Он рассказал, как взял на руки свою любезную, чтобы, невзирая насопротивление, отнести ее на ложе утех. Так как он старался держать ее подальшеот себя, чтобы оградить нос от ее зубов, она высвободила руку и взмахнулаострым предметом прямо над его сердцем. Счастье, что он перехватил оружие, оноскользнуло по плечу, не проникнув глубоко. После этого он, надо сознаться,отшвырнул от себя высокородную даму. Он сам жалел о таком неделикатномобхождении. Ему все еще слышится, как она скулила, когда после жестокогопадения улепетывала прочь на четвереньках и больше не появлялась.
«Может быть, она спряталась здесь в зале и слышит нас?» — предположилГенрих, но оставил свою догадку при себе, ибо в темном проходе могла стоять иподслушивать Мария Медичи.
— Болит ваша рана? — спросил он. — Надо бы позвать хирурга.
— Сир! Избавьте меня от такого позора, — взмолился Бассомпьер. — Сбегутсялюди. Есть поражения, о которых принято умалчивать.
— Принято умалчивать, — повторил Генрих. — Скоро забрезжит день, и каждыйпойдет своей дорогой.
Сказав это, он тоже подвинул себе кресло, и оба стали ждать конца ночи.
Об измене
Далее последовали празднества. Последовало также новое покушение на жизнькороля, однако его сохранили в тайне. Настал день, когда легат торжественноблагословил новобрачных. После чего Генрих уехал бы немедля, ночи счужестранкой угнетали его сверх меры. Однако еще предстояло заключение мира сСавойей, сложные счеты, хотя герцог и был разбит. Он соглашался уступитьспорную часть своих родовых владений, но французскую провинцию Бресс он желалсохранить за собой. В этом Генрих и его начальник артиллерии усмотрели подлуюловушку.
В Савойе еретики были многочисленны и подвергались преследованиям. Есликороль Франции назначит губернатора-протестанта, ему сейчас же придется держатьответ перед папой, — в противном случае перед приверженцами истинной веры.Начальник артиллерии доказывал ему еще в Лионе: все это условлено между Савойейи Бироном.
— Сир! Вы сами убедитесь, что Бирон неисправим и что ему нет спасения. Вывозвели его в адмиралы, маршалы, герцоги, пэры. Вы доверили ему управлениеБургундией, где губернаторами всегда бывали принцы крови. В его руках былаграница королевства, дабы он охранял ее. Вы знаете, что он сделал вместоэтого.
— Не знаю, ибо не могу поверить, — возразил Генрих. — Предательство противноприроде.
Сюлли:
— Это не подлинное ваше мнение. Вам известна наша человеческая сущность,которая требует предательства, хотя бы в нем не было пользы, а один лишь задори соблазн на собственную погибель.
Генрих:
— Весьма рассудительно, господин начальник артиллерии. Однако мне приходитна ум человек, который ни разу…
Он осекся. Лучший слуга тоже предал Габриель д’Эстре — останется навекинепонятно, ради чего.
Сюлли, после долгого молчания, очень глухо:
— Допустим, что один существует, но двух таких нет.
И при этом взгляд голубых эмалевых глаз, сказавший королю: «Вы тоже изменилисвоей вере, что достаточно само по себе, а скольким людям вы изменяли и сколькораз изменили своему слову! Была ли в этом необходимость?»
Генрих спросил свою совесть, была ли в этом необходимость, но не нашелответа. Одного он добился от начальника артиллерии — что они выждут и испытаютмаршала Бирона. Сюлли покинул короля с предостережением:
— Он потребует от вас город Бург-ан-Бресс, это будет для вас знаком, что онсговорился открыть вашим врагам границы королевства.
Когда Бирон наконец явился, его сопровождало множество народа. Вся улицажелала видеть знаменитого полководца; он и в самом деле был весьма внушителен,лицо багровое, неимоверно мускулистые плечи и руки, ни один грузчик не осилилбы его, он сам раздавил бы всякого. Глаза у него по любому поводу наливалиськровью, как у быка, тело носило следы тридцати ран, он побеждал всегда инеизменно, завоевание Савойи было всецело делом его рук. Таково мнение людей,которые по большей части смешивали его с отцом и считали обоих за одно лицо.Словом, народным героем был маршал Бирон, а вовсе не король.
Славословия улицы поднимали изменника надо всем: над сомнениями, если онимогли у него быть, и над страхами — они у него были. Король не попался вловушку, он не брал ни пяди савойской земли, он оставил себе Бресс, французскуюпровинцию. Что король знал об измене? Ничего, решил Бирон, судя по приему,оказанному ему народом. Кроме того, он полагал, что к народному герою непосмеет притронуться никто.
С хмурым видом предстал он перед королем, который был весел и приветлив.
— Хорошая награда за вашу верную службу, — сказал Генрих и кивнул на окно.Бирон кичливо выпятил живот. Он возразил:
— Народ меня знает. Я был бы Роландом, будь вы Карлом Великим[90]. Но своим мирным договором, которыйпродиктован трусостью, вы пускаете на ветер все, что завоевано моей отвагой.Мне жаль вас, сир, — выкрикнул Бирон в бешенстве за свой недавний страх.
