлекая,то ли предостерегая его. Оказалось, что правильно второе, ибо она едва заметношевельнула головой в сторону прохода между кроватью и стеной: пусть он поищеттам. Генрих осторожно заглянул туда. Молочная сестра, — она спряталась, лицомзарылась в полог кровати и не знает, что ее обнаружили. Однако в узком проходеможет поместиться лишь она одна. Невозможно извлечь ее оттуда иначе, какприменив силу. Но в этой комнате и так достаточно совершено опрометчивыхпоступков. Генрих не хочет их повторять. Никто больше молочной сестры не можетповредить его браку.
Ее надо деликатно удалить из комнаты. За дверью ей грозит приключение: всамом деле, об этом мы позабыли. Как подступиться к ней? Генрих и Марияпереглядываются, впервые они единодушны.
— Леонора! — просит Мария. — Моя Леонора! — воркует она. На ее нежныйвозглас ответа нет.
Тогда она говорит, и смысл ее слов понятен всякому:
— Мы одни. Король ушел. — А на него она смотрит настойчиво и жестом, которыйобнаруживает опытность, она переплетает все десять растопыренных пальцев;разжимает, снова переплетает — притом с большой сноровкой. Генрих глазам своимне верит, тем более что ее глаза говорят ему, каков смысл этого жеста, в случаеесли бы он не знал. Вдобавок она приподымает краешек одеяла. Он следуетприглашению, заползает под одеяло и скрывается с головой, а на грудь емунаваливают подушку.
О том, что произошло дальше, он мог более или менее догадываться, очевидцемон не был. Вероятно, молочная сестра выбралась из своего убежища и приняласьискать короля, а для того, чтобы она не заглядывала в постель, королеваоперлась локтем на своего супруга, которому и без того мешала подушка, теперьже от нажима увесистой дамы он едва не задохнулся.
Молочная сестра что-то отрывисто говорила, в злобе глотая слова, разобратьих не было возможности. Но что иное мог означать поток ее красноречия, как негнев на Марию. Ты донельзя плохо сыграла роль холодной женщины, должно быть,говорила она. Дофин, — что мне за дело до твоего дофина. Пока его у тебя нет,король в нашей власти. Она сказала, должно быть: нашей, а подразумевала: моей.Весьма вероятно, что королева почувствовала на лице карающую руку молочнойсестры; нечто похожее на звук пощечины долетело под одеяла и подушки. В ответМария внятно произнесла три слова, то были: жар, жажда, лимонад, они постепеннопревращались из беззвучной просьбы в страдальческий вопль. При этом Мариязарылась частью своих телесных прелестей в подушку, на которой уже тяготелдостаточный груз. Этим она давала понять, что устраняет Леонору, отсылаетдокучную свидетельницу за лимонадом.
Высокородная Галигай не желала одна бродить по темному дому. Новый потокупреков скорее всего означал, что Мария сама виновата, если лежит теперь