Это были собственноручные письма короля Франции. Король Шотландии и Англиисразу заметил, что тут уж не было витиеватых фраз, а просто перечислялисьусловия, и назывались они Голландией, вспомогательными войсками против Испании,и точно указывалось число их. Нерешительный король скользил взором по письмам ирадовался, что мог укрыть в них лицо; право же, из непритворной благодарности кпослу и его спасительным бумагам Яков охотно сразу обещал бы все. Ведь ипротивной стороне, своим услужливым иезуитам, он посулил то, о чем они просили.Однако под взглядом милорда Сесиля он осекся, да и позднее не на все получилразрешение. Во всяком случае, письмо его брата, короля Франции, воодушевило егона признание, что он всегда питал к личности короля Генриха истинную страсть ине оставил ее в Шотландии, уезжая оттуда.
Неожиданно он затронул богословские вопросы, затем перескочил на охоту и напогоду. Рони, который не был охотником, принялся восхвалять искусство своегогосударя в этой области, как и во всех прочих. Он рассчитывал окольным путемподойти наконец ближе к политике, что, однако, не удалось. Торжественный приемне привел ни к чему. А потому посол стал просить аудиенции с глазу на глаз ибыл настойчив, ибо знал, что Филипп Третий Испанский неотступно домогаетсясоюза с британским величеством[97]. ЯковПервый держал себя весьма благосклонно, пригласил посла на богослужение, затемречь неизбежно перешла на охоту, и остаток беседы был посвящен чрезмерножаркому лету.
Рони вместе с постоянным послом был допущен к королевскому столу, ониоказались единственными гостями. Монарху прислуживали удивительным способом —на коленях. «И это единственное проявление его власти, — подумал Рони. — Большеему нечего сказать».
На следующий день к Рони явился посол Нидерландских Соединенных штатовБарневелт; он описал ему отчаянное положение своего народа. Удержать Остендебольше нет возможности, и так геройская защита от превосходящих сил Испаниидлится уже двадцать месяцев. Голландцы нуждаются в подкреплении как войсками,так и денежными средствами.
Барневелт:
— Дайте их нам! О, помогите же нам! Разве вы не видите, что полное изгнаниеиспанцев из наших провинций решает судьбы всего материка?
Рони:
— Король Франции желает лишь заручиться союзом с Англией, после чегонемедленно выступит в поход.
Барневелт:
— А когда великая Елизавета в Дувре ждала от него знака, и ждалапонапрасну…
Рони:
— Ее время истекло. Ее наследнику прислуживают за столом на коленях, и также правит он сам. Мой король правит по-иному. Такой благочестивый человек, каквы, должен понимать, что помрачения нашей свободной воли во власти Божией.Всевышний допускает даже появление предателей, дабы мы, верные, встречали насвоем пути препоны и научились тем большей твердости.
Барневелт:
— Понятно ли вам, почему Англия позволяет врагам своей религии и свободыукрепляться на противоположном берегу?
Рони:
— Из миролюбия, несомненно. Кроме того, Испания — оскудевшая держава,последние судороги которой кажутся уже не столь опасными. Гораздо менеежелательно, чтобы мой король стоял на противоположном берегу, лучше, чтобы дведержавы, оскудевшая и живая, уравновешивали друг друга на материке, дабы непрекращалась война. Здесь это называется — европейский мир.
Барневелт:
— О, скажите же советникам короля Якова, скажите его парламенту ту правду,которой вы владеете. Милорд Сесиль считает себя истинным другом мира.
Рони:
— Вы полагаете? Вполне чистосердечен лишь король Яков, ибо он не обладаетникакой властью, не считая, конечно, коленопреклоненного прислуживания.
Только это объяснение, начатое им с целью просветить другого, окончательновразумило и его самого. Вслед за тем он целыми днями, с привычной ему логикой икрасноречием, подкрепленным цифрами, излагал британским господам достойные ихвнимания обстоятельства; не унывал оттого, что господа эти, в сущности, ничегоне желали знать, нетерпеливо пропускали мимо ушей перечень тягот, которыенавалились бы на короля Франции в случае нападения со стороны отчаявшейсяИспании. Ему пришлось бы оборонять свои многочисленные границы сразу на море ина суше. Испания и ее вассалы вездесущи. Со времен императора Карла Пятогоодна-единственная династия в своем стремлении к полному вселенскому владычествудержит под угрозой народы Европы и все свободные страны.
Рони обязан сказать это, таков данный ему наказ. Впрочем, он заранее знал,что бедствия и разлад на материке не вызывают здесь сочувствия и представляютсяболее далекими, чем Новый Свет. В том-то и было особое, ей одной присущеевеличие Елизаветы, что она — старая женщина — думала и чувствовала заодно сЕвропой, в молодости ей это еще не было дано. Господина де Рони даже в жарбросило, когда собеседники просто-напросто прервали его обзор мировой политики,чтобы вернуться к цифрам, — на этот раз к своим собственным. То были займы,сделанные королем Французским в их стране, во времена покойной королевы. Ниодин британский солдат не ступит на материк, покуда не будут погашены все займыбез остатка.
«Господи помилуй», — мысленно воскликнул Рони. Поборник мира, лорд Сесиль,возвысил голос. Его величество, король Англии, не собирается губить себя радиГолландских Генеральных штатов. Если ни они, ни король Французский не могутрасплатиться, тогда придется остаться добрыми друзьями, но без всякого союза,ни оборонительного, ни тем более наступательного.
«Господи помилуй, — мысленно молился Рони. — Как бы мне вразумить их! Деловедь идет столько же об их существовании, как и о нашем. Они толкуют о займах.Орден Иисуса допущен и сюда, у них у самих Испания водворилась в стране. А онивзыскивают займы».
Попав на широкое поле финансов и процентов, он вынужден был по целым днямторговаться с советниками короля. Он утверждал, что в качестве членафинансового совета осведомлен о намерениях короля Франции. Так как вдействительности ему одному была точно известна платежеспособность королевства,он выразил намерение делать ежегодные взносы, весьма умеренные, чтобы осталосьдостаточно средств для войны.
— Если его британскому величеству благоугодно взвалить на моего государя всетяготы и жертвы войны, чему я никак не могу поверить, ибо мудрость ивеликодушие короля Якова убеждают меня в противном, то тем более нельзятребовать, чтобы мой монарх при столь грозном положении согласился опустошитьгосударственную казну.
Нет, можно. Советники короля Английского настаивали на этом. Посол объяснялих упорство желанием показать себя тверже, чем их слабый государь, идействовать в духе покойной королевы, совершенно ложно толкуя его.
Рони решил подробно осведомить Якова, раз никто до сих пор не удосужилсяпосвятить короля в политические взгляды его знаменитой предшественницы. Этазадача представлялась ему необычайно сложной. Но последовавший разговорнеожиданным образом сложился сказочно просто.
Король Яков берет посла за руку, ведет его в свой кабинет, приказываетзапереть двери и просит его говорить откровенно. Это послужило для Ронизнаком.
Он высказал беспомощному наследнику всю правду. Он не побоялся сослаться навеликую женщину, она не стала бы взвешивать старые долги, когда на другую чашувесов положена дружба обоих королевств. Шагнув за пределы правдоподобного,господин де Рони приоткрыл перед ослепленным взором Якова нечто сверкающееослепительным блеском, чему имя — бессмертие. Он говорил целых два часа, послечего Яков сам попросил его тут же немедленно составить договор. Но в этом небыло нужды. В кармане у Рони оказался набросок договора. Яков собственной своейкоролевской рукой внес кое-какие малозначащие изменения; как же не бытьизменениям, когда государь только что постиг свое призвание — пусть не больше,чем на один день и на один этот час. Рони не обольщался относительно своегоуспеха. Для начала довольно и того, что Яков одобряет договор и сразу жепризывает к себе министров, дабы они узнали его волю.
Милорды Сесиль и Монжуа, графы Нортумберленд и Саутхемптон слышат из устмонарха, что он тщательно взвесил все доводы маркиза де Сюлли. И решил вобласти внешней политики неизменно действовать в согласии с королем Франции.Тесный союз обоих королевств против Испании — дело решенное. Тише! Неперебивать! Я приказываю. Голландским Генеральным штатам он предлагает своюкоролевскую поддержку и гарантии всякого рода.
— Ну-с, господин посол, теперь вы довольны мною?
Рони целует руку, которая кажется ему окрепшей чересчур скоропалительно. Онблагодарит горячо и в самых изысканных выражениях. Это была его последняя речьв Англии. От всех многочисленных речей у него открылась возле рта рана, получилон ее при Иври; старая битва и победа, оказавшаяся непреходящей. Несколько днейон пролежал в жестокой лихорадке, затем явился на прощальную аудиенцию к королюЯкову, получил от него великолепную цепь, золотую с драгоценными камнями, болеепрочную, чем договоры; в собственноручном послании, которое король передалпослу, он заверял своего брата, короля Франции, что тот выказал ему величайшееблаговоление, послав к нему маркиза де Сюлли. Так доволен остался Яков.
Со своей стороны, Рони сделал драгоценные подарки: королю — шестьвеликолепно объезженных коней, королеве — венецианское зеркало в оправе иззолота и алмазов. Не забыты были даже министры, которые посильно вредилидоговору; за это они получили изящнейшие вещицы, достойные куртизанок. С этимнасмешливым намеком посол отбыл. Его государь с нетерпением ждал его, дажевыехал ему навстречу.
После бурного переезда и ночи в почтовой карете Рони увидел на берегу поддеревьями короля с господами де Вильруа, де Бельевром и Суассоном. Первый изних передаст в Мадрид все, о чем сообщит посол. Второй молчит о своихсомнениях. Третий, в качестве королевского кузена, считает себя вправевысказать их.
— Раз господин де Рони так хорошо столковался с англичанами, — сказал графде Суассон, — ему следовало бы привезти домой нечто более существенное, нежели