Генрих не обратил внимания на дерзости. Он показал маршалу статуэтку богаМарса с чертами короля и лавровым венком на челе.
— Кузен, как вы думаете, что бы сказал на это мой брат, корольИспанский?
Намек и предостережение, Бирон пропустил мимо ушей то и другое.
— Он-то! — буркнул маршал. — Надо думать, он вас не боится.
Генрих хлопнул его по животу и рассмеялся.
— Потешный малый, жаль только, что жиреешь, а вообще ты мне по душе.
После этого лицо глупца побагровело еще сильнее. Взгляд его, до сих портупой, стал растерянным и беспокойным. «Возможно ли? — думал Генрих. — Безумие,безумие повсюду. Знал бы мой начальник артиллерии, как неустойчив слабый дух,он счел бы предательство болезнью. При этом в запущенном состоянии она неподдается врачебному искусству».
— Кузен, — сказал он, — какая нужна сумма, чтобы погасить ваши долги?
Бирон:
— Мои кредиторы… мне надо стать могущественней вашего величества, чтобыудовлетворить моих кредиторов.
Генрих:
— Опасная шутка, однако не плохая. Каждый из нас склонен преувеличивать своезначение, иначе чего бы мы стоили.
Бирон:
— Отдайте мне Бург-ан-Бресс!
Вот оно, сказано. Изменник выдал себя. Генрих со скорбью душевной глядел нанего.
Генрих:
— К чему вам этот город?
Бирон:
— Я завоевал его.
Генрих скорбно, но уже резче:
— За вами по пятам следовали люди начальника артиллерии, потому вы и шлипрямым путем.
Бирон:
— Шпионы вашего начальника артиллерии. Король, и не верит своемумаршалу.
В словах этого человека слышится затаенное бешенство, он ни от чего неотступится и ни в чем не сознается. Генрих заговорил языком величия. Создалдолжное расстояние между собой и этим человеком и холодно подтвердил ему своедоверие. Это был правильный прием, чтобы сразу образумить одержимого. Тототкашлялся, но голос остался хриплым; запинаясь, он пробормотал:
— Сир! Искушение было так близко. Каждому большому вельможе вашегокоролевства представляются случаи стать еще больше за ваш счет. Вас никто небоится.
— До поры, до времени, — промолвил Генрих, недостаточно громко, чтобы бытьпонятым по-настоящему.
Изменник недоверчиво взглянул на него: что это значит, в какой мере ему надобыть откровенным? Наконец он промямлил себе под нос что-то о деньгах, которыеИспания хоть и уделила ему, но разве этим заткнешь его дырявые карманы. Егоникто не обогатит.
— Я умру либо на эшафоте, либо в богадельне. — На этом он закончил своипризнания, только добавил, что король должен простить его, ибо он лишь велпереговоры, но ничего по-настоящему не делал, а потому для них обоих лучшепоставить точку.
Генрих, с внезапной силой:
— Чем вы мне грозите?
Бирон смиренно:
— Напротив, я прошу милостивейшего прощения вашего величества.
Генрих:
— То, что мне известно до сих пор, я вам прощаю.
Бирон:
— Прощаете все? Безразлично, совершил я эти проступки или нет?
Генрих:
— То, что мне известно, — а большего вы не совершите.
Мигом очутился он подле друга и обнял его за плечи:
— Мы с вами, — шепнул он ему на ухо.
Генрих:
— Мы с вами — чтобы предали друг друга? За какую плату — раз деньги вам непомогут, а после моего конца вы не были бы больше знаменитым маршалом Бироном;тот же народ, что вел под уздцы вашего коня, отвернулся бы от вас. Вам пришлосьбы скитаться по чужим странам. Вашим повелителем стал бы мой злосчастный брат,король Испанский, который уже не властитель мира.
Бирон — в смятении, явно борясь с собой:
— Берегитесь, сир! Пусть Филипп Третий[91]слаб, но убийц может к вам подослать и он! — Едва слово было произнесено, какон увидел, что король испугался.
Слабое место Генриха! Изменник коснулся его не с целью устрашить короля, они сам был слишком неспокоен. Но, увидев, что король испугался, он обрелхрабрость для своего замысла. Король не боится ни битвы, ни осады, его телотоже носит следы ран, хоть и не тридцати, но стольких нет и у Бирона. Он частомог пасть от руки врага, в последний раз его собственный маршал хотел, чтобыего подстрелили из крепости. Позабыл об этом Генрих? Насильственная смертьзнакома нам в разных обличьях, но лишь одно заставляет нас содрогаться.
Бирон, с такой же хмурой тупостью, как в начале беседы, и с безучастнымвзглядом:
— Отдайте мне должное за то, что я предостерег вас. Правду сказать, я лишь сэтой целью чуть не вступил в соглашение с заговорщиками. Я был и буду вашимпреданным маршалом.
Генрих:
— Мое искреннее желание поверить вам.
Бирон:
— И отблагодарить меня. Уступите мне Бург-ан-Бресс.
Генрих:
— Нет.
Бирон, уходя:
— Сир! Подумайте хорошенько. Ведь я ваш преданный маршал.
В сторону закрывшейся двери Генрих произнес:
— Придется в самом деле пораскинуть мозгами, как бы спасти тебя, мой друг